Лось (часть 3)

Глава 1.

"Миша! Мама Варя погибла. Похороны третьего. Жду дома!"

Под вопли двух иерихонских труб и надрывные песнопения-стоны Макса: "Аа-а! Аа-а!", я снова и снова пытался сосредоточиться на телеграмме, но смысл сообщения ускользал.

— Па-па!!! — один обладатель луженой глотки уже умел передвигаться самостоятельно и прибежал ко мне, прижавшись и продолжив хлюпать в плечо.

Почти следом за ним из другой комнаты выполз бледный Макс, укачивая своё чудовище.

— Аа-а! Аа-а!

— Хуйли ты его качаешь? Он у тебя жрать хочет!

— Ху-ли! Ху-ли! — мелкий Угорин сменил слезы на улыбку и теперь радостно вертелся у меня на руках, повторяя слово.

Рука-лицо!

— А я тебя просил не материться при детях! — не преминул напомнить друг.

— Ху-ли! Ху-ли!

— Всё-всё, хватит! — попытался прекратить скандирование.

— Ху-ли! Ху-ли!

— Да хватит, я сказал!!! — и слегка встряхнул малыша.

Счастливая мордочка от моего окрика скуксилась, и из жрательного десятизубого отверстия опять полился возмущенный рев.

Кудымов тем временем пристроил свой орущий сверток на кухонном столе, достал из холодильника молоко и принялся его разогревать, управляясь намного ловчее, чем неделю назад. Торчащая из тряпичного кулька головешка вдруг затихла, сморщилась, зато обратная сторона пеленок издала ряд недвусмысленных звуков, а по кухне поплыл непередаваемый аромат.

— А ничего, что мы на этом столе едим? — возмутился я.

— Ничего, мы ему не скажем! — "утешил" меня Макс.

Пока Кудымовы возились в ванной, сам разогрел кашу для мелкого и усадил его в детский стульчик, несколько раз предварительно протерев стол. Слава богу, мне достался уже проапгрейденный пацан, приученный к лотку, то есть к горшку, конечно. И ложкой он тоже умел сам орудовать.

— Кто ломился хоть? — спросил товарищ, уже покончив с завтраком и потягивая заваренный кофе.

Вместо ответа протянул ему скомканный и брошенный на подоконник бланк.

— Соболезную... — его глаза после прочтения вдруг стали наливаться влагой.

— Да, как-то... — небрежно отмахнулся.

— Миха, это же твоя мать! — возмущенно одернул меня Макс.

"Мать, мать... мать ее!" — ну не мог я скорбеть по Масюниной матери, которую и видел-то... раз-два и обчелся!

Катиться в Бирск на похороны не хотелось совершенно: кто мне эти люди, которые соберутся там проводить в последний путь Варвару Трофимовну? Никто по большому счету все кроме Вики. А уж сама мамашка-то... Теперь я знаю, ради чего она рвалась обратно в клан: быть дочерью одной из богатейших женщин страны и вынужденно согласиться на роль третьей жены, пусть не бедного, но все же весьма и весьма заурядного мужчины? Неравноценный размен. Но, несмотря ни на что, смерть владельца моего нынешнего тела я по-прежнему ставил ей в вину — ну, не трагедия для нормального пацана сходить в армию!

Но никто вокруг моего нежелания не поймет. Вон, даже Макс, лучше других знающий о моей "амнезии", и то смотрит укоризненно! А еще не поймет бабуля — адмирал Погибель, уже приславшая на согласование целую кипу документов по заводу с говорящим названием "СалемитНикель". Собственность на него перейдет ко мне весной — одной ночи Вике-Смерти хватило для зачатия ребенка. Как ни зарекался не работать проституткой, а один раз продался, и теперь уже надо идти до конца, чтобы получить свои тридцать серебряников, которые с учетом двух тысяч лет инфляции подросли до пяти миллионов чистой прибыли в год. Но вкуснее всего в них даже не сумма, а возможность без подобострастия смотреть в глаза императорской семейке и их окружению — несмотря на три "Звезды", после всех моих фортелей я там числился не на самом лучшем счету.

