Древнее Зло

На древний мир опускалась ночь. Высоко в небесах, наливающихся сумеречной бездонной синевой, медленно темнел силовой узел, меняющий диапазон светимости. Вскоре его яркий чистый белый свет окончательно угаснет для наших глаз, и в колоссальной каверне наступит ночь. Глубокая, лишенная источников света, привычных жителям одноповерхностных миров-шариков. Нет в древних мирах космоса. В них нет лун. В них не бывает звезд. Но в них царит свет силовых магистралей и естественного энергетического ядра каверны — того центра, вокруг которого меняет свои свойства первородное пространство, порождавшее подобные миры. Бесконечно-огромные, не скованные примитивными законами пространственно-временного континуума слабоэнергетических пластов реальности, ставших ныне базовой средой обитания основных народов. Эти миры — порождение Истоков и сложнейшей энергетической паутины, продавливавшей своей мощью Аструм — пласт пространства, более плотный и сложный, чем даже привычная Детям Хаоса Нереальность, находившийся глубже и дальше, охватывая собой все до самых границ Щита Мультиверсума.

Но Аструма давно нет: слишком сильно деградировал Мультиверсум. Зато его миры остались, удерживая вокруг себя жалкие огрызки былого Величия. Их немного. Их число исчисляется десятками на весь объем огромного Мультиверсума. Некоторые еще сияют, добывая энергию или поддерживая внутри себя замкнутый цикл. А некоторые, как этот, — умирают. Медленно и мучительно, теряя энергию и погружая каверны во мрак. Их ночь темна. Царство первозданного мрака, и лишь естественное свечение растений может потеснить его в глубинах лесов. Как у этого древнего безымянного мира. Мира, вмешавшегося в формирование портала по плавающим координатам и вынесшего нас на свою территорию к предгорьям вблизи язвы, уродующей его и оскверняющей один из его Источников.

Тихо потрескивал костер, роняя искры на просохшую после вчерашнего дождя почву. Из пещеры за нашими спинами тянет сухим теплом прогретого дома, приятным на фоне накатывающей ночной влажной стылости: предгорья не балуют жаркой погодой, как и древний лес. Мы не боялись нападения животных: тягучая аура развалившегося у меня на коленях пребывающего в двуногом обороте древнего артефакта отпугивала зверье надежнее любой тревожки, а защитный контур, начертанный на почве, исключал мелкие... нюансы. А разумных колоссальной каверне не было: я проверял. Мы могли спокойно отдыхать, дозволив себе расслабиться и насладиться древним миром, куда нас шестерых занес поисковый портал.

Вновь треснуло полено в костре, высекая искру. Мы провожали ее полет, пока крохотный уголек не упал на подставленную ладонь Ивердиха. Древний клинок покатал его на ладони, разжигая и не позволяя угаснуть. И, наконец, ответил на вопрос моего Ученика, сидящего рядом с нами у костра:

— Я родился в первородной стихии. В оголенном потоке крови мира. В ярости пламени, в его жаре и буйстве.

Мягкий вкрадчивый голос обволакивал и ласкал каждым словом, окутывая бархатной патокой, вплетающейся в разум и ложащейся на чувства изысканной негой.

— Я был яростью. Я был гневом. Я воплощал в себя всю разрушительную мощь крови мира... — большие раскосые глаза полыхнули золотом и кровавыми отблесками. — Зло в глазах хрупких кусочков мяса, что приходили в наши владения. Они так легко вспыхивали от нашего касания... Они так вкусно кричали... Они помирали и дарили нам пищу. Свою силу. Свои души. Они умирали... но приходили новые. Пока не пленили меня.

Голос на мгновение полыхнул гневом.

— А потом они поместили огненное Зло в раскаленный металл клинка... — гнев истек иронией.

— Не побоялись же... — в тон промурлыкал Таллис.

Ядовитая улыбочка змеей скользнула по губам клинка. Ивердих томно потянулся, чуть запрокинул голову у меня на коленях, чтобы поймать взглядом лицо моего Ученика.

