Уроки ирокезского 31

Пять месяцев — это срок небольшой, но когда делать нечего, время тянется долго. И мучительно — если заранее знаешь, что нечего и пытаться что-то сделать. Пять месяцев назад Иосиф, впервые войдя в новенькую избу, как-то сразу осознал, что ему ничего сделать не дадут: хотя ему и приходилось драться, вид двух дерущихся девчонок поверг его в состояние, близкое к панике.

Девочки дрались яростно и самозабвенно: на зашедшего гостя даже внимания не обратили. А третья, которая его в гости и пригласила, неожиданно крикнула "Стоп!" и — к величайшему удивлению Иосифа — начала объяснять дерущимся, что они делали неправильно. Самая маленькая выслушала замечания, а затем — видимо раздосадованная поучениями — подошла к столу, на котором зачем-то были сложены стопкой кирпичи, и ударом руки один из них разбила. Ударом голой руки — и Иосифу, в свете ранее сделанных предупреждений, стало немного тоскливо.

Совсем тоскливо стало, когда на Пасху несколько пьяных мужиков пошли "инородок бить". Старик-казак с женой в церковь ушли, оставив девочек в доме одних — но через пару минут стало ясно, почему он за своих воспитанниц не боялся: три девочки пинками выкатили на улицу пятерых взрослых (хотя и подвыпивших) мужчин. А Марфа — хозяйка дома, где Иосиф снимал угол, божилась, что девчонки даже не запыхались...

Иосиф уже почти смирился с тем, что забытая Богом Новая Уда будет ему домом и следующие три года, когда в конце мая старшая (или просто самая большая) девочка — Иосиф имени ее так и не узнал — зашла к нему и спокойно сообщила:

— Собирайся, за тобой приехали.

— Кто?

— Сейчас я. Собирайся, через час едем.

Через час он действительно покинул Новую Уду — причем околоточный даже честь отдал на прощание. Не ему, а все же, наверное, поручику гвардии, ехавшему рядом с повозкой верхами. А в повозке рядом с Иосифом сидели три безымянные девочки...

Неделей позже эта пятерка села в поезд в Иркутске, причем все пятеро ехали в одном вагоне первого класса. Но поразило Иосифа не это, а то что в вагоне целую неделю кроме них никого больше не было до самой Самары, где они сошли с поезда и дальше добирались по Волге, на каком-то странном катере. Который привез их в город... еще более странный.

Иосифа поселили в небольшой, но очень уютной квартире. Небольшой, но все же раза в три больше той, которую они снимали с Костой в Батуме, да еще в квартире была ванная комната и ватерклозет. И все было подготовлено для приема гостя: в комнате в небольшом шкафчике рядом с кроватью лежало два комплекта постельного белья, в платяном шкафу — два парусиновых костюма (непривычного покроя, но весьма удобные в носке) и три мужских сорочки правильного размера (вот почему девочки его в дороге измеряли!), в небольшом комоде лежало несколько смен нижнего белья (хотя и довольно необычного), в ванной комнате висели полотенца — причем даже по виду дорогие, мягкие и пушистые (сопровождающий назвал их "махровыми")! На комоде в комнате нашелся и большой — на фунт, не меньше — хьюмидор с папиросным табаком и несколько коробок с гильзами, правда сопровождающий его мальчик сообщил, что табак в городе вообще не продается и когда этот подойдет к концу, нужно будет особо запросить в городской управе — но пока и этого хватит.

