Уроки ирокезского 39

Владимир Анатольевич, не удержавшись, подошел к Владимиру Николаевичу и задал уже довольно давно мучивший его вопрос:

— Господин министр, скажите мне, если это не тайна великая, правда ли, что канцлер наш казенные заводы из своих средств строит?

Балы во дворце княгини Юсуповой от того и пользовались славой и уважением, что встретить на них можно было самых высокопоставленных лиц, и в неформальной обстановке решить множество важных вопросов, но по обычаю этим гости старались не злоупотреблять. То есть настолько не злоупотреблять, что практически все, что не касалось собственно бала, принималось "высокими договаривающимися сторонами" как дела архиважнейшие — ведь ерунду-то какую можно было и в конторе порешать. Поэтому визави Владимира Анатольевича внимательно его оглядел, несколько секунд подумал над ответом, вероятно пытаясь сообразить, что на самом деле хочет узнать у него собеседник, и, придя к какому-то выводу, счел возможным сказать несколько более, чем подразумевалось вопросом:

— Видите ли, юридически казенная собственность на строящиеся заводы не оговаривается, как и на дороги, станции электрические, многое другое. Но для управления всем этим канцлер выстраивает отдельное, совершенно новое правительство, которое безусловно является казенным. Я лично думаю, что создание именно нового правительства и даже новых денег, коими это правительство оплачивает все начинания канцлера, есть мера вынужденная — исключительно по той причине, что размеры новых строительств уже превышают все прежние казенные имущества. Но если же ограничиться простым ответом на ваш вопрос, то да, все новые строительства оплачиваются, прямо или косвенно, из личных средств канцлера.

— А дочь его... она тоже в строительствах участвует?

— И дочь... приемная, старшая то есть, и сын его, и супруга...

О новых строительствах слухов было много, и все они сводились к тому, что Россия еще никогда столько сразу не строила. Поэтому у Владимира Анатольевича просто невольно вырвалось:

— Все? Это же какие там суммы!

Ответ Коковцева поразил своей... нет, не неуместностью, скорее отстраненностью, столь неприсущей разговорам у Зинаиды Николаевны:

— Думаю, вам лучше этого не знать. Я лишь скажу, что уже сейчас Совет министров Канцелярии оперирует с суммами, превышающими прошлогодний бюджет Державы. Предваряя ваш следующий вопрос, скажу сразу: я не могу сказать какими именно, как министр финансов я отвечаю лишь за доходы и расходы в обычной, старой части бюджета. Где доходы странным образом несколько выросли, а расходы изрядно уменьшились, поскольку канцлер большую часть расходов тоже перевел на себя. Однако, генерал, надеюсь что слова мои не покинут этого уютного особняка...

Владимир Анатольевич понял, что ему и так сообщили больше, чем следовало бы, так что, хотя у него и были еще вопросы, задавать их не стал:

— Безусловно, огромное вам спасибо, Владимир Николаевич!

Утром следующего дня Владимир Анатольевич еще раз обдумал сказанное Коковцевым накануне, и результат размышлений его в целом удовлетворил. Интерес к финансовым операциям канцлера возник у Владимира Анатольевича пару недель назад, после беседы с этим... молодым человеком. Беседы весьма интересной, хотя поначалу изрядно генерала и напугавшей. Почти напугавший — ведь приглашение к Канцлеру ему принесла "девушка в белом".

Свет довольно быстро привык к некоторым причудам канцлера, одной из которых было "личный секретариат", состоящий исключительно из довольно молодых девиц. А когда две такие девицы, приставленные к Вячеславу Константиновичу, весьма изрядно расправились с целой бандой террористов, еще и зауважал их. Своеобразно, но да — зауважал. Но — главное — очень скоро все заметили, что если приглашение от канцлера приносила девушка в мундире красного цвета (поговаривали, из его личной охраны), то дело не терпело ни малейшего отлагательства, но вполне могло окончиться каким-либо наказанием для вызванного — или же, напротив, изрядной наградой, но реже. Если же мундир был синим, то есть девица служила в охране канцелярии, то можно было и не посещать канцлера — однако запрашиваемые тем документы следовало приготовить весьма спешно. Ну а если мундир был белым, то есть формой собственно канцелярии, то дело было неспешным, а канцлеру скорее всего требовался некий совет от человека опытного. Так что с визитом Владимир Анатольевич поехал в настроении уверенном — но вот вернулся он весьма озадаченным.

Да, вопрос был, скорее, "личного свойства", и пожилой генерал первое время пребывал более в удивлении, насколько этот юноша трепетно относится к достоинству собеседников. Но затем, многократно повторяя про себя разговор, на первый план перетекла именно поднятая канцлером проблема, и вот уже недели две генерала мучил вопрос, а соотнесется ли с его достоинством напрашивающееся решение? Но вот ответ министра финансов, полученный на рождественском балу у княгини Юсуповой, все поставил на свои места.

Владимир Анатольевич вызвал адъютанта и распорядился:

— Узнай, когда господин канцлер сможет меня принять. По известному ему вопросу...

