Уроки ирокезского 70

Если к вопросу подходить строго формально, то Никита Обухов в Россию приехал уже во второй раз. Но так как в первый раз ему едва исполнился год (отец тогда его — вместе с новорожденной сестрой — свозил во Владивосток "чтобы окрестить детей по-человечески"), то фактически Никита в первый раз по-настоящему видел Россию и с нескрываемым восторгом разглядывал бескрайние просторы, открывающиеся в окнах вагона. То есть поля и леса выглядели... обыкновенно, в общем-то, выглядели, а вот города и даже деревни — от них буквально веяло мощью Державы. Все же Никита Анисимович — не индеец из сельвы, зачем нужны столбы с проводами, знал...

Когда в пятом году в родную Тортугу приплыл на своем огромном пароходе гринго, выбиравший место для консервной фабрики, сам Никита уже успел отучиться в лицее в Лиме и даже в морской школе в американском Сан-Франциско. Может быть, поэтому отец и позвал старшего сына: "переводить", хотя гринго, как оказалось, неплохо и по-испански разговаривал, и по-русски. А в результате переговоров именно Никита и стал руководить быстро выстроенной фабрикой.

Поначалу фабрика выпускала "анчоусов в томатном соусе", используя присылаемые из США стеклянные банки и крышки. То есть сначала и крышки, и каучуковые прокладки, и пружины возились "с Севера", но Никита быстро сообразил, что уж каучук-то можно и отечественный, перуанский использовать — и через год Обуховская фактория в Амазонии полностью обеспечила потребности фабрики. Как раз к тому времени, когда Обуховская же стекольная фабрика обеспечила и нужные фабрике банки с крышками.

Стекольная фабрика появилась даже не для того, чтобы содрать с гринго лишних полцента с банки консервов, а потому, что растущий флот Анисима Обухова доставлял на фабрику рыбы больше, чем помещалось в привозные банки. Гринго платил за консервы немного (по своим меркам), один соль за дюжину фунтовых банок, но часто даже старый отцов сейнер ежедневно доставлял анчоуса, обеспечивающего Никите доход до двух тысяч солей. А всем рабочим Никита платил меньше пяти сотен, крестьянам же за помидоры — и того скромнее. Так что денег и на новые фабрики хватало, и даже на постройку новых сейнеров...

В седьмом году флот пополнился уже пятым сейнером, на консервной фабрике работали половина женщин Тортуги и еженедельно очередной корабль гринго увозил из Тортуги консервов почти на пятьдесят тысяч солей. А одна Тортугская девушка — младшая сестренка Никиты Алена — вышла замуж. За того самого гринго...

Никита довольно долго думал, что и фабрика появилась в Тортуге лишь потому, что Алену этот сеньор еще в первый раз заметил и глаз на нее положил. Но позже понял, что с этим он ошибался: в начале уже одиннадцатого года новый родственник снова появился в Тортуге и предложил Никите "половить рыбку уже всерьез". И когда старший (уже) в семье Обуховых осознал, что предстоит делать, мысль о том, что сеньор Абель фабрикой "покупал расположение семьи", растаяла как туман под утренним солнцем.

Скорее, шурин "покупал" расположение страны целиком, и в первую очередь расположение армии. Когда эквадорцы решили захватить на Севере земли с каучуковыми плантациями, их солдаты неожиданно для себя узнали, что в Перу у солдат пушек больше, чем у эквадорцев винтовок. То есть им так показалось, потому что Руди привез всего две сотни пушек ("в подарок шурину на свадьбу для защиты каучуковых угодий"), причем пушки оказались русскими. Небольшими, но все же...

Вместе с пушками Руди привез и несколько дюжин "инструкторов", два десятка рабочих со странной профессией "сварщик" — но рабочие эти именно сварили из так же доставленных из России готовых деталей пять дюжин речных катеров, на каждый из которых ставились по две пушки. И по пять пулеметов, так что армия того, кто все это ей подарил, очень зауважала. То есть Никиту Обухова зауважала: Руди почему-то настоял, чтобы о его роли в этих поставках Никита и упоминать не смел.

