В начале первого месяца весны Гарри доварил авторское зелье Клауса Шульца. Он разлил золотисто-коричневое, будто карамель, варево на тридцать флаконов. И каждое утро, после занятий менталистики, неуклонно пил по одной порции обжигающего, как кипяток, безвкусного снадобья, не способного остыть от самого лютого мороза. Временная боль, по яркости сравнимая с переломом костей, казалась незначительной платой, ведь когда зелье полностью усваивалось организмом, он чувствовал, как исчезала усталость, а тело становилось немного крепче.

В субботу студентам было позволено посетить деревушку, расположенную возле замка, но утром мало кто желал воспользоваться данной возможностью — многим казалось привлекательней поспать лишние часы, а посетить "Сладкое королевство" или выпить сливочного пива в "Трех метлах" можно и после обеда.

На ярком небе проплывали белые облака и сияло ласковое солнце. Гарри ступал по сухой земле главной улицы Хогсмида, легкий ветер теребил полы темно-зеленой, практически черной, мантии. Он не торопился, наслаждаясь теплой погодой, и думал о недавнем разговоре с Джастином о деньгах, который дал ему пищу для размышлений.

Гарри, изучая магию этого мира, в особенности руны, имел огромное количество теоретических разработок, нуждающихся только в фактической реализации, чтобы принести неплохой доход. Он не испытывал недостатка в золоте, но легальная финансовая независимость, как и факт создания чего-то нового, могли помочь в осуществлении иных целей.

"Нужно привлечь Корвина, Дункана и Джеймса, — составлял план по обогащению Гарри. — Хотя деньги и не самоцель, но галлеоны лишними не будут..."

По улицам бродили волшебники в разнообразных нарядах, однако взгляд ни разу не зацепился за маггловские одеяния. Остро ощущалось, что здесь жили только маги, и он не замечал влияния культуры обычного мира.

Вывеска "Белая лилия" заставила его остановиться. Он открыл дверь и очутился в светлом прохладном помещении. Пахло жасмином, который в этот день находился в изящных вазах из костяного фарфора, украшающих столики, где завтракали гости. Несмотря на раннее время, посетителей было много, и пожилая пара, сидящая возле окна, судя по их лицам, его узнала. Когда Гарри проходил мимо, они тихо поздоровались, чтобы не услышали другие волшебники. Он признательно им улыбнулся и направился к дальнему столику, расположенному в углу, где находился Корвин, беседующий с джентльменом среднего возраста. Маска вежливого интереса пошла трещинами, стоило Роуперу увидеть Гарри, и едва заметная постороннему человеку радость от встречи показалась наружу. Собеседник Корвина просиял — широкая улыбка, как волчий оскал, смотрелась чужеродно на его лице.

Гарри без слов занял пустующее место, оказавшись спиной к стене, и поприветствовал визави кивком. Не утруждаясь заглянуть в меню, он заказал чай и кусочек торта "Фрезье". Стоило напитку и десерту появится, Корвин положил деньги в резную коробочку, оплачивая счет.

Гарри вытащил палочку и с видимой легкостью создал защиту от прослушки. Пространство вокруг них пошло рябью и тут же вернулось к спокойному состоянию.

— От чужих ушей, заклинание, отторгающее животных... как я полагаю, подействует и на анимагов... — пробормотал джентльмен. — Я что-то пропустил?

— Домовых эльфов, — любезно пояснил Гарри.

— Как неловко о них забыть, — лающе рассмеялся собеседник. — Хотя мне простительно. Никогда не слышал, чтобы от них ставили защиту.

— Волшебникам, как я заметил, сложно в них видеть угрозу, — поделился наблюдениями Гарри. — Их воспринимают, как предметы мебели.

— Верно подмечено, — солидарно улыбнулся Корвин. — Эрида мне написала, что ее родители помогут решить нашу проблему, — произнес Роупер, делая глоток чая.

— Сьюзен уверяла меня, что обеспечит сотрудничество Амелии Боунс, — добавил Гарри, ложечкой надламывая светло-кремовый кусок торта, украшенный клубникой.

— Она сможет защитить меня пока идет следствие и суд, — согласился Сириус.

— И не только она, — Гарри попробовал воздушный бисквит с творогом и заварным кремом. В меру сладкий и с приятной кислинкой, десерт пришелся ему по душе. — Мы не собираемся полагаться только на одного человека.

— Без взяток не обойтись, — напомнил Корвин. Он обладал огромным списком высокопоставленных волшебников, готовых продаться за звонкую монету, составленным Гарри, вытянувшим информацию из Люциуса, и дополненным другими членами их компании. Вклад Нотта, чей отец тоже якобы служил под империусом Волдеморту, был довольно приличным. А также у них находился компромат на многих уважаемых магов.

— Мои деньги в вашем распоряжении, — отмахнулся Сириус.