Кухня — хотя и довольно маленькая — тоже имелась, и в шкафчике, удивительным образом подвешенном над стоящими вдоль стен тумбочками, нашлись три тарелки и фаянсовая кружка, а в одной из тумбочек нашлись две кастрюли и сковорода. И все прочее, для еды необходимое — впрочем, богатство это не использовались: мальчик, показывавший Иосифу как пользоваться газом, ватерклозетом и ванной, перед уходом оставил ему двадцать с лишним рублей денег... тоже каких-то необычных денег — и, судя по здешним ценам, это было очень немало. По крайней мере в разместившейся на углу дома харчевне с названием "Забегаловка No 9" всего за четыре копейки делали огромный бутерброд из небольшого, на полфунта, батона под названием "сайка", в который пихали (на выбор) ветчину, кусок курицы или говяжью котлету, обильно украшенные различной зеленью с каким-нибудь из четырех соусов, а в соседнем доме обнаружилось весьма приличное и очень недорогое кафе под названием "Столовая No 7", где можно было пообедать за гривенник — причем выбор блюд был как в ресторане средней руки и в котором даже делали хачапури! И подавали их под удивительным названием "грузинские хачапури", хотя какие еще-то могут быть? В прачечной, что размещалась в подвале, можно было постираться с помощью хитрых машин, причем и вовсе бесплатно — а всего за копейку работающая там женщина готова была и выгладить любую вещь, причем в утюг даже не нужно было угли сыпать — он работал от электричества!

Вообще на электричестве здесь почти все работало: в квартире везде были лампы электрические, в комнате из электрической же коробки играла музыка и рассказывали разные новости, да и машины, что одежду стирали, тоже были электрические. И фонари на улицах, горящие удивительным рыжим светом...

Но странен город был не этим, и даже не восхитительными трамваями, проезд на которых был вообще бесплатным. Казалось, что город населяют дети. Детей было просто невероятно много, причем детей каких-то важных, солидных... ну, чаще всего. Нет, взрослые тоже в городе встречались — но вот они-то тут казались большими детьми: на улицах часто шутили, смеялись... не все. Иосиф даже ущипнул себя больно, когда ужиная в "Шашлычной" в городском парке, он увидел сидящего за соседним столом самого императора с царицей и двумя маленькими девочками — видимо дочерьми. Но от щипка те не исчезли, а подошедшая к соседнему столику девушка-прислужница поинтересовалась у сидящих:

— Ваши императорские величества будут как обычно? Сегодня привезли прекрасный кагор из Массандры, не желаете продегустировать? А их императорские высочества могут оценить мандариновый сок газированный — новое изобретение Анастасии Петровны...

Да, царь собственной персоной — при том, что все соседи Иосифа по дому были, как он с удивлением узнал, простыми рабочими. Наверное, все же не совсем простыми: почти все они после работы еще успевали ходить в какие-то "вечерние школы", радуясь, что "летом в школах всего два урока, а не четыре, как остальной год". Да и вряд ли простой рабочий (к тому же совсем молодой, детей еще вроде ни у кого в доме не было) может снимать с женой квартиру с двумя комнатами. Но в городе, как соседи говорили, у всех рабочих было жилье не хуже: даже неженатые парни и девицы делили такую же, как у Иосифа, квартиру максимум на двоих-троих.

Еще в городе было несколько театров, множество людей — и детей, и взрослых — играли в разные спортивные игры на специальных "спортивных площадках", и Иосиф с удовольствием несколько раз присоединялся к командам городошников или играл в странную игру с мячом, называемую "волейбол". Не то, чтобы он очень любил подобные занятия — просто иных дел у него не находилось. Две недели на Иосифа в городе, казалось, никто и внимания не обращал, но однажды все та же безымянная девочка встретила его на улице и снова безо всяких предисловий сообщила:

— Пойдем, тебя ждут.

Через десять минут Иосиф оказался в довольно большом кабинете дома, стоящего у торца проходящего через город канала. И молодой парень, сидящий в кабинете за письменным столом, поздоровавшись и предложив сесть, поинтересовался:

— Говорят, вы пользуетесь популярностью среди рабочих, вам даже кличку дали "учитель". И чему же вы их учите?

Иосиф не скрыл усмешки:

— Учу бороться за свои права, а вам это не нравится?

— Вы марксист, если я правильно понимаю?