Как порой мало нужно человеку для полного счастья! Я как-то заметил, что Даница, и без того избытком эмоций на лице не одаренная, стала выглядеть совсем уж... мрачно стала выглядеть. На вопрос — заданный Лизе — я получил ответ, что к Данице попытался посвататься Николай Николаевич Батенков, но получил полный отлуп. Странно, вроде бы у них какая-то взаимная симпатия уже возникла...

На прямой вопрос уже Даница ответила честно:

— Вы же меня, Александр Владимирович, не для того учили, чтобы я замуж сбежала. Мне положено рядом с вами быть, а если замуж выйти, то нужно рядом с мужем. Вместе не получается... Доктор — он человек хороший, но у него и работа своя, и живет он в Петербурге, а за женой по местам разным он ездить не станет, ему работать надо. Это только вы всех за так кормите...

Ну уж вовсе не "за так", но какие-то резоны в словах Даницы были. Так что через пару дней, после разговора с Вячеславом Константиновичем, я в своем "кабинете" ждал нового сотрудника.

— Скажите, Александр Владимирович, что за нужда привела вас к подобной просьбе?

— Видите ли, Николай Николаевич, работа у меня нервная, каждый день кто-то зуб на меня точить начинает. Девушки от таких зубастых защитить нас, конечно же, стараются, но гарантии-то нет!

— Как это нет! — возмутилась стоящая у дверей Лиза. — Защитим, жизни не пожалеем, а защитим!

— Ну, во-первых, я и сам могу просто поскользнуться и упасть, а во-вторых, уважаемый доктор, они насчет жизни всерьез говорят. Сами небось помните Тоню Матвееву: если бы не ваша помощь, то осталась бы она инвалидом. Так что доктор в команде очень даже нужен. Вы согласны?

— Э... с высказыванием вашим, скорее согласен, а с предложением...

— Лиза, радость моя, сменщицу пока пригласи! Где она?

— Да тут же, за дверью — засмеялась Лиза. Сейчас позову...

— Даница, верная моя защитница! Отвечай честно и без лукавства! Вот Николай Николаевич к нам в команду на работу просится, ты за него замуж пойдешь?

— Да... то есть он с нами работать будет?

— Вот и все, благословляю вас, дети мои... друзья мои и защитники. А теперь чтобы сорок восемь суток я вас не видел: отправляетесь в отпуск. Лиза, проследи...

Но мало для счастья нужно не только юным девочкам и добрым докторам. Братья Рейнсдорфы получили по заводу в управление — и были счастливы, хотя заводы еще только строились. Степан Андреевич, еще только узнав, что ему предстоит делать, продемонстрировал незаурядные ум и сообразительность, сразу предложив отправить с дюжину человек "на учебу" в Америку, а его братец, внимательно ознакомившись со списком станков, которыми предполагалось оснастить пушечный завод, задал один-единственный вопрос:

— Александр Владимирович, вы предполагаете лейнировать орудия полевых калибров?

Поэтому когда я выдал ему чертежи пушек, которые заводу предстоит выпускать, он и не удивился особо. Удивился чуть позже, поняв, что это, собственно, и не чертежи, а эскизы, и пушки-то ему самому придется спроектировать...

А Степана Андреевича пришлось свозить в мой городок, показать моторостроительный завод — но мне кажется, что он до конца так и не поверил, что у янки нам в этой части учиться пока нечему. Зато идея профтехучилищ ему очень пришлась по душе, и у меня возникли смутные подозрения, что в Ярославле этих училищ скоро будет больше, чем цехов на заводе...

Однако для братьев это счастье было, скажем, технологическим. Конечно, делать любимую работу в свое удовольствие — счастье. Но пока Рейнсдорфы работу еще не полюбили — просто потому, что они пока ее еще и делать не начали. А вот одному человеку мне очень хотелось подкинуть работенку по-настоящему любимую, причем я заранее знал, что человек с ней справится прекрасно и будет добавки просить. Но — что в данный момент мне было гораздо важнее — сам факт того, что человек этот "работает на канцлера", авторитет канцлера не просто поднимает, а делает практически абсолютным.

А канцлеру без авторитета никак нельзя, потому что ему приходится делать такие вещи, которые вызывают довольно резкое неприятие в народных массах. Не широких — широким массам на канцлера вообще пока плевать, а в тех массах, которые власть, собственно, и осуществляют и которые это осуществление обеспечивают. И мне было сейчас крайне важно, чтобы "осуществляющие" верно "проводили линию партии" среди "обеспечивающих".

И я очень жалел, что пока — надеюсь, что именно "пока" — мне было просто нечем "человечка" заинтересовать. Просто некогда было — но стараясь "приблизиться" к этому человеку я попутно обрастал другими единомышленниками. То есть скорее всего "попутчиками", но пока они льют воду на мою мельницу, буду их холить и лелеять.

