Звезда пленительного 28

Николай Петрович Лунев находился в настроении самом поганом. Ему, штабс-капитану, чуть ли не впервые в жизни не удавалось придумать, как выкрутиться из неприятной ситуации, в которую пришлось попасть благодаря какому-то идиоту из штаба... помешанному на "экономии выделенных по статье средств". Штабс-капитан впервые с подобным проявлением явного идиотизма столкнулся еще в По: с целью "экономии" русским офицерам, отправленных на обучение управлению аэропланами, было снято жилье за семьдесят пять франков в месяц. Хорошее жилье, но почти в четырех километрах от школы авиаторов. Можно было снять пансион и рядом со школой, но мсье Лежу запрашивал в месяц уже сто франков... и никого из штабных не волновало, что на дорогу от дома до школы каждый офицер тратил минимум пять франков в день. Казенных франков — но "статья"-то другая...

А теперь ему надо было как-то справляться с последствиями другой подобной "экономии" — вот только как? "Неприятным" штабс-капитан назвал свое положение в разговоре с женой, в уме же у него для нее было более точное определение. Однако озвучить его он не мог не столько потому что рядом были жена и дети, а, скорее, потому, что выхода из нее он не видел. Совсем.

Вчера вечером владелец гостиницы, видимо пытаясь скрыть за истеричностью свое смущение, потребовал ее немедленно покинуть. Покинуть пришлось, так как хозяин гостиницы пригрозил вызвать полицию — но первая беда состояла в том, что ни в одной другой гостинице, куда Лунев попытался попасть хотя бы на ночь, их не приняли. А утром оказалось, что и билетов на поезд не продают — и это было уже гораздо хуже. Правда, билеты не продавали не только ему, а вообще всем — но для семьи Луневых это утешением не стало.

По счастью, их хотя бы не выгнали с вокзала, где скопилось множество путешественников, так же не нашедших крова на эту ночь, и хоть детям удалось поспать на скамье. Вероятнее всего, железнодорожное начальство просто испугалось вполне возможного возмущения публики: люди прекрасно еще помнили, что даже в Берлине протестующих против роста цен на продукты в конечном итоге полиция остановить не смогла. Но утром на вокзал прибыли солдаты...

Сейчас, сидя в небольшом кафе на окраине города, русский офицер размышлял о том, как обезопасить хотя бы семью. Которая в полном составе сидела рядом и ожидала решения ее главы. Решения, которого не было.

И, похоже, не только у него одного: Лунев — почти случайно — обратил внимание на парочку, сидевшую за соседним столиком. Мужчина что-то быстро писал, а сидящая рядом с ним белокурая дама буквально дергала его за рукав и что-то тихонько шипела. Николай Петрович невольно улыбнулся: он на эту парочку обратил внимание лишь потому, что другая дама, даже скорее девушка — но черноволосая — постоянно за парочкой наблюдала, причем старалась делать это незаметно... Парочка подъехала к кафе на большом авто, а черноволосая... ее тут точно раньше не было. Не иначе как через черный ход зашла, даже прокралась, чтобы за парочкой проследить. Интересно, кто из них жена, а кто любовница? Эта мысль немного позабавила штабс-капитана, и он уже почти снова нырнул в свои бесплодные размышления, когда от соседнего столика донеслось сильно раздраженное:

— Пятнадцать минут не спасут отца русской демократии!

По-русски донеслось... Так, похоже это соотечественники, и у них та же проблема. И штабс-капитан начал размышлять о том, как бы повежливее, но не привлекая особого внимания, с соотечественником переговорить: может, у него есть какие-то мысли о том, как все устроить? Лицо, конечно, совершенно незнакомое, и неизвестно, кем этот соотечественник вообще является — но ведь должны же люди помогать друг другу на чужбине? Хотя бы советом...