— О, они боялись... — голос окрасился хищной хрипотцой. — Они так вкусно потели страхом, когда погружали меня в особый металл, любовно добытый там, куда мы не имели пути. Я это оценил... Я дозволил... подарить мне тело и способность ходить... по рукам.

О, этот яд и смакующее урчание! Словно одни воспоминания переносят древнее Зло, лежащее на моих коленях, в момент его нового рождения, в те давние времена, когда разумные были достаточно сильны для создания подобных артефактов. Живых. Злых. Жестоких и беспощадных. Каким и положено быть тем, кто создавался отнимать жизни.

— Но они это сделали, — произнес я, гладя мое создание по буйной голове.

— Да-а-а... — протянул огненный монстр, удобнее устраиваясь и заглядывая мне в глаза. — Они сделали... меня. Меч Огня. То, что они так жаждали: оружие невообразимой мощи, способное уничтожить всех их врагов...

Пальцы ласкало пламя его волос, обтекая кожу язычками огня, но не обжигая, не тревожа и не причиняя вреда, но оглаживая и нежа как его слова ласкали слух и зализывали разум.

— Они пытались меня остудить... в крови, словно меня можно остудить кровью. Они пробовали закалить меня в масле, словно я нуждался в закалке... Но я позволил им. Почему нет? Я покрылся коркой и затаился. Позволил поднять меня с ложа наковальни и перенести в Храм на удобную опору, выточенную из самоцвета. Черного, как гнилье на их душах.

И вновь эта коварная улыбка.

— А потом я спалил руки первому, кто посмел коснуться меня... — мягко, мечтательно, чуть прикрыв глаза, с неподдельным наслаждением в голосе произнес мой клинок. — Не сразу... Я позволил себя взять за рукоять... но не позволил ее отпустить: я выжег ему руки изнутри, раскаляя кости до яркости белого-белого металла... Он даже орать не мог... настолько был велик шок. А потом его мясо осыпалось горящими углями с черной оплавленной кости... на глазах у роскошной церемониальной процессии.

— Кому ты был предназначен? — тихо спросил Лиан, золотой клинок моего Ученика.

— Их главнокомандующему, — тут же покладисто ответил Ивердих: он никогда не играл с Клинком Света.

— Он тебя получил? — слова, столь же спокойные, как и взгляд голубых глаз светозарного.

— Да-а-а... Ведь это он был первым, кто коснулся меня, — ирония, все же, перебила естественное уважение к светоносному собрату. — Как они орали... когда прошел первый ступор! Как они причитали над пеплом их героя... — язвительный сарказм плескал в медовом голосе концентрированной отравой. — Как они проклинали меня, забыв, что это их руками я был создан, что это они вырвали меня из моего дома и принесли туда, к себе. Это они, сами, без принуждения сделали Зло, что сожгло руки их герою. Они винили меня. Во всем. МЕНЯ! — голос сорвался на злой рык, но тут же вновь перетек на ласковое урчание. — А я... я всего лишь остался верен себе и своей природе.

На какое-то время клинок замолчал, блаженствующий и сполна пользующий возможности двуногого оборота, лишь изредка прикрывал глаза и по-мелкому улыбался, вспоминая кровавые картины далекого прошлого. Пока новый вопрос не вернул его к беседе:

— А что было потом?

— Потом? Потом они попытались меня убить, — просто ответил клинок, пожав плечами и неопределенно качнув изящной ладонью. — Магией льда. Они пожелали меня остудить, вытянуть мое тепло, убить мой жар. Сделать... безопасным. Ручным! — он фыркнул. — Накачав вкусной, звонкой, сочной энергией... А полярность? Разве она важна тому, кто сам соткан из энергии? — Ивердих качнул головой. — Но я даже поддался и покрылся инеем. Всё как они хотели...

— Но? — мягко уточнил я, ощущая всей душой этот подвисший ироничный и циничный подвох.

