|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ
Посвящается моей дочери, Таисии
ПРОЛОГ
Среди множества странностей природы одна пугающе удивительна. Посмотришь с одной стороны в бинокль или в лупу на какой-нибудь предмет — он выглядит огромным. А глянешь с другой стороны — просто лилипутским. Так и человеческий день. Утром кажется, что впереди у тебя целая вечность. Не один и не два часика найдется для полезных дел, любимых занятий и отдыха. Но уже вечером произошедшие днем события как-то прилепляются друг к другу, уплотняются во времени, съеживаются. На завтра становятся еще меньше и незначительнее. А спустя неделю или две каждый прожитый день и вовсе кажется маленькой-маленькой капелькой.
С того момента, как Олмир летел на Змее, прошло без малого год, и множество дней-капелек испарилось в ненасытном горниле прошлого. Много чего произошло в славном ремитском королевстве. Другими стали и ребята.
Во-первых, они выросли.
Девочки очень повзрослели и в недалеком будущем обещали превратиться в женщин, заставляющих трепетать саму Историю. Ради благосклонного взгляда которых настоящие мужчины совершали в старину лихие безумства, лились реки крови, расцветали или приходили в упадок огромные города и страны.
Селена стала выше всех своих подруг. Она увлекалась многими видами спорта и от этого, наверное, ноги ее временно обогнали в росте другие части тела. Да так, что наклоняясь не сгибая колен она с превеликим трудом доставала руками пол, а Ван прилепил к ней обидное прозвище "Бройлер". Зоя лишь чуть-чуть отстала в росте от подруги. Она много занималась музыкой, и когда задумывалась о чем-нибудь, то Олмиру казалось, будто глаза ее продолжают исполнять какую-то сложную мелодию, изменяя цвет от глубоко-зеленого до бледно-бирюзового. Выросла и Варвара. При этом она так похудела, что по ней можно было изучать устройство человеческого скелета. Движения ее стали столь стремительны, что часто ее жесткие темные волосы, обычно заплетенные во множество косичек, будто кружились торчмя. В свободное время она помогала отцу оформлять различные бумаги по руководству Академией наук и была в курсе всех событий, происходивших в ученых сферах. Высшей похвалой она считала упоминание ее "организаторских" талантов.
Мальчики тоже изменились. Особенно Георгий. Сохранив прежнюю легкость движений, он стал выше и мощнее многих взрослых мужчин. Его стремление всегда и везде поступать "правильно" проявлялось все более ярко, и потому временами он казался скучным и неинтересным. Сильно вытянулся и как-то ссутулился, стесняясь, вероятно, своего роста, Ван. Он остался таким же невезучим и вечно цеплялся своими длиннющими конечностями за что ни попадя, получая синяки и ссадины. Ранее задорно вздернутый, нос его приобрел горбинку: пытаясь как-то догнать Селену (она тогда сговорила всех махнуть на Северный материк, покататься на горных лыжах), он упал и долго скользил лицом по ухабам; одна из многочисленных шишек с тех пор не до конца рассосалась.
Во-вторых, повысилось социальное положение наших героев — почти все они стали главами своих родов. Ну, насчет Олмира полная ясность: король, как говорится, он и в Африке король. Всюду самый главный и важный. Георгий же сразу по выздоровлению был провозглашен герцогом Цезийским. Зою избрали главой Дома Дракона несмотря на отчаянное противодействие ее брата, Виктора. Все остальные стали графами или графинями. Аполлон Шойский запросто мог бы и герцогом стать, но не захотел лишний раз причинять беспокойство своему не вполне здоровому на голову дедушке. Александр Кунтуэский на заседании Коронного Совета сделал торжественное заявление о том, что передаст герцогский титул своей дочери, Юлианне, как только та достигнет шестнадцатилетия.
Ах да, необходимо сделать некоторые пояснения.