А затем Никиту зауважала не только армия, ведь для обеспечения многочисленных уже морозильных фабрик топливом, деревом для упаковки, прочими нужными вещами Обухов выстроил железную дорогу вдоль всего побережья. И еще одну — с побережья в Амазонию. А еще — две дороги, соединяющих вторую с новыми, так же выстроенными Никитой, медными рудниками. Завуажали его, конечно, не только и не столько "за дороги" — скорее местная "аристократия" отметила, что Обухов стал самым богатым человеком в стране. А уж среди работников его довольно многочисленных предприятий Никита пользовался невероятной любовью за то, что он (по весьма настойчивым советам того же зятя) предоставлял своим рабочим неплохое жилье, платил по местным меркам более чем прилично...

Задним умом Никита понимал, что Руди, по сути дела, его руками строил целую промышленную империю. Зачем — было не очень понятно, ведь зять ни малейших претензий на растущее богатство не выставлял даже. Но когда он сунул Никите небольшую книжонку в красной кожаной обложке, до Никиты кое-что стало доходить.

А теперь президент Республики Перу из окон вагона внимательно рассматривал то, что, возможно, и ему предстоит вскоре выстроить. Не здесь, а там, на Родине. В Перу.

Девятнадцатый год начался почти так же, как и восемнадцатый. Не совсем так же: по радио народ с Новым годом поздравил не я, а Первый секретарь Канцелярии Иосиф Джугашвили. Имел право: все же его книжка про социализм народу очень понравилась, да и мне — тоже. Иосиф в ней простым и доступным языком объяснял, что "кто не работает, тот не ест", "каждый получает пропорционально нанесенному его трудом экономическому эффекту" и что "каждый сам себе кузнец своего собственного счастья". Или "сам себе злобный буратина" — однако это как раз от каждого "каждого" и зависит. Но, главное, что "государство — не дойная коровка", сопли всем вытирать не должно и не будет, а основной заботой этого самого государства является наблюдение за соблюдением законов и пресечение любых попыток получить доход нетрудовой. С кратким, но впечатляющим перечнем методов такого пресечения.

В новогодней речи Иосиф (кроме собственно поздравления) вкратце перечислил достижения года уходящего и наметил цели года грядущего. С грядущим-то просто: сделать всем хорошо, а с уходящим...

В целом и там было неплохо. Мне (естественно, очень даже не в одиночку) удалось запустить довольно много "настоящих" заводов. Например, в Минске начали работать два индустриальных гиганта: тракторный и автомобильный. Грузовик изначально проектировался десятитонным, для работы в карьерах в основном, и для него я "воспроизвел по памяти" коробку, которую мы (пару жизней тому назад) с Вилли Фордом придумали для таких машин. Очень важная, кстати, деталь: от коробки "на бронетранспортере" она отличалась тем, что позволяла груженой восемнадцатитонной (самобеглая телега и пустая оказалась не очень легкой) машине карабкаться из карьера вверх по уклону до пятнадцати градусов, но в то же время по ровной дороге без груза неторопливо пылить со скоростью в восемьдесят километров. И при этом для переключения скоростей водителю не требовалось быть сильнее клайдесдейла...

Наверное, у меня все больше просыпалась "тоска по прошлому будущему" — и рядом с подмосковной деревенькой Ликино на шестидесяти гектарах поднялся самый большой в России автобусный завод. И самый большой в Европе (да и в мире тоже), и на заводе уже начался выпуск трех моделей автобуса. Городской (я его нарисовал, вспомнив московские "прототипы"), междугородный (а тут мне вспомнился львовский, "круглый", стоявший в гараже Федоровского института в качестве "места отдыха" водителей и механиков), и "служебный" (на полметра ниже и уже "городского" и длиной семь метров вместо двенадцати).