Но додумать эту мысль Лунев не успел: соотечественник вдруг внимательно посмотрел в лицо штабс-капитану, а затем даже не подошел, а как-то плавно переместился к нему за столик:

— Доброе утро, если его можно назвать добрым. Извините, но ваше лицо мне кажется очень знакомым...

— Штабс-капитан Лунев, авиатор. Вот, застрял тут... а вы куда путь держите?

— Куда подальше, и сейчас это гостеприимное место покинем. А вам застревать крайне не советую. Мы на авто, большом — так что давайте-ка вы с нами поедете. Вот тот большой зеленый фургон, — при этих словах соотечественник усмехнулся, — быстро все в него усаживайтесь и через час все проблемы исчезнут.

— Спасибо огромное... только у нас все вещи не с собой... на вокзале, в камере хранения.

— Документы, памятные вещи?

— Нет, обычный багаж... правда еще лётная экипировка.

— Тогда плевать на багаж, все новое купите. — И , посмотрев на несколько ошарашенное лицо Лунева, добавил: — На вокзал ехать уже опасно, а денег я вам выделю, имею такую возможность. Мышка, выдай капитану Луневу пятьсот рублей... марок, тугриков — что там у тебя есть? И заплати официанту, мы отъезжаем через три минуты.

Вещей Луневу было жалко... но, судя по всему, этот так и не представившийся соотечественник знал, что нужно делать. И в любом случае хуже точно не будет, так что штабс-капитан встал и сказал — больше семье, чем этой странной парочке:

— Да, мы едем с вами.

Васька почти все время проводила в цеху у Африканыча. Поскольку теперь Иванов основные свои силы направил на генераторы для гидростанций, пришлось и гидротурбины делать. Пока генераторы были маленькие, то особых проблем с турбинами не было, тем более турбины делались низконапорные, поворотно-лопастные — мало отличающиеся по сложности от судовых винтов. То есть отличались, конечно, и довольно прилично — но народ их освоил. Но такие турбины, если я верно помнил, хорошо работают с напорами метров до двадцати, а мне требовалось уже метров на сорок. И помощнее...

Освоил народ и радиально-осевые турбины — которые были хороши для больших напоров, но освоил их "в другом смысле": поначалу именно такие турбины ставились на водометы самоходок, а потом — немного больших размеров — и на насосы шлюзов канала между Волгой и Доном. Однако пользы в таком "освоении" я особой не видел.

Прежние радиально-осевые турбины просто отливались целиком, а затем отливку нужным образом обтачивали (причем лопасти большей частью обрабатывались вручную... шлифмашинками, конечно, не напильниками). Но целиком отлить турбину, которую предполагалось поставить на электростанции Усть-Карони, было просто негде, уж больно заготовка велика получалась. И немудрено — для этой электростанции Нил Африканович спроектировал генератор мощностью в сто двадцать мегаватт. Меньше ставить смысла не было: речка (чуть поменьше Волги в паводок) почти в самом устье падает с порога высотой как раз под сорок метров, да при этом еще и разделившись на три протока. Если ставить плотину подальше от порога, то придется ее делать длиной километров под десять, а если ставить на пороге, то там больше трех — пяти генераторов не втиснуть.

Ну а чтобы зря воду не лить, нужны турбины помощнее — вот Василиса и отрабатывала технологию сварки железяк толщиной в четверть метра. Некоторые успехи были налицо, но до завершения работ было, судя по всему, еще не очень близко, так что домой жена возвращалась поздно и, как правило, сильно уставшая. Если я правильно понимал ее рассказы, все дело упиралось в то, что получались швы исключительно горизонтальные, а у турбины форма была слишком замысловатая...

Помочь ей я ничем, собственно, не мог — знаний не хватало, да и дел было просто взавал: проведенные "штабные игры" показали, что без Мурманского порта в грядущей войне не обойтись. Струмилло-Петрашкевич сумел это не просто показать, но и доказать — причем не мне, а в министерстве путей сообщения, и в результате выбить (буквально за пару недель) разрешение на строительство железной дороги на Мурман. Все же хороший экономист, да еще умеющий думать "в масштабах государства" — это явление весьма специфическое, хотя и очень полезное: Станислав в возможность войны не верил, но планы на всякий случай уже разработал. Причем весьма детальные — и их осталось лишь правильно показать нужным людям.