— Куда Лешку денешь? — спросил Макс, прерывая мои размышления, но однозначно ни хуя не сомневаясь в грядущем факте поездки.

— С собой возьму. Воронины до Рождества уехали куда-то к Катиным родственникам, а твоей маме, боюсь, хлопот и с Юркой хватит!

Татьяне Ивановне — маме Макса — целых две недели согласовывали въезд в Муромцево, и появиться здесь бабушка должна была только второго января. А другой бабушке — теще Кудымова — ни разу до этого не виденной ни мной, ни самим новоявленным вдовцом — въезд разрешили исключительно на похороны. Дородная женщина, с воем кидавшаяся на могилу, даже на девять дней не смогла остаться, а уж понянчиться с новорожденным Юрием Максимовичем ей вообще удалось всего несколько часов. Кстати, едва уговорил Макса не называть сынка Юлием. После моего "участия" в судьбе его матери имя резало бы мне слух, но для друга я привел другие доводы: дети злы и будут дразнить мальчишку девчачьим именем. Имя Юра стало компромиссом между памятью о жене и фантазией матери об отце — Макс, как и его сестра, родился от анонимного донора генетического материала. Такое вот гениальное дитя из пробирки.

— Не боишься такого малыша на похороны тащить?

— Ему полтора года, что он сможет запомнить? — отмахнулся я, — А у меня хоть повод для неучастия в семейных посиделках появится. Не забывай, я там буду не пришей кобыле хвост: все меня знают, а я толком никого!

Словно понимая момент, мелкий Угорин притих, наблюдая за слаженной работой кладбищенских работников, споро насыпающих холмик из мерзлой земли над гробом.

— Вот и всё, — сдавленно произнес кутающийся в ворот батя.

Хоронили маму Варю в закрытом гробу: пьяный лихач за рулем — основная версия происшествия — не оставил ничего от ее красоты, сбив на пешеходном переходе аккурат лицом в ограждение. Машину и ее владельца искали, но дело осложнялось новогодними праздниками. Еще при встрече перед похоронами Вика пообещала держать меня в курсе следствия.

Кто был хоть на одних поминках, тот, считай, бывал на всех: сначала пара тостов за помин безвременно ушедшей, непременные тетушки с их: "до дна, до дна, чтобы покойнице мягко лежалось!" Никогда не понимал этой слежки за чужими рюмками — у вас что?! — не приносят дивидендов акции местного ликеро-водочного?! Я не дурак выпить в хорошей компании, но не накидываться же с ребенком на руках в обществе едва знакомых людей?!

Съешь блинчик с медом, подавись кутьей!

Едва перешагнувший пятидесятилетний порог батя при общении со мной фонил виной и выглядел откровенно плохо: весь седой, осунувшийся, заострившийся. После третьей стопки даже слезу пустил... Вину я отчасти понимал — не уберег, но в целом мне его страдания казались наигранными — не вязались они с тем резким разговором, что я имел с ним в самом начале бытия здесь, а рассказанная им же тогда история семейных взаимоотношений не давала повода к подозрениям в каких-либо сильных чувствах к Варваре. Надо бы ему здоровье проверить...

Впрочем, я сам не лучше — чтобы не выглядеть совсем уж бесчувственным чурбаном, представил, как опять хороню Лизу. Не расплакался, но удержать скорбную физиономию воспоминание помогло.

А потом понеслось: кто на ком женился, кто за кого вышел замуж, у кого какое пополнение, планы или другие новости... Вертящийся на коленях Лешка, упорно не идущий ни к кому на руки, спасал меня от настойчивых расспросов, но любопытство всех без исключения родственников зашкаливало — имя Михаила Лосяцкого благодаря кинороликам было у многих на слуху, и пусть лицо на них крупным планом не показывали, в основном снимали либо издали, либо с закрытым забралом, но Лосяцкий — не самая распространенная фамилия. А тут вдобавок я, весь из себя красивый... собираясь на похороны, с ужасом выяснил, что кроме формы, мне и поехать-то не в чем, почти вся гражданская одежда стала безнадежно мала...