Странным образом мне удалось добиться полного согласия с московским Градоначальником. То есть я имел в виду такое согласие обеспечить любыми средствами, включая его, градоначальника, замену — тем более что жалко его не было бы потому что градоначальник этот умудрялся испортить все, что делал сам. То есть не совсем испортить, но сделать далеко не лучшим образом и — чаще всего — слишком поздно. Однако моя инициатива насчет переноса "функциональной" столицы в Москву получила полную и безоговорочную поддержку со стороны Сергея Александровича. Причем даже не потому, что возвращение первой столице именно столичных функций повышала влияние Великого Князя — он и так этим самым Великим Князем был, между прочим родным дядей самого царя. А разговор наш случился еще в июле четвертого года, когда я окончательно решил, что из Петербурга страной управлять слишком неудобно.

Сергей Александрович встретил тогда меня, мягко говоря, довольно неприветливо. Что было естественно: неизвестно откуда-то появился некий хрен с горы, которому почему-то племянник передал всю полноту власти — и очень непонятно, что этому хрену в голову взбредет. Хотя в Петербурге вроде бы никаких резких действий он не совершил, но в Москву-то зачем приперся? Так что с первых же слов я "поспешил развеять недоумение":

— Сергей Александрович, есть мнение, и не только мое, что Первопрестольной нужно вернуть столичный лоск. Ну и столичный статус, и я, собственно, об этом с вами и хотел бы поговорить.

— Столичный статус? Но Москва и так столица...

— Столица, не спорю. Только почему-то про то, что Москва и есть изначальная столица Империи, в России вспоминают лишь в дни коронаций. А это нужно поменять, для чего сначала предполагается перенести именно в Москву Канцелярию, самого канцлера и новые министерства. Канцелярию предполагается разместить в Кремле, и я бы попросил вас Кремль от всего канцелярии ненужного в кратчайшие сроки освободить...

— То есть? Освободить от чего?

— Я список приготовил, то есть список того, что там может пока остаться, а все прочее нужно из Кремля убрать. Но, вообще говоря, этого мало, ведь и новые министерства, как я сказал, в Москве располагаться будут. И опять-таки есть мнение, что разместить их нужно будет от Кремля поблизости... а у вас, как я погляжу, поблизости только какие-то трущобы. Вот их мы и снесем, а на месте этом возведем комплекс правительственных зданий.

— Это вы о чем?

— О Зарядье, конечно. Сами подумайте: резиденция Императора, канцелярия — и рядом трущобы. Непорядок получается. Опять же — с реки на Васильевскую площадь посмотреть — и что мы видим? Самый красивый храм России? Нет, его мы не видим, потому что его загораживает какая-то синагога. Снова непорядок...

— И как вы предполагаете все это убрать? Ведь вой подымется до небес...

— Пусть поднимается. А убрать — просто наймем... вы наймете рабочих с кирками и ломами, они всю эту рухлядь снесут...

— Боюсь, вы, Александр Владимирович, не понимаете о чем говорите. Должен сообщить, что более половины проживающих в Зарядье — евреи, и когда их первый раз выселяли, меня и так иностранные газеты заклеймили...

— Антисемитом, слыхал. Но, к своему стыду, должен признаться, что мировая скорбь в глазах еврейского народа меня не волнует. У меня есть задача: сделать из Москвы столицу, и я — заметьте, я, не вы — ее выполняю в меру своего разумения.

— Боюсь, вы неверно поняли сию задачу. Я вынужден буду сообщить Николаю...

— Я думаю, не стоит расстраивать Императора. Ведь если вы ему на меня пожалуетесь, то это будет намеком на некомпетентность Его Величества, назначившего меня канцлером. К тому же семья Императора сейчас сильно занята отдыхом, а ему придется отдых прервать и отменять мои указы... до того, как отменять их будет уже поздно. Ну а если я что-то, по молодости и неопытности, сделаю не так — пусть Император меня и накажет. Потом.

Великий Князь на несколько секунд задумался над моими словами. Затем на лице его расплылась улыбка:

— Ну Николя, ну хитер! Однако самое неприятное он предлагает сделать мне...

— Да при чем тут вы! В конце-то концов, сейчас я тут сатрап! И указы издаю я — а вы же, не имея возможности указ не исполнить, всего лишь подчинились грубой — и, вероятно, тупой — силе. Ну а дабы не случилось каких неприятностей, я вам предлагаю воспользоваться личной охраной. Вы знаете, мои девушки занимаются этим делом весьма неплохо, Вячеслав Константинович соврать не даст.

— Ну разве что так... А казна деньги на такое выделит, или мне их городских средств прикажете изыскивать?

— Не думаю, что в Московской казне лишние деньги найдутся. Да и дело, как вы сами понимаете, государственное. Зато потом... вот, посмотрите, что выйти должно — одна из сопровождающих меня девушек достала из тубуса проект. На этот раз я специально попросил сделать его "в цвете, с каждым листиком" — и получилось очень неплохо.

— Да, выглядит довольно привлекательно. Конечно же, сам я категорически этого не одобряю... Вы позволите в некотором обществе ваши проекты покритиковать?

— Можно даже матом, в претензии не буду — усмехнулся я. Похоже, острая нелюбовь Сергея Александровича к евреям таким чудным образом привела к взаимопониманию. — Ну а насчет охраны...