Помочь нашим

Помочь нашим

"Д-третий" [1] изрядно мотало крупной — практически на грани мореходности катера — волной, накатывающей с норда, и периодически накрывало полосами стелющегося над водой тумана [2]. Но сгрудившийся возле рубки экипаж, казалось, вовсе не замечал доставляемых погодой неудобств. Все внимание моряков было обращено к командиру "ТК-254" [3], вылезшему по пояс из рубочного люка и — впервые для человека со звездой Героя Советского Союза и кучей других наград рангом помельче, честно заслуженных за три года войны — выглядевшему слегка... Нет, не растерянным, пожалуй, но озадаченным — точно.

Впрочем, психологическое состояние командира катера в его речи никак не проявлялось. И фразы, звучавшие сейчас над палубой, резали воздух как всегда уверенно, проникая до самых потаенных глубин матросских душ. Хотя и были они весьма непривычны для людей, до сей поры числивших себя по разряду твердых материалистов, не склонных верить во всевозможную мистику:

— Итак, товарищи военные моряки, объясняю диспозицию. Вон те жирные дымы с зюйда, как говорит наш книгочей-радист, это ни много ни мало — Вторая Тихоокеанская эскадра Российского императорского флота. Да-да, вы не ослышались — не советского, а именно российского и именно царских времен. Поводов сомневаться в его словах я не вижу. А если кто не верит — прошу убедиться лично.

Быстро прошедшийся по рукам командирский бинокль — трофейный "Цейс" с отличной оптикой — живо убедил всех стоявших на палубе, что к ним экономическим ходом помаленьку подгребает ни что иное, как чернобокие пузатые многобашенные броненосцы с андреевскими флагами на стеньгах мачт. Приближающиеся корабли мягко покачивались на волнах и чадно плевались в свинцовое небо густым угольным дымом из своих желтых труб. На массовую галлюцинацию это видение определенно не тянуло.

— А если вы посмотрите направо, — головы моряков синхронно развернулись в указанном командиром направлении, — то малость подальше сможете увидеть еще одну группу дымов. А это — опять же, по словам нашего радиста — уже японский флот адмирала Того, который идет навстречу русской эскадре. Их покамест видно хуже, но кто там у нас самый глазастый после меня с радистом — ты, Семецкий? Вот ты точно разглядишь и то, что там такие же броненосцы на угольном ходу, и то, какими флагами они обозначены.

Семецкий, невысокий и широкоплечий почти до квадратности пулеметчик носовой спарки "кольт-браунингов", которому перебросили бинокль, после минутного рассмотрения дальних силуэтов слова командира подтвердил. А тот тем временем продолжал:

— Ну и есть еще морзянка в эфире, наша рация ее ловит лишь урывками, длина волны не совсем как у нас [4] — но то, что удалось из перехваченного разобрать, все вышесказанное подтверждает. Русские с японцами это, промеж собой периодически общаются.

— В смысле, друг с другом?! — обалдело спросил один из помощников моториста — двух родных братьев, пошедших служить вместе, не близнецов, но похожих до невозможности крепких русоволосых погодков родом из-под Калуги.

— Да нет, внутриэскадренно, — усмехнулся командир и тут же построжел лицом:

— В общем, товарищи, синеватое зарево, которое видели все, кто был наверху полчаса назад, это явно какой-то природный феномен, забросивший нас в прошлое. И не куда-нибудь, а к берегам Японии, в Цусимский пролив, причем в 1905 год. А про Цусимское сражение все слыхали? Когда оно было и чем закончилось?

Нестройные кивки членов команды катера показали, что данный вопрос нуждается в дополнительных пояснениях. Полностью осведомленным выглядел только радист — долговязый, чуть сутулый темноволосый парень лет 30, по слухам, ходившим среди катерников, родом из семьи бывшего царского чуть ли не адмирала, поддержавшего после революции советскую власть. Сам он на эту тему предпочитал не распространяться, но общая образованность, пристрастие к чтению в любую свободную минуту и неизменно интеллигентная речь все же выдавали в нем человека явно не крестьянских кровей. И отнюдь не с четырьмя классами церковно-приходской школы и фабричным училищем за плечами.