Эта история вполне самостоятельна. В то же время ее можно назвать продолжением "Очарования Ремиты". Кто хотя бы пролистал ту книжку, тому все понятно. Но тем, кому какая-нибудь уважительная причина помешала сделать это, сразу бросается в глаза несуразица: какие герцоги и графы? В далеком будущем — а от нашего смутного времени до появления на свет Олмира прошло более двух тысяч лет — подобные персоны вроде бы должны вымереть, как мамонты.
Вот и приходится объяснять, что человеческая колония на Ремите, уютной планете, находящейся далеко-далеко от Земли, — очень даже непростой член Галактического Содружества. На первый взгляд, там царят жестокие феодальные порядки, давно отмененные в других местах. Заправляют всем и выбирают короля из своей среды герцоги, главы так называемых Больших Домов.
Жизнь ремитских дворян трудна и насыщенна. Они стараются всюду быть первыми, во всем самыми-самыми лучшими и знающими. Много сил отдают спорту, несут непосильные общественные нагрузки. Пытаясь прославиться, придумывают различные "подвиги", рискуя головой. При этом они часто ссорятся, подстраивают друг другу хитроумные козни и дерутся на дуэлях. Если же кто боится вызвать недруга на поединок, то подсыпает ему яд или сговаривается с наемными убийцами. Старый герцог Шойский, например, любил пошутить, посылая вместе с поздравлением отравленный торт. А отец нашего Олмира, король Олмир Обаятельный, погиб в результате покушения, организованного неизвестно кем. В общем, немногие из благородного сословия доживают до седых волос.
Но не все так запущенно. В описываемые времена любой грамотный человек мог бы за вечер смастерить, скажем, маленькую атомную бомбочку, дабы утром невзначай подбросить ее в почтовый ящик своего врага, но никто на Ремите так не поступает. Ты можешь на дуэли проткнуть недруга шпагой или застрелить из специального пистолета, но применить более смертоносное оружие тебе не позволят. Яд тоже придется выбирать из списка, утвержденного министерством здравоохранения. Таковы действующие законы, исполнение которых строго контролируется. За этим следит и полиция, и медицинские работники, и множество прочих учреждений и организаций, а также особая каста людей, называемых Служителями.
Почему, вы спросите, ремитцы столь сильно ограничивают свою свободу, лишают себя удовольствия погулять по-настоящему? Да просто они боятся, как бы Галактическое Содружество не навело общепринятые порядки на Ремите, не запретило бы опасные для здоровья забавы. Ведь на прочих обитаемых планетах человеческая жизнь объявлена высшей ценностью.
Но почему ремитцы думают иначе, почему позволяют лучшим своим согражданам погибать во цвете лет? Так же нечестно, несправедливо.
Да потому, что у Ремиты есть великая тайна, в которую посвящают немногих (впрочем, как обычно, кому из чужих не положено про это знать, но очень захотелось, те знают). На ней проводится многовековой генетический эксперимент. Для ускорения его и понадобилось, чтобы смена поколений происходила побыстрее. Жестоко? Да, негуманно. Но, к сожалению, каждому чтобы добиться какого-нибудь неординарного результата, приходится прикладывать массу сил, отказываться от многих удовольствий, а то и губить собственное здоровье. Так устроена жизнь. А если же какую-то большую цель ставит не один человек, а целое общество, то и жертв, видимо, не избежать, хоть и грустно становится от одной даже мысли об этом.
Но хватит разъяснений, пора начинать повествование.
Есть, правда, еще одна маленькая загвоздка. Раз уж упомянуто, что эту книгу можно считать продолжением "Очарования Ремиты", то не только ее герои должны быть теми же. Одинаковым должен быть и стиль изложения. Но ранее много места отводилось школьным занятиям наших героев, а здесь предлагается лишь оценить малую толику уже полученных ими знаний. Почему? Чего греха таить: главным образом потому, что сейчас, когда они повзрослели на год и много-много чего узнали, описывать даже начало их уроков стало невероятно трудно.