— Да. Я марксист и не собираюсь этого скрывать.

— Ага, писаюсь в постель, но горжусь этим... Поскольку вы храбры, вы идёте впереди других. Но так как не знаете, куда идёте, вы ведете тех же рабочих прямиком в ад. Вам не кажется, что прежде чем учить других, следует выучиться самому?

— Я достаточно изучил того же Маркса, чтобы...

— Вам. Нужно. Сначала. Выучиться. Самому. Чтобы получить моральное право вести людей за собой, нужно сначала учиться. Как там... учиться, учиться и учиться социализму настоящим образом. Для начала почитайте вот это, а через неделю поговорим уже о деле — и с этими словами молодой человек протянул Иосифу книжку в красном и как бы не кожаном переплете. На котором золотом сияли тисненые буквы названия: "Экономические проблемы социализма"...

Возня с царем — мера для меня была вынужденная: проще было Николая заставить подписать отречение. Однако даже должность канцлера — вовсе не кольцо всевластия какое-то. Это всего лишь формальный повод притворяться "самым главным". Указы какие-нибудь поиздавать, в свою пользу конечно, слегка порулить убогой государственной копеечкой — и всё. Потому что государство работает по своим правилам, и правила эти устанавливает вовсе не "самый главный", а — по взаимному согласию — те, кто этого "главного" окружает. Ведь указы можно и проигнорировать, копеечку потратить немного иначе — и никакой канцлер с этим ничего поделать не сможет. Чтобы повернуть государственную машину, нужно — назовем это словами из моего "прошлого будущего" — согласие элит. Вот только с элитами этими в России неважно...

Пока элитные ширнармассы искренне убеждены, что "канцлер действует по поручению Императора, воплощая императорские планы за которые его потом закопают в тихом уголке", особого сопротивления "элит" не будет. Ну да, кое-кто побрыкается — но без энтузиазма, формально. Ведь войну-то этот канцлер вроде выиграл... причем методами, за которые с царем "зарубежные лидеры" точно бы здороваться бы перестали, но царь-то тут как раз ни при чем, в отпуске царь был. Да, недоглядел — но и такое бывает, зато потом он вернется и ка-ак взгреет зарвавшегося заместителя!

А что Нобелей с Ротшильдами канцлер на нефтяном рынке завалил, так и вовсе понятно: так на его месте поступил бы каждый. Керосина-то в стране меньше не стало, вдобавок и подешевел керосин, что неплохо — ну а то, что это теперь не нобелевский, а канцлеровский керосин, должно волновать лишь Нобелей и Ротшильдов. Опять же, французскому хлеботорговцу плохо канцлер сделал, но ведь теперь крестьяне сто раз подумают прежде чем бунтовать и землевладельцев грабить, так что опять вышло даже лучше чем было. Впрочем, пока вообще о том, что этот канцлер творит, можно особо и не думать: вот закончится война...

Игнатьев договор о мире подписал правильный, согласно ему война не закончилась. Она юридически закончится в тот момент, когда последний русский солдат на последнем судне покинет гостеприимный берег острова Хонсю. То есть где-то ближе к концу августа.

И поэтому до середины августа мне нужно было собрать в единую команду новую элиту Державы...

Чисто теоретически ядро этой "новой элиты" уже сформировалось. Коковцев плотоядно облизывался, глядя на растущее число нулей в бюджете и золотых слитков в хранилище, фон Плеве занимался формированием новых полицейских структур и подразделений, Ламздорф предвкушал дипломатические победы под прикрытием неведомой, а от того еще более страшной "Красной армии". Вдобавок я, запустив (с мелкими "улучшениями") разработанный еще пять лет назад проект приведения в порядок Тихвинской водной системы, обрел некоторый авторитет в Инженерном совете МПС. На самом деле я просто перенаправил "сэкономленное на железных дорогах" на иные проекты, но все же очень не все сэкономленное... Конечно, эти ребята сразу же вывалили на меня целую гору "еще более эффективных" проектов, буквально требующих немедленного финансирования — но после некоторого числа "уточняющих вопросов" они всерьез занялись качественной этих проектов проработкой в явной надежде на осыпание их пряниками в ближайшем будущем. Все почему-то именно пряников от меня и ждали...