— В общем, битва при Цусиме, в которой японцы почти всухую разгромили Вторую Тихоокеанскую эскадру русских, случилась в мае 1905 года. Ну вот мы с вами в эту самую Цусиму и свалились — аккурат к ее началу. И в этой связи у меня лично возникает вопрос, товарищи военные моряки — что же нам в сложившейся ситуации делать?

— А вы огласите все варианты, товарищ командир, — чуть улыбнулся в усы наводчик "эрликона", рослый, степенный белорус, несмотря на флегматичность характера, отменно управлявшийся со своим орудием и не раз доказывавший это фрицам на тех посудинах, с которыми "ТК-254" доводилось схлестнуться во время боевых выходов.

Командир поморщился от брошенной ему в лицо особо зловредной набежавшей волной порции воды, уж больно ловко перелетевшей через борт, и обвел тяжелым взглядом сразу как-то подобравшийся экипаж:

— Варианты, говорите? Что ж, они есть. Вернуться назад, в наше время, видимо, уже не получится. То синее зарево погасло сразу, как мы сюда попали, а ничего другого похожего здесь что-то не видно. Собственно, поэтому вариант первый — самый простой. Сидим и не отсвечиваем. Камуфляж и волнение нас пока скрывают. Движки во время переноса вырубились, спасибо хоть, что не насовсем, мотористы говорят, они в порядке — значит, и звуком себя не выдаем. Увидим, что кто-то из местных опасно приближается — отползаем помалу туда, где поспокойнее. Ну а потом... Если горючки хватит, а потратили мы ее после выхода из базы всего ничего — теоретически можем дойти экономическим ходом почти до самого Владивостока [5]. А если нет — тогда хотя бы до северной оконечности Кореи, а потом по суше до русских земель. Дальше — пытаемся как-то влиться в местную жизнь. С нашими знаниями о будущем — думаю, не пропадем. Хотя и непросто нам тут будет, пока Россия вновь в СССР не превратится. Ну и да — катер при таком раскладе придется затопить, чтобы кто не надо чего не надо не узнал раньше времени.

— Ну, приховаться до поры, а после жить-поживать, революции ждать — оно понятно, — выразил с молчаливого согласия команды общее мнение боцман Приходько, непростой по характеру, но хозяйственный украинец из Николаева, в речи которого напрочь отсутствовал типичный говор тех мест. — Катер, конечно, жалко, но не капиталистам же всяким забугорным такую ляльку дарить?! А спрятать его так, чтобы потом забрать да советской стране вручить, думаю, не выйдет. Иль сгниет за эти годы, иль найдет кто. Но ты ведь, командир, явно не за этим здесь демократию развел заместо того, чтобы просто скомандовать — идем туда-то, и точка. Давай, выкладывай, чего еще удумал?

Командир катера пытливо глянул на боцмана, на остальную команду, явно отчего-то медля, стянул с головы фуражку, пригладил взмокшие волосы и, вновь водрузив головной убор на место, промолвил:

— Я так понимаю, насчет того, что катер иностранцам достаться не должен, разногласий нет. Ведь нет? — ответом ему стали дружные кивки головами и согласное бормотание всех собравшихся возле рубки. — Ну, раз нет, вот и хорошо. Вот и правильно. Тогда остается еще один вариант — но он вам, товарищи, может и не понравиться...

— Да говори уже, командир, не томи, чай, не девку уламываешь, — поморщился боцман. Остальной части команды, судя по ее виду, тоже не терпелось узнать, что же еще им предложат.