То, что автобусы потребовали трех сборочных линий, никого особо и не напрягло, ведь машины даже идейно были разными: городской — с низким (относительно) полом, междугородный — с отсеками для багажа под салоном, "служебный" же, хотя и имел двадцать четыре сидушки, как и городской, мест "для стояния" не предусматривал — да и дверь в нем была всего одна. Ну а так как "планируемая потребность" тоже была... разная, то на первой линии планировалось выпускать минимум двадцать тысяч машин в год, на второй и третьей — тысяч по десять. Но это — когда-нибудь в будущем, хотя и недалеком, а пока хорошо что первые машины уже побежали по дорогам. С собственными же ЛиАЗовскими моторами (мой "ЯМЗ"-шестерка на больших автобусах и четырехцилиндровая версия на "служебке").

Как побежали и автобусы завода в Благовещенске (правда, те делались с новым "зиловским" бензиновым мотором на полтораста сил): специфика дальневосточных машин заключалась в том, что им предстояло ездить большей частью по бездорожью и "в холодное время года". Впрочем, Благовещенский завод был даже не очень-то и "автобусным": дальневосточный "филиал" ЗиЛа автобусов собирался строить по пять тысяч в год, а самосвалов ЗиЛ-130 уже собрал восемь тысяч, причем всего за десять месяцев работы.

Последним проектом бессменного дальневосточного наместника и генерал-губернатора Маньчжурии Евгения Ивановича Алексеева все же стал не этот завод, а канал из озера Кизи в Татарский пролив. Хотя канал вроде и далеко от Маньчжурии находился, но был именно детищем Алексеева просто потому, что для рытья его именно Алексеев нанял, привез, а затем увез обратно почти сотню тысяч китайцев. Кормил-поил их и за работу платил тоже Алексеев из Маньчжурского бюджета. Для него выгода (маньчжурская) была проста: навигация по Амуру до океана увеличивается недели на три в году, а за три недели можно очень много чего полезного вывезти. Особенно в Америку: янки, успевшие прилично подзаработать на европейской войне (хотя и на порядок меньше, чем в моих "прошлых жизнях"), с удовольствием меняли дешевый маньчжурский фаянс на продукцию стремительно терявших заказы машиностроительных заводов, а на судах по Амуру можно перевезти куда как больше раковин, унитазов, кафельной плитки, копеечной посуды и прочего подобного добра, чем пропускали местные железные дороги к портам Желтого моря. Да и дешевле так возить, даже с перегрузкой с речных на морские суда в Комсомольске: основной порт Маньчжурии Дальний был мелковат, а в Комсомольск ходили и сухогрузы на двадцать пять тысяч тонн.

Евгений Иванович даже на открытии канала успел побывать — но увы, никто не вечен...

Еще достижением восемнадцатого года можно было считать железнодорожный тоннель под проливом Невельского: он строился почти семь лет и наконец первый поезд прошел на Сахалин. Второй туннель (пока линия была однопутной) готовился к пуску через пару лет, а инженеры уже слали мне проекты строительства тоннеля на Йессо... пока я смысла в таком не видел, но потом — будущее покажет. Вероятно, не самое скорое: на самом Йессо пока было с полмиллиона жителей, крупнейшим промышленным предприятием была верфь в городе Утуйче (бывший Отару, по айнски "утуйче" означало " город у моря"), на которой строились рыболовецкие суда. А второе предприятие в городе Петьче ("город на реке", выстроен был к северу от развалин Саппоро на месте которого сейчас распахивались поля) являлось исключительно телегостроительным, хотя там имелась и небольшая домна, и маленький — на пару тонн — конвертер томасовский имелся. Но почти весь выплавляемый металл именно на телеги и шел: пока что основным транспортным средством на острове была лошадка... нет, Лошадь: потомки клайдесдейлов и костромских битюгов (ныне именуемые "русским тяжеловозом") здесь оказались как нельзя кстати. Когда зимой снега наваливает метра три-четыре в толщину, никакая машина не проедет, а эти коники как-то справлялись...