Дело в том, что школьные порядки быстро меняются. Вот я, например, когда был в первом классе, носил с собой стеклянную чернильницу-непроливашку (чернила из нее не выливались, даже если ее переворачивали). Не каждому удавалось донести ее до школы, не разбив. Самым трудным уроком у нас было чистописание: надо было правильно сидеть и перьевой ручкой одну за другой выводить в тетради бесчисленные палочки и закорючки. С нужным наклоном, нажимом и все такое прочее. С тех пор, как мне кажется, прошло всего ничего, но нынешние первоклашки даже шариковой ручкой почти не пишут — все тыкают по компьютерной клавиатуре. Представьте теперь, что может произойти через тысячу лет. А через две тысячи?
Конечно, представить-то можно — за нами, как известно, не заржавеет. Проблема в ином: трудно рассказать, не захлебнувшись в комментариях и разъяснениях. Ведь даже названия большинства учебных дисциплин стали для нас непонятными. Поэтому поступим следующим образом.
Для соблюдения приличий и "наладки мостов" между прошлым и настоящим перенесемся в последний раз на год назад, на начало первого урока Дикого Мага. Поприсутствуем на нем, а затем с чувством выполненного долга вернемся в описываемое здесь время.
Итак, первый урок Дикого Мага.
Конечно, новый учитель был заранее представлен Олмиру — как никак, король должен знать, кто будет расхаживать по его владениям и числиться преподавателем королевского лицея. Тем не менее, Олмир сильно волновался и появился перед дверями классной комнаты задолго до начала урока. Там он встретил быстро идущих Варвару с Ваном и стал свидетелем забавного зрелища.
Ван, прячась за спиной Варвары, пародировал ее походку: широко расставил локти, выпрямил спину, закинул назад голову и ступал, высоко поднимая колени и качая вперед-назад туловищем при каждом шаге. Девочка чувствовала, что происходит что-то не так, оборачивалась, но Ван успевал принять обычную позу и только радостно ухмылялся.
— Доброе утро, Ваше Величество, — сказала Варвара, подойдя поближе к Олмиру.
— Доброе утро, Варя. Опять церемонишься?
— Как положено, так и здороваюсь — чего пристаешь?
— Привет, Ольк, — помахал рукой Ван.
— Привет, Седой. Проходите, я после вас.
— Прошу вас пройти, моя дражайшая Буратина.
— Я тебе покажу Буратину! О, как ты мне надоел, клоун несчастный! — и ткнув острым локотком Вану в солнечное сплетение, Варвара гордо проследовала в класс.
Остальные были уже там. Георгий чинно сидел, приводя в порядок свои чувства перед занятиями. Селена с Зоей повторяли сложное движение руки, называемое "волна". Они были не удовлетворены своими успехами на вчерашнем уроке бальных танцев и, пользуясь каждой минуткой, неистово тренировались. Варвара тут же присоединилась к ним — ее постижения в сложной танцевальной науке были хуже всех.
Герцог Цезийский степенно поднялся и поприветствовал вошедшего короля. Селена с Зоей едва кивнули, занятые сверх меры. Олмир ответил на приветствия. Внимательно оглядев собравшихся, он заметил, что короткие волосы Георгия выбриты во многих местах, и подсел к товарищу.
— Что у тебя с головой?
— Да, — страдальчески махнул рукой Георгий, — меня опять все утро обследовали. Не дали зарядку сделать.
— Кто?
— Много их было. Профессор Макгорн, мой личный врач и еще человек двадцать, не меньше.
— Что они хотели?
— А я почем знаю? Говорили на каком-то своем языке. Я ничего не понял.
— Сказали тебе что-нибудь?
— Сказали, что могу идти на урок. Но через месяц еще раз будут обследовать.
— Понятно... — протянул Олмир. Знать все о здоровье герцогов входило в королевские обязанности, и он отложил себе в голову: поинтересоваться, что это за консилиумы устраивают Георгию.
Вана же интересовало иное. Зайдя к Георгию с другой стороны, он доверительно спросил, заглядывая тому в глаза:
— Слышь, Жора. А ты ничего не вспомнил про то, как быть там?