Командир не стал их разочаровывать:

— Вариант второй связан с тем, кто мы такие и где мы находимся. Там — рука командира указала на зюйд, — русская эскадра, которую к завтрашнему дню японцы раскатают в тонкий блин и почти без потерь для себя. А потом еще и пять кораблей в плен возьмут. Да, это не советские корабли, и те, кто ими управляет, в бой идут за царя, а не за товарища Сталина. Но это всё русские люди, многих из которых завтра не станет. Алексей, сколько там наших при Цусиме погибло? Цифру помнишь?

— Более пяти тысяч, — судорожно сглотнув, ответил застигнутый этим вопросом врасплох радист.

— Ага, больше пяти тысяч. И раненых с пленными еще сколько... И о флот наш потом кто только ноги не вытирал — как же, не смогли против каких-то узкоглазых! Так что есть у меня мысль следующего свойства... Вот имеемся мы с вами, товарищи военные моряки. И есть у нас вот этот катер, у которого две такие торпеды, что здешний броненосец им — плюнуть и растереть. Так, может, попробовать малость подправить счет в нашу пользу — и только потом сваливать? Кто что хочет сказать по этому поводу? Кают-компании у нас нет, не по чину, но давайте, начиная с младших по званию — кто за такой вариант?

Оговорки командира насчет "наших", "нашего" и "в нашу пользу" не ускользнули от внимания экипажа. Судя по всему, "первый после Бога" уже всё для себя решил — но здесь и сейчас, в данных конкретных обстоятельствах одного его решения было недостаточно. Слишком уж необычна была ситуация, в которой все они оказались. Слишком необычна, чтобы последнее слово оказалось только за одним человеком.

Но, наверное, прозвучавшая информация о пяти тысячах погибших в Цусимском сражении нашла своих адресатов. Или о поруганной истории флота. А, может, все было много проще... Может, тем, кто сам третий год подряд ходил под смертью, просто западло было отказываться, когда от них зависело, жить или умирать нынче морякам русской эскадры, уже вовсю готовившейся сцепиться с японцами на этом конкретном клочке водной глади.

Как бы там ни было, оба помощника моториста, переглянувшись, просто подняли руки, голосуя за предложенный командиром вариант номер два — и получили в ответ одобрительный кивок. Их начальник, простоватый, но честный пожилой дядька с поистине золотыми руками, тихо буркнул, комкая промасленную тряпку, которой до импровизированного собрания протирал свои ненаглядные моторы:

— Я как вы, товарищ командир.

— Это значит — помогаем? — командиру явно был нужен более определенный ответ.

— Да! — отрывисто, как будто сигая в воду с обрыва, кивнул моторист и сразу же умотал по трапу вниз к своему боевому посту.

Командир перевел взгляд на остальных. Семецкий спустя пару мгновений раздумий бросил короткое, но емкое:

— Согласен, командир, надо бы подмогнуть.

Белорус на "эрликоне" и его второй номер тоже проголосовали поднятием рук, сопроводив сие действо еще более лаконичной фразой:

— За второй вариант.

А вот пулеметчик кормовой спарки — веселый и бесшабашный рыжеватый парень, от которого буквально млели все санитарки в береговых госпиталях и прочий женский военный персонал (впрочем, не только военный), — улыбнувшись до ушей, разудало брякнул:

— А что, давайте попужаем самураев!

На очереди был боцман Приходько — но он всё медлил, что-то явно прикидывая для себя. И наконец, подняв глаза на замершего в нетерпении командира, размеренно и веско произнес:

— Оно, конечно, ты верно сказал, старшой, там на мостиках все сплошь золотопогонники и почти все — царские сатрапы... Но и сдриснуть отсюда, поджав хвост, нам, таким красивым и нарядным по тутошним меркам, как-то неправильно будет. Особливо когда знаешь, что пять тыщ расейских матросских душ сегодня рыбам на корм пойдут ни за хрен собачий. Поэтому давай так. Для плюрализма мнений в нашей партийной ячейке — боцман, когда надо было, не чурался умных слов, — давай считать, что я воздержался. Но все, что прикажешь делать, исполню в точности.