— Но что такое магия смертных против жара моей души, более древней, чем сам их мир? — вкрадчивый вопрос вкрался в разум ядовитым змеем. — Я позволил им остудить мою поверхность... позволил поверить, что они погасили самую мою суть, мой жар, горящий в недрах клинка... и спалил их всех. Одного за другим... медленно... раскаляя воздух вокруг себя, гоня волну жара, от которого трещал и оплавлялся камень их нор... блестя инеем и колкими снежинками на лезвии, сыпля снегом на их расплавленный Храм, текущий лавой по кричащей в агонии почве их столицы...

Ивердих мечтательно прикрыл глаза, широко раздувая ноздри, словно вдыхал заново тот неповторимый аромат пожара, плавящегося камня и горелой плоти.

— Но потом тебе стало скучно... — промурлыкал я ему на ухо, чуть склонившись к огненноволосой голове. — Ты слишком быстро их убил.

— Да, — согласился клинок. — Блаженство и нега длились недолго. Я быстро заскучал на руинах их столицы и... признал, что поспешил. И я позволил поверить, что выдохся после той вспышки. Выработал ресурс. Что я... начал остывать, — коварная улыбка вновь исказила пухлые губы.

— Они поверили, что ты угас?

— Не сразу, — качнул головой Ивердих. — Они долго не рисковали ступать на скованную камнем магму. Но... жадность была больше жажды жизни, и ко мне начали... приходить.

— И кто был тот, кто сумел поднять тебя и вынести из руин? — вкрадчиво спросил Лис.

Точеное лицо исказила гримаса брезгливости.

— Тупой, жадный, вонючий, уродливый гоблин.

— Гоблин? — уточнил я, прикидывая, как давно это происходило.

Ивердих поморщился.

— Не буквально. Гоблинов тогда не существовало. Но по натуре — гоблин, — огненный близнец скривился сильнее. — Эта скотина меня продал... до того, как я успел его спалить.

— Это тебя так расстраивает? — я не сдержал иронии.

— До сих пор...

Как же так... кто-то ушел от него. Посмел продать его и... остался после этого кощунства живым.

— Кому тебя продали? — вновь вступил в разговор Лиан.

Светозарный не одобрял наклонностей огненного собрата, но давно смирился: древнее пылающее Зло не желало менять себя в угоду непонятной ему морали.

— Стражнику, — плутовато улыбнулся клинок и буднично добавил: — А я ему отрезал ногу. На третий же день.

— Во ты сучка... — фыркнул смешком Таллис.

Ивердих усмехнулся, поерзал, глядя на моего ученика по-блядски томным взором, словно уже раздевает, обтирается и облизывает по всему телу... как он любит смотреть на жертв, мысленно уже снимая с них плоть легчайшими касаниями кромки своего лезвия. Так, чтобы кровь хлестала фонтаном, а еще живой кусок мяса орал от боли и ужаса. Но мы все знали: огненный близнец никого из своих не тронет... даже в мыслях.

— Он меня не удержал... — промурлыкал Ивери.

— Не удержал? — иронично переспросил Лис.

Ивердих похабно облизал губы.

— Я лизнул его за пальцы... опалил ладонь искрой... Он не удержал меня. Позволил моей рукояти проскользнуть в руке, а я врезался ему в его жирную ногу всем лезвием, прорубая от щиколотки вверх до самого колена... сквозь кость и мясо... пока не уперся и не завяз в коленном суставе... А потом пошел вниз, став обоюдоострым... Разрезая мясо и кость как топленый жир... пока не увяз в камне пола. Я даже рану прижег, чтобы эта тупая скотина не истекла кровью! — Ивердих печально вздохнул. — Но он взял и сдох от болевого шока... Как несправедливо.

Крадар слушал огненного близнеца и... улыбался. Единственный из людей, к кому капризные близнецы проявили благосклонность и кого признали... достойным танцевать с ними в бою. Человек со странной историй и логикой, не присущей людям, но понятной разумным древним артефактам настолько, что он стал равным для них. Пусть пока человеком, но...

Но он единственный человек, ставший со мною рядом наравне по собственной воле и желанию, дополняя мои сильные стороны и перекрывая мои недостатки. Единственный человек, кого я могу спокойно и уверенно взять с собой напарником в глубины Катакомб Иверо. Единственный, кто сам пришел ко мне в одной из моих жизней, и сумевший за пятеро суток без моего согласия и дозволения врасти в память и душу настолько, что я, вспомнив его в другой жизни, прошел сквозь время и заплатил Виру за то, чтобы он жил сейчас.