— Если устал, отвлекись, поговори с Надей! — тихонько предложила Вика, забирая у меня Лешку, к ней в отличие от остальных, тянущих руки, малыш пошел охотно. Видно чувствовал мое отношение, — Это твоя партнерша по танцам, — поясняюще шепнула она на ухо.

После ее слов мне стали понятны взгляды сидящей на другом конце стола девицы с потекшей тушью — та откровенно на меня пялилась весь день. А я все никак не мог сообразить — с чьей стороны она родня? Трудно, когда не знаешь, а еще и забыл!

— А она тут что делает? — тоже шепотом спросил у сестры.

— Она Полина одноклассница, наверное, ее Поля позвала. Но вообще у нас городок маленький, все друг друга знают, могла и сама просто прийти — мама Варя ее одно время очень привечала. Вы с ней класса до шестого постоянно у нас уроки вместе делали.

— Привечала, а потом?..

— А потом Надя на тебя засматриваться стала, ты тоже заинтересовался, чем девочки от мальчиков отличаются, и вся мамы Варина приветливость куда-то улетучилась... — ехидно ответила Вика.

— Понятно...

Девчонка симпатичная, но поговорить мне с ней не о чем. Потанцевать вроде бы тоже ситуация не располагает. Неожиданной свободой от Угоринского детеныша воспользовался по самым тривиальным мотивам — отлучиться в туалет, подмерз на кладбище, чай, не май месяц!

Санузел на первом этаже был занят и, судя по доносящимся из-за закрытой двери звукам, надолго — не все пропускали тосты, а отдельные личности из гостей еще до поездки на кладбище начали поминать. Ноги сами понесли на второй этаж в родную комнату Масюни, где был собственный толчок.

За время моего отсутствия спальня не изменилась — унылые безликие обои, стол, стул, кровать, полка, забитая игрушечными моделями автомобилей — это еще мелкий сюда не успел добраться! Здесь же на полу валялась моя сумка, в основном набитая детскими вещами. Других следов присутствия именно меня помещение не носило. Неудивительно, учитывая, сколько я здесь в общей сложности пробыл. Но кроме тех же машинок — не имелось следов присутствия Масюни, словно и не жил он здесь восемнадцать лет. Комната, на мой взгляд, отражала представление Варвары Трофимовны об идеальном сыне. Опять мимолетно пожалел пацана — с такой мамочкой шансов вырваться из этого болота у него было ноль!

На выходе из такой нужной комнатки наткнулся на Надю, задумчиво переставляющей модельки на полке:

— Ничего не изменилось...

— Ты что тут делаешь?

— Вспоминаю... это правда, что ты потерял память?

— Правда...

— Бедненький! — она прижалась ко мне, наминая полузастегнутую ширинку, — И меня не помнишь? Что? Правда?! Совсем?!.

Да-да! Жалейте меня, жалейте! Вот так пожалейте, и вот так! И еще!

Губками, да, да...

Как мы оказались на спартанской односпальной кровати Масюни, я упустил. И, помня о моменте, я честно хотел медленно и печально, но не вышло.

— Ты такой стал... никогда бы ни подумала... майор... ордена, медали... заберешь меня отсюда?

— Увы и ах! — разочаровал я партнершу, — Я живу в секретном городке.

— Что, совсем никак?!

— Никак...

— А если подумать?

Так... откидываясь на подушку, так подумать я был согласен. Но только подумать.

— Папа, ать! — обломил мне мелкий нирвану, а заодно — неудобные разговоры, — Ать-ать!

— Извини! — Вика, ведущая Лешку за ручку, невозмутимо проигнорировала метания Нади по комнате в поисках белья, а заодно мое одевание под прикрытием одеяла, — Он просится "ать-ать!", а я не понимаю, что это!

— Это на горшок, спасибо! — поблагодарил я сестру разом за присмотр и за избавление меня от партнерши — с появлением новых лиц Надя поспешила смыться обратно в зал, откуда уже послышалось тихое пение престарелых родственниц и соседок.

— Когда я предлагала тебе поговорить с Надей, я подразумевала несколько другое...