Командир, не сводя с Приходько глаз, благодарно кивнул. Пожалуй, большего из известного своим упрямством боцмана было не выжать не то что ему, а самому командующему флотом, вздумай он вдруг появиться здесь.

— Алексей?

— Я за то, чтобы помочь, — ну, с этой стороны командир точно не ждал каких-то подвохов. Как, впрочем, и иного мнения, насколько он умел разбираться в людях.

— Подытоживая — я сам за второй вариант. Итого — девять "за" и один "воздержался". Большинством голосов вариант номер два принимается. Значит, идем гадить японцам и помогать нашим. А теперь, товарищи военные моряки, давайте вместе обмозгуем, как именно мы с вами это утворим...

* * *

Рожественский в боевой рубке "Князя Суворова" весь извелся, видя, как скучились первый и второй броненосные отряды — но ничего не мог с этим поделать. Чины штаба и прочие присутствовавшие в рубке старалась в этот момент даже не дышать лишний раз в сторону адмирала, дабы не попасть под очередную его полную яда сентенцию.

Однако как раз тогда, когда различимые в бинокли, зрительные трубы боевых указателей и оптику дальномеров головные броненосцы Того уже почти прошли точку поворота на боевой курс, а русский командующий готовился дать приказ открыть огонь, случилось нечто, чему потом так и не смогли найти объяснения ни в официальной историографии Российского императорского флота, ни в японской версии описания тех же событий.

— Смотрите! Смотрите!

Рожественский не сразу понял, на что указывал Клапье де Колонг, а поняв, не сообразил, что же такое он все-таки видит. Какая-то мошка — миноносец, не миноносец, черт подери, да что же это в самом деле?! — кабельтовых в двадцати пяти перед носом "Суворова" буквально летела курсом на вест-норд-вест, как раз тому к месту, где ворочали японцы. Как ее до того не заметили сигнальщики, было непонятно. Или как раз понятно — дымовых труб мошка не имела. Но при этом перла вперед так, что даже у видавших виды рулевых русского флагмана глаза полезли на лоб от этой скорости. По самым скромным прикидкам она выдавала узлов 35. Давшие было по ней несколько выстрелов — все мимо — трехдюймовки левого борта в носовом каземате броненосца почти сразу задробили стрельбу, просто не поспевая за шустрой целью.

А потом на воде в кильватере этой мошки стали вырастать дымы — густые, жирные, исходящие будто из каких-то бочонков, которых прилипшие ко всем оптическим приборам моряки в рубке "Суворова" насчитали восемь штук [6]. И эти дымы наличествовавшим сильным зюйд-вестовым ветром разматывало над водной поверхностью, скрывая до поры и две эскадры друг от друга, и ту самую мошку, которая поставила оную дымовую завесу. В свете этого приказ на открытие огня так и не прозвучал — но Рожественский все равно облегченно выдохнул. Негаданная передышка на несколько минут, пока не рассеется дым, позволила русским броненосным отрядам наконец-таки завершить перестроение в одну кильватерную колонну. Причем без стрельбы со стороны противника по временно неподвижным мишеням вроде совсем застопорившегося "Осляби".

Но дальше стало еще интереснее. С той стороны, где за дымом вели свой курс японцы, вдруг раздались заполошные выстрелы — непонятно, зачем и в кого. Потом дважды громыхнуло — первый раз очень сильно, даже с видимым сквозь дымную пелену просверком пламени, второй уже слабее. Спустя еще три-четыре минуты раздалось еще то ли пять, то ли шесть совсем уж слабых взрывов. А еще через семь минут из боевой рубки "Суворова", отклонившегося по приказу командующего вместе со всей эскадрой чуть больше к осту, дабы обойти задымленную зону, наконец-то вновь узрели японцев. И вся нервозность, что царила среди ответственных чинов на русском флагмане до сей поры, была вознаграждена по самой высокой ставке.