Даже генералы, протиравшие в Маньчжурии и на Ляодуне штаны, сверлили дырочки в мундирах под будущие ордена, а адмиралы мысленно делили корабли бывшего японского флота. И все, практически без исключения все чиновники, как гражданские, так и военные, хоть как-то связанные с Дальним Востоком, запасались кошельками повместительнее.

Ну насчет кошельков — это они, безусловно, погорячились, однако пусть пока остаются в неведении относительно своего светлого будущего. А я займусь светлым настоящим.

Специфика заокеанского торгового бизнеса заключалась в том, что денег он приносил много, однако потратить эти деньги на что-то нужное — России нужное — раньше возможности особой не было. Ну, потратил бы я миллиард-другой на станки, оборудование, на ценное сырье и материалы — и куда бы это все я дел? Вот взять хотя бы рельсы...

Рельс, купленный за двадцать долларов (то есть за сорок рублей) у того же, скажем, Карнеги, при въезде в Россию — пока пост канцлера был вакантным — сразу дорожал на тридцать рублей: пошлина таможенная. Понятно, то пошлина защищает отечественного производителя. Вот только защищает она его если он, производитель этот, есть. А если его нет, то пошлина вдвое увеличивает прибыли иностранцев, под такового производителя маскирующегося. Если же рельсов нужна не одна тонна, за эти двадцать долларов приобретенная, а много-много этих тонн, потребных, скажем, для чугунки от Мурманска и Костомукши до Воркуты, да еще с заходом в Череповец, то тут проявляется еще одна проблема: рельсов, крепежа всякого для них и прочего железа нужно миллион тонн. А столько даже янки быстро не сделают...

Истомин — давно еще — предложил очень забавное решение проблемы: рельсы закупать "по возможности", но вместо отправки их в Россию задорого строить с их помощью железные дороги в Америке — задешево. Причем дороги узкоколейные и вообще временные. Проблем тут было всего лишь две: железных дорог в США и так был изрядный избыток — раз, и два — как потом все это богатство перевезти куда надо.

Когда правительство США стало отдавать железнодорожникам (причем бесплатно) землю полосой по десять миль в стороны от пути, дороги бросились строить все. А если государство за каждую построенную милю еще и дотацию выдает от двадцати до пятидесяти тысяч долларов...

По некоторым дорогам поезда — причем из пары вагонов — вообще ходили раз в неделю. Но — ходили, стране требовались "действующие" дороги. А бросать дорогу пока еще не вся полученная нахаляву земля продана, невыгодно.

Поэтому в США даже поговорка была, что от любого места до железной дороги не более десяти миль — но тем не менее Истомин нашел местечко для почти двенадцати тысяч миль своих узкоколеек. По которым бегали практически "игрушечные" поезда, влекомые игрушечными же "локомотивами": самобеглыми тележками с калоризационными моторами сил по сорок-пятьдесят. Пользы от этих дорог было гораздо меньше чем вреда, разве что быстрее доставлялись некоторые продукты к сетевым складам и упаковочным фабрикам — и в целом бизнес прибыли не давал. Так что когда мистер Истман решил от явно убыточного актива (на узкоколейки государственные субсидии не полагались) избавиться, никто и не удивился. Немного странным показалось то, что у Истмана были заранее подготовлены платформы, перевозящие целиком восьмидесятифутовые звенья рельсов вместе со шпалами, ну так они вообще-то для строительства этих дорог изначально вроде бы предназначались. А то, что Истман все свои узкоколейки тридцатидвухфунтовым рельсом протянул, так тоже понятно: самый массовый типоразмер в стране.