Там значило "после смерти". Георгий почти две недели находился в состоянии клинической смерти после нападения взбунтовавшихся пчел-охранников. Он единственный из известных им людей обладал уникальным опытом не жить. Единственный, прикоснувшийся к великой тайне бытия. Было крайне интересно узнать, что он чувствовал в то время. Георгий честно пытался вспомнить, напрягаясь изо всех сил, но ничего не получалось. Возникали иногда бессвязные обрывки ощущений, но оставалось не ясным, какому периоду жизни они соответствуют. Поэтому мнения о том, что их ожидает в "загробном мире", у детей разделились. Ван, Варвара, да и сам Георгий полагали, что после смерти нет ничего. Зоя с Селеной считали, что души людей не исчезают бесследно, а герцог Цезийский просто забыл, что с ним происходило после смерти. Олмир же резонно замечал, что данный случай ничего не может ни доказать, ни опровергнуть: Георгий ведь не по-настоящему умирал, а находился в состоянии клинической смерти, то есть прекращал жить как бы понарошку.
Но какие бы аргументы ни приводили стороны, истина оставалась в тумане домыслов, и Ван не уставал задавать один и тот же вопрос. Георгий наморщил лоб, в очередной раз пытаясь хоть что-то вспомнить. Ван с надеждой вглядывался в его лицо до тех пор, пока не получил отрицательного жеста головой, и отвернулся, разочарованный.
— Доброе утро, дети, — донесся с порога знакомый голос. У Лоркаса как всегда не хватило терпения подойти к учительской кафедре. — Позвольте познакомить вас с новым учителем. Его зовут Диким Магом. Он будет преподавать специальную дисциплину, условно называемую магическим искусством. Прошу садиться.
Все впились глазами в вошедшего вместе с Лоркасом человека. Олмир видел его второй раз и подмечал детали, пропущенные им при первой встрече.
В молодости Дикий Маг, вероятно, был довольно красив. Высокий и стройный, правильные черты лица. Но сейчас волосы его стали полуседыми и в беспорядке торчали в разные стороны. Кожа представлялась какой-то... выдубленной, что ли. А походка, да и малейшие жесты, вальяжные и стремительные одновременно... казалось, что невозможно предугадать ни одного его последующего движения. Подобные повадки, полагал Олмир, приобретают люди, много занимающиеся боевыми искусствами. У Кокроши иногда проскальзывало нечто похожее.
Дикий Маг, вспомнилось Олмиру недавнее разведывательное донесение, — не настоящее имя нового учителя. Родился он на Риве, той самой планете, на которой был открыт чудодейственный ренень, но как его звали в детстве, установить не удалось. Одно время, когда он странствовал по планетам Содружества, его называли Котом. А потом меритцы, распознав его природный дар, взяли к себе и дали прозвище "Дикий".
— Мы вместе с наставником Кокрошей помогли разработать программу занятий по новой дисциплине, привязать их к моему, основному учебному курсу, — продолжил Лоркас. — Главную ее цель можно выразить следующими словами: развитие самого совершенного инструмента познания природы, которым располагает человек.
— Опять что-то про компьютеры? — разочарованно протянула Селена.
— Нет. Наиболее совершенный инструмент человека — он сам. Точнее, его мозг. Мы привыкли к своим уникальным возможностям и не замечаем самого удивительного в природе. Вот, например, наше зрение. Мы воспринимаем как обыденное то, что видим окружающие предметы, определяем расстояния до них. Но мало кто задумывается о том, что наши глаза — как и любые оптические линзы — дают перевернутое изображение, которое дорабатывается, домысливается мозгом. Говорят, что два глаза нужно для определения расстояний до предметов. Но закройте один глаз, и вы все равно будете ориентироваться в пространстве. Почему? Да потому, что мозг автоматически вычисляет расстояния до различных предметов с учетом их кажущихся размеров, взаимного положения и прочих факторов. Это ли не удивительно, не так ли?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