— Компания по восстановлению права на справедливый суд для заключенных в Азкабане начнется в апреле, — поведал Корвин. — Фадж был рад поддержать эту идею и в очередной раз макнуть в грязь Крауча. Он ведь не одного тебя посадил в тюрьмы без суда. А вот дело его сына рассматривали полным составом Визенгамота.

— Но тот и слова не молвил в его оправдание, — криво улыбнулся Сириус. — Да и суд то этот устроил только для того, чтобы всем показать, как он ненавидит сына.

— Никому не нужные частности, — махнул рукой Корвин. — Я сообщу тебе дату, когда можно сдаться в руки правосудия. Необходимо, чтобы наши люди обеспечили защиту твоих прав.

— Благо срок действия разрешения на твою казнь уже истек и никто его не удосужился продлить, — доедал последний кусочек торта Гарри.

— Мы попросим минимальную компенсацию, — предупредил Корвин. — Во избежание проволочек.

— Ты уже говорил об этом, — отмахнулся Сириус. — Деньги для меня не так важны как свобода... Боязно мне, — признался он и достал серебряную флягу из кармана. — Не могу отделаться от чувства, что нас ждет провал.

— На этот случай тоже есть план, и он не ограничивается экстренным портключом, — заверил его Гарри. — Но лучше бы он не понадобился.

— Мы приложим все усилия для этого, — отсалютовал чашкой Корвин.

— Надеюсь на лучшее, — пробормотал Сириус и сделал глоток оборотного зелья.

* * *

Эван, поджав под себя ноги, сидел на диване, держа раскрытую книгу на коленях, поверх помятой мантии. На столике рядом с ним, по правую руку, находилась железная клетка с крысой, которая металась из стороны в сторону, будто предчувствуя беду. Эван, сосредоточенный на тексте, игнорировал поведение грызуна.

Он в который раз за вечер пробежался взглядом по светло-коричневой, как тростниковый сахар, странице из кожи, где готическим шрифтом описывалось пыточное проклятие, а яркая иллюстрация изображала корчившуюся от невыносимой боли детально прорисованную симпатичную женщину лет сорока.

Эван хотя и выучил формулу заклинания на зубок, но испытывая волнение еще раз прочитал и повторил ее. Собравшись с духом, он отставил фолиант и извлек палочку, приклеенную чарами к ткани, из рукава мантии, направив проводник на крысу. Древесина боярышника казалась матово-серой под тусклым освещением только одной похожей на шар включенной лампы, зависшей над потолком в центре комнаты.

— Ульцэрэ сангвис*, — четко выговорил Эван слова, борясь с неуверенностью и мысленно вызывая желание причинить боль. Из конца палочки вышло красное, как спелая вишня, облако, которое, вопреки описанию, вместо того, чтобы окружить жертву, перекинулось на Эвана.

Он почувствовал жар, будто по жилам вместо крови потекла горячая вода, вызывающий дискомфорт, и едва ощутимое болезненное жжение, будто к коже приложили крапиву. Эван навел на себя палочку и произнес:

— Фините Инкантатем.

Красный луч поразил его, но ничего не произошло. Он заволновался, ощущая, как разрастается боль, словно снежная лавина, спускающаяся с горы.

Эван скосил взгляд на деревянный стол, где расположился блокнот связи с друзьями, и отвернулся. Его щеки раскраснелись, по лицу потек пот. Жар становился почти невыносимым. Он попробовал применить охлаждающие чары, но они не дали ожидаемого результата.

На него снизошло кристально ясное осознание потери контроля над ситуацией. Страх сдавил сердце в груди липкими паучьими лапками. Дыхание участилось, конечности охватил тремор, сознание помутилось, предвещая обморок, перед глазами появились разноцветные круги калейдоскопа.

Не давая себе возможность трусливо передумать, Эван, борясь с подступающим беспамятством, непроизвольно закусил губу до крови и схватил нагретую телом подвеску с инициалами "Г" и "П" и наставил на украшение палочку, активируя возможность посылать сообщения, прошептал:

— СОС.

Эван, облегченно выдохнув, неуклюже сполз вниз и сжался в комок на восхитительно холодном полу, и порадовался, что Гарри предусмотрел возможность экстренной связи, используя кодовое слово. Даже если друг будет спать, то услышит в своем сознании противный звук, напоминающий трель маггловского будильника.

Даже дыхание, казалось, причиняло боль. Но мысль о смерти все меньше вызывала тревогу под гнетом невеселых мыслей. Иной страх протянул свои мерзкие щупальца. Эван до дрожи в коленках боялся, что Гарри отвергнет его из-за темных искусств. Ведь он всегда пресекал о них разговоры, демонстрируя нежелание иметь с ними дело.

Мрачные картинки рисовало сознание, воплощающие его жуткие грезы. Эвана словно одолела лихорадка, и он что-то бормотал, будто в бреду. Кажется, то его сознание отключалось, то Эйвери снова погружался в пучину боли и кошмаров. Сколько прошло времени, прежде чем он услышал долгожданный голос Гарри, звавшего его, Эван не знал.