— Не поверишь, но я тоже не ожидал.

— Но отказываться не стал! — обвинила меня сестра, — На похоронах матери!

— На поминках, прошу заметить!

— А не один ли хер?!

— Вика! — упрекнул я ее в подхваченной от меня привычке материться.

— Да что — Вика?! Я ведь все прекрасно понимаю, что ты ее не помнишь! По большому счету... нас ведь трое погодок было — ты, я и Поля, но ты всегда наособицу, если, конечно, не папа с нами возился. Мама Варя никогда с нами не играла, только с тобой. Всегда у нее ты! ты! ты! Ты не поверишь, но мне за нее сейчас даже обидно!

— А мне — нет! Это из-за ее амбиций я потравился таблетками! Вот ни за что не поверю, что она была не в курсе! Ни-за-что!!!

— Она тебя любила!

— Вика, она любила только себя!

Пока мы препирались, мелкий у меня на руках обосрался. Отличный повод закончить еще один неудобный разговор!

— Папа плохо выглядит, — Вика вопреки ожиданиям не ушла, пока я отмывал и переодевал засранца.

— Я заметил. Он чем-то болеет?

— Мама говорит, что нет, просто год неудачным выдался. Еще говорит, что за тебя сильно переживали.

— Ать-ать! — довольно выдал малыш, слюнявя замызганную бумажку.

— Что это? Это ты в кабинете у дедушки взял?! — вскинулась сестра, пытаясь отнять у Лешки пожеванный листок, — Когда успел?!

— Этот товарищ шустрый! Дай сюда!!! — отобрал у ребенка документ и передал его Вике, мимоходом замечая текст на немецком.

— Пойду, верну в кабинет, может быть не заметят! — Вика отскочила к двери, — Спускайся, ты уже долго отсутствуешь! Сейчас все уже расходиться станут!

— Хорошо!

Батя умудрился нажраться до невменяемого состояния, и мама Яна, не отходившая от него весь день, утащила качающееся тело в спальню. Приходящая прислуга — да, здесь такая была! — уже перемыла всю посуду, прибрала замусоренную гостиную и прилегающие к ней помещения, а после разошлась по домам. Гости разъехались еще раньше — кроме нашей семьи в особняке никого не осталось. Не сговариваясь, сестры и мама Рита собрались на кухне — попить чая после суматошного печального дня.

— Алеша уснул? — спросила Женя, завидев меня в дверях.

— Уснул.

— Посидишь с нами?

— Угу...

Потихоньку завязался разговор, который, конечно же, завертелся вокруг моих подвигов, но особо в подробности я не лез, отделываясь общими фразами: бью тварей, попал в струю, награждали... да, всадников видел... да, крепкие... да, страшно... да, ее величество тоже видел... да, не один раз... да, волнительно...

— Когда уезжайт? — донесся от входа вопрос с немецким акцентом.

— Завтра. Утром.

— Служба?

— Да, служба.

Удобная отмазка. Но не говорить же этим чужим теткам, что время прибытия за мной самолета я сам назначил. Мог бы и дольше погостить, Вика вон до Рождества собиралась остаться, но смысл?

— Тогда ждать сейчас здесь! — от приказа покоробило, но я быстро сообразил, что это опять издержки неродной речи.

— Вот! — спустя пару минут на свободное от чашек место водрузились две увесистые шкатулки, — Твой вещь!

Открыл обе — золото, брильянты... может и не брильянты, но какие-то камни, я в них все равно не разбираюсь. Отдал должное немецкой практичности — среди множества украшений даже обручальное кольцо поблескивало. От родственниц потянуло жадным интересом, от драгоценностей захотелось отказаться, но потом подумал: "Какого хуя?" Я Наташке ни одной золотюльки не подарил, потому что придурок, а тут их почти килограмм!

— Спасибо! — под общий разочарованный вздох захлопнул крышки и прибрал шкатулки.

Провожая нас с мелким на военный аэродром, почти все семейство фонтанировало виной и смущением. Мама Яна тихим злым шепотом выговаривала бате по-немецки, он с ней вяло односложно перелаивался на Дойче.