Набрать же мощную команду инженеров для строительства дороги было просто: в очередной раз к работе привлекли железнодорожный институт и человек тридцать инженеров, строивших (большей частью во студенчестве) дорогу до Новороссийска. Причем многие из них в предыдущие годы потихоньку занимались разведкой будущей трассы, так что народ был в курсе предстоящих работ. Ну а деньги для строительства...

Поскольку я предполагал, что все же воевать придется именно с Германией с Австро-Венгрией, появилась идея и дорогу выстроить за их счет. База для этого уже была создана — германская розничная торговля в очень заметной части шла через мою торговую сеть. Если вложить в создание этой сети много миллионов, то результат достигается очень быстро — а я как раз миллионов не жалел. А еще больше не жалела их Мышка — и новые предприятия возникали буквально ежедневно. Как правило небольшие, но очень важные в деле захвата рынков.

Изначальная идея вести расфасовку бакалейных товаров в Варшаве показала свою несостоятельность уже в первый же месяц работы магазинов в одном лишь Берлине: для двух с лишним миллионов жителей расфасовать хотя бы сахар или даже соль одна фабрика просто не могла. Да и возить продукты далеко было накладно. Гораздо дороже, чем запуск фасовочного автомата, способного распихать по пакетам семь тонн того же сахара в час. Самым сложным в системе было сначала получить откуда-то эти семь тонн, и если с сахаром, крупой разной и прочими "крупнотоннажными" продуктами особых проблем не возникало, то со всякой "мелочевкой" поначалу случались накладки. Но Мышка смогла — исключительно "банковскими" методами — разобраться и с этой проблемой.

Хотя — чем могу гордиться — без моих "полезных советов" и тут не обошлось. Ну а я воспользовался "прошлым опытом" — вспомнил, как с крестьянами расчеты велись в "волковских копейках". Ну а тут они теперь просто назывались иначе, но суть "банковского торгового ордера" не изменилась и расчеты с немецкими крестьянами стали вестись во "внутренней валюте банка". Поэтому крестьянин, который привез, скажем, на приемный пункт полсотни яиц, тут же получал не наличные деньги, а именной чек в Фрайбергский Торговый банк. Казалось бы — какая разница? Можно было бы и просто деньгами заплатить. Вот только для этого требовалось неизвестно сколько денег заранее в этот приемный пункт завезти, да и хранить их пришлось бы в специально защищенном месте. Но главное — в таком случае деньги фактически изымались бы из оборота на день-другой. А так — магазины сдавали выручку в банк, в нем же крестьянин мог получить деньги по чеку. Между прочим, это минус две инкассации — ну а то, что чек выдавался именной, дополнительно защищало тех же крестьян от ограблений.

Меньше чем за год Мышка сумела сотворить чудо: народ (немецкий) стал банку полностью доверять. Ну, далеко не весь народ, но широкие крестьянские массы и множество розничных и оптовых торговцев доверяли. Что давало дополнительные возможности...

Ну а я начиная с середины апреля эти "возможности" по возможности превращал в разные полезные вещи, и прежде всего — в мостовые конструкции: все же мостов на трассе предстояло поставить чуть ли не сотню. Небольшие можно и бетонные делать, но несколько были настолько большими, что инженеры предпочли не рисковать, а в том же Линце за весьма умеренные "премиальные" стальные конструкции четырех довольно больших мостов за два месяца не только сделали, но и отгрузить в Россию успели. Правда, только ферменные конструкции, постольку весь крепеж австрияки сами в Германии заказывали — ну и я сделал так же.