— Тебя же снова подняли, — спокойно спросил Крадар, вгоняя в еще хранящую влажность почву свежесрезанную сырую веточку с развилкой.

— Да, — согласно кивнул Ивердих, жадно поведя носом на вкусный аромат свежей крови: напарник принес мясо, уже порезанное и нанизанное на влажную почти негорючую ветвь. — Преступник. Он воспользовался случаем и сбежал, рискнув поднять меня с пола и посмев поверить, что он сможет... владеть мною, — яд вновь вкрался в его голос, сплелся змеями в свистящем шепоте. — Я дозволил ему тешиться иллюзиями... Верить, что жестокий раскаленный клинок покорился его воле... — мягкий мелодичный смешок сорвался с его губ. — Я долго пробыл с ним. Я позволил ему носить меня... Убивать мною. Годами... Он кормил меня вкусными душами и так сочно, красочно и сытно... боялся меня.

Крадар установил опоры и поставил мясо запекаться: по воле Ивердиха пламя втянулось в угли, давая ровный сильный жар. Такой, какой требовалось.

— Я его не убил... Нет. Я играл в него. Долго, — продолжил говорить клинок, облизнувшись от упавшей в пламя капли крови. — Он же хотел меня. Так ярко жаждал владеть мною... что я позволил ему нести меня в мир... Позволил лить кровь и кормить меня... А за это... В благодарность за убитых мною... Я свел его с ума, нашептывая ночами, показывая, как пожираю пламенем его плоть и заставляю душу вечно гореть и корчиться в агонии...

Легкая мечтательная улыбка сгладила его черты обманчивым умиротворением. Клинок прикрыл глаза, вспоминая и сладко облизывая наши чувства неутолимой жаждой и памятью о вкусном, сочном, трусливом существе, лишь по случаю наделенного тем, что не было им использовано — разумом и яркой, но гнилой душой.

— Он не мог спать. Боялся... — тихо мурлыкнул Ивердих. — Сны потрясали его трусливую душонку до самого ядра, раскалывая его на части... — голос окрасился поддельной жалостью. — Он бежал в ужасе, пытался бросить меня, избавиться... но не мог разжать пальцы. И сдох посреди дороги от истощения и усталости, сойдя с ума и превратившись в бессмысленно бормочущий, ссущийся под себя кусок мяса, которым и был. — Клинок фыркнул и брезгливо дернул губой. — Я даже не стал сжигать его тушу, позволив разложиться и сгнить под жарким солнцем на радость червям и личинкам падальщиков.

Яркие и сочные образы вкрадывались в разум, показывая давно минулое. Показывая мир восприятием оружия. Артефакта, которому незнакомо понятие сострадания, жалости и сочувствия... к разумным. Тем, кто в собственной алчности возжаждал владеть им.

— А что потом? Кто поднял тебя из пыли? — мягко спросил Таллис.

— Зверек вроде вашей рыжей лесной хищницы, — искренне и честно ответил меч.

— Лисы? — переспросил мой ученик.

— Да-а-аа...

— И утащила с собой?

Он кивнул.

— Да.

— В зубах?

Ивердих вновь кивнул и улыбнулся, но тепло, с мягкостью искренней приязни.

— Я ее грел во время холодов.

Таллис скептически смотрел на мой клинок, вспоминая его рассказы, когда огненный близнец вылизывал ему мозги со стены моей оружейки, еще не имея возможности ступить на пол своими ногами. Как он вкрадчиво мурлыкал в разум, представляя, как всем весом врезается в ногу и умывается свежей сочной кровью. Как проворачивается в руке, отсекая конечности и купается в агонии и боли... Как потом, спустя долгие годы, добровольно лег в ладонь. Как вел за собой, убивая врагов. Как... Как иронично подрачивал с моей спины, глумил и скалился, видя его ошибки. Всегда, в каждое мгновение не позволяя забыть о своей дикой сути.

123