Гаврилов открыл в Хабаровске новый завод по производству небольших гидротурбин — и отправился на пенсию: все же семьдесят лет — возраст уже солидный. На пенсии он продолжал потихоньку руководить Паротурбинным институтом (чисто проектным, им же и учрежденным), в меру сил вел курс в учебном Энергетическом институте (оба размещались в Векшине) и периодически (не чаще пары раз в месяц) предлагал мне воплотить какую-нибудь новую его идею. И я их периодически (пару раз в год) даже воплощал.

Иванов в том же Хабаровске открыл еще один учебный Энергетический институт, выстроил Генераторный завод — и первая его продукция (вместе с турбинами Гавриловского завода) уже давала электричество: первая электростанция на речке Хор неподалеку от Хабаровска выдавала три мегаватта, а вторая — на какой-то горной речке на Йессо — двумя генераторами (из шести или семи запланированных) обеспечивала острову уже шесть мегаватт.

Завод был именно новый, поскольку "американские" генераторы Африканычу не понравились изначально: "судовые" генераторы были горизонтальные, на гидростанциях им требовались редукторы, производство которых составило бы почти половину трудозатрат на выпуск агрегата. А новые генераторы делались вертикальными и многополюсными, их нужно было просто на вал турбины насадить. Конечно, на этих агрегатах ставились уплотнители из недешевого бакаута, но Гомес плантации заложил уже весьма обширные, особого дефицита древесины не ожидалось. Правда "не ожидалось" не то что бы скоро, все же это гваяковое дерево растет медленно, лет семьдесят — но ботаники из Московского университета придумали как сажать сразу десяти-, а то и двадцатилетние ростки: создали они какую-то химию, от которой у больших уже срубленных ветвей дерева быстро образуются корни.

Каюсь, сделали они это с моей подсказки: в моем невинном детстве в горшок с засохшим кустиком лавра я воткнул несколько луковиц, после чего лавр ожил и пустил новые ростки. Ну а бабушка сказала, что в кончиках луковых корней какой-то фермент содержится, который и у других растений рост корней стимулирует. Оказалось, и правда есть такой фермент, причем его даже синтезировать несложно... Да, полезно иногда вспомнить детство золотое...

"Тоска по прошлому будущему" у меня продолжила развитие промышленности, и в уральском Усть-Катавском Заводе был запущен Усть-Катавский завод. То есть в поселке с таким названием вырос трамваестроительный завод (тоже "самый большой в мире"). Вообще-то Эспер Белосельский-Белозерский там и до меня трамваи строил на своем металлическом заводе... по документам пять штук выстроил — если тогдашнюю открытую платформу с деревянными скамейками можно назвать "трамваем", но я просто перенес туда все трамвайное производство из Векшина (попутно сильно дополнив станками, оборудованием и людьми) и новенький завод был готов выпускать по полторы тысячи трамваев в год. Пока выпускал лишь по одному в сутки: большая часть рабочих только училась, но все же трамваи делались очень даже неплохие, потому как четверть рабочих этим занимались уже много лет.

Последним крупным достижением, отмеченным в речи Джугашвили, было завершение Нестором Пузыревским программы "шлюзования Дона". Нестор за это получил Звезду Героя соцтруда, ну а я — очередную нотацию от Славы Петрашкевича по поводу "нецелевого расходования награбленных у буржуев денег": на всех трех десятках донских плотин стояли агрегаты шведского производства. Да, вот такая "гримаса капитализма": шведские муниципалитеты покупали гидростанции в России, а Россия покупала гидроагрегаты в Швеции. И первое случилось в силу главным образом того, что русские были дешевле, так что лично я в этом ничего удивительного не видел. А вот второе... шведские агрегаты просто были. На двух последних, Верхнечирской и Цимлянской, плотинах было установлено по девять двенадцатимегаваттных генераторов — и шведы их изготовили меньше чем за год. А Иванов их бы тоже изготовил вне всякого сомнения — но года через четыре. Электростанций строилось куда как больше, чем Россия могла сама произвести...