Еще в Германии делались стрелки: у них они получались гораздо лучше тех, что изготавливались на моем заводе и вообще где-либо в России. И там же было заказано все оборудования для станционных депо. Но все вместе взятое едва тянуло на двенадцать миллионов марок, так что в основном приходилось "брать деньгами": "великая германская нация" приносила их в мои магазины ежедневно по шесть миллионов. Самым простым способом: если брать у немецкого крестьянина яйца по двадцать пять пфеннигов за дюжину, а продавать их в магазине по тридцать два, то прибыль составляет двадцать процентов (с учетом накладных расходов). Но этот путь — для лохов, все немецкие лавочники на этом пути деньги свои делали. Пока не появилась моя сеть, где дюжина яиц стоила двадцать четыре пфеннига. И немецким лавочникам стало грустно, а мне — нет: на птицефабрике одно яйцо обходилось (вместе с упаковкой) чуть меньше пфеннига. На птицефабрике в России, поэтому с учетом четырех пфеннигов на перевозку яиц из-под Пскова у меня прибыль была уже под сто процентов.

За двадцать же процентов я продавал немцам немецкий горох, немецкий сахар, немецкий фарфор, немецкую галантерею — и каждый немец радостно отдавал мне ежедневно по десять этих самых пфеннигов, просто потому что с яйцами ситуация была исключительной. Не доросли германцы до птицефабрик, и не скоро дорастут — но большинство прочих продуктов они сами производили, и средняя доходность от торговли составляла всего-то около десяти процентов. С оборота — вот только простой немецкий лавочник мог обеспечить этот оборот хорошо если за месяц, а то и за два — а у меня в среднем товар "лежал в лавке" не более пяти дней. Конечно, даже при таком раскладе требовались оборотные средства в размере более двухсот миллионов марок — но вот этим как раз Мышка и занималась.

По старой привычке за границей — если ехал не "с официальным визитом" — я пребывал в роли "наемного инженера": так было проще и по заводам шастать, да и меньше привлекалось внимание разных "криминальных элементов". Опять же, с инженерами заводскими общий язык быстрее находился, а иногда это существенно влияло на сроки выполнения заказов. С теми же мостами австрийские инженеры просто взяли у другого инженера мелкую копеечку и все остались довольны. А если бы с копеечкой пришел самый богатый промышленник Европы, то, боюсь, австрийцы просто бы испугались вообще говорить на эту тему...

Главное во всем этом деле — везде быть "дружественным иностранцем": в Австрии я изображал инженера из Страсбурга, в Германии — вообще из города Бисмарк, штат Северная Дакота. Почему-то люди гораздо легче идет на мелкие нарушения, если "партнером по безобразию" является иностранец. Впрочем, оно и понятно: уедет этот деятель в свою страну — и никаких следов не останется. Ну а того, что меня кто-то внезапно узнает, я не опасался: в этой жизни в Германию официально я приезжал уже двенадцать лет назад, совсем мальчишкой — и, надеюсь, прилично изменился за это время, а где находятся знающие меня инженеры из ближайшего окружения, я просто знал все время. В Германии сейчас меня в лицо знала лишь Мышка — но она была в курсе моих "зарубежных привычек". И кое-что тоже "переняла"...

Двадцать седьмого июля, довольно душным субботним утром я и Мышка сидели в берлинском офисе "Торгового Банка Фрейберга". Мария Иннокентьевна пыталась мне объяснить структуру финансов банка, а я, делая вид, что пытаюсь в ней разобраться, думал о вещах совершенно посторонних. О том, что Мышка — на самом деле гениальный финансист. И о том, что если бы я не распускал сопли почти четыре года, а сразу бы делом занялся, то и в деле незаметного вывоза буржуйских денежек в Россию с ее помощью преуспел бы гораздо сильнее. Правда, в такие вещи посвящать можно лишь самых близких людей, но можно было бы и на Мышке жениться. Как ее на это дело соблазнить — это-то я знал, но...