— Прости, — прохрипел он. Ему казалось очень важным сейчас извиниться.

— Маледикционэм пэрдэрэ**, — услышал Эван в ответ и узнал в нем высшие чары, уничтожающие проклятия. Находись он в обычной ситуации, подивился бы, что Гарри смог применить столь сложное заклинание. Сам Эван мог только мечтать повторить такую магию... лет через десять.

Агония, как и невыносимый жар, резко отступила. На их смену пришла спасительная прохлада.

Гарри взмахнул палочкой, очищая Эвана от пота и разглаживая мантию, затем еще раз, накладывая чары диагностики.

— Теперь с тобой все в порядке, — вынес он вердикт, призвал фолиант с проклятиями и, поднявшись с колен, направился к креслу.

Повисла гробовая тишина, и страх вернулся с новой силой. Эван, стараясь унять участившееся сердцебиение, пытался дышать ровно и сосредоточиться на магии разума, но без толку. Щиты, вместо того, чтобы подавить ненужные ему сейчас эмоции, пошли трещинами, как некачественное стекло от кипятка. Он, медленно поднимаясь с пола, мысленно проклял свой заурядный талант к окклюменции.

Эван виновато посмотрел на Гарри, расположившегося в кресле, и пытался понять насколько тот зол. Но по его лицу ничего нельзя было прочитать. Тишина начала давить.

— Извини, — произнес он, не зная, что еще сказать. Эван не обладал красноречием и плохо представлял, как ему исправить казавшуюся безвыходной ситуацию.

— Садись, — Гарри махнул рукой на диван, расположенный возле кресла. Эван быстро повиновался. Их разделяло всего ничего, если бы Поттер захотел, то мог запросто к нему прикоснуться. Эйвери сложил ладони на коленях, чувствуя себя провинившимся ребенком, ожидавшим выговора отца за шалость. Его монолог обычно состоял из огромного, как марианская впадина, списка претензий, и он не ленился каждый раз выражать разочарование таким наследником, как Эван.

"Ты такой же никчемный, как твоя мать, — говорил отец заплетающим языком семилетнему сыну, имевшему неосторожность опрокинуть полупустую бутылку огневиски. Резкий запах алкоголя, как и произнесенные слова, навсегда отпечатался в памяти. — За что мне такое наказание?"

Через год после того случая, когда родители привычно выясняли отношения на повышенных тонах, Эван услышал, что отец взял мать в жены только из-за огромного приданного по настоянию дедушки. Он презирал влюбленную в него миссис Эйвери. Хотя это не мешало отцу пользоваться деньгами жены, из-за чего он и не помышлял о разводе. Время от времени тот притворялся, что любит, обманывая мать Эвана. Пока любовница не разбила розовые очки миссис Эйвери, и она не покончила жизнь самоубийством.

Эйвери-старший не забывал напоминать, что главная задача Эвана — продлить род, а на остальное он махнул рукой.

"Из тебя не выйдет толкового мага, — сказал отец на последних летних каникулах, когда Эван не смог сотворить темное проклятие. — Будь добр, найди поскорее приличную ведьму и сделай мне внука... может он будет не таким никчемным, как ты".

Эван привычно не опускал руки. Ведь смог же он стать лучшим на курсе по чарам? Конечно, времени для исследований катастрофически не хватало из-за выпускного года и дополнительных тренировок с друзьями, но Эван выкраивал часы для чтения книг о темной магии. И лишь недавно он приступил к практике.

Упорство принесло плоды. В прошлую субботу у него вышло разбить тренировочную мишень с помощью темного заклинания. Окрылённый успехом, он попытался изучить более сложное проклятие, но нынешний результат его не радовал. Эйвери снова все испортил и стал разочарованием не только для своей семьи, но уже и для Гарри, который всегда поощрял его интерес к чарам, тратя драгоценное время на обучение Эвана, веря в его успех. Только с Поттером он почувствовал себя нужным, ощутил, что его мнение кого-то интересует.

Эван непроизвольно сгорбился. Возникло неприятное ощущение тяжести под ложечкой.

— За что ты просишь прощения? — ровным тоном спросил Гарри.

— За темную магию, — с трудом выдавил из себя слова. — За то, что потревожил среди ночи... — Эван с трудом обличал в слова мысли и чувства. Он замолчал, не находя, что еще сказать.

— Ты знаешь, почему вредно использовать темные искусства в детском и подростковом возрасте? — задал вопрос Гарри, пристально посмотрев ему в глаза.

Эван замялся, сомневался, стоит ли озвучивать известные ему сведения.

— Ну же, — более мягким тоном произнес Гарри. — Я жду.

— Потому что из-за своей несдержанности дети могут нанести необратимый вред другим людям, — сказал Эван то, что считалось самым часто используемым в обществе доводом против изучения темных искусств.

— Это все? — с нажимом спросил Гарри.

— Бытует мнение, что это вредно, — добавил он, после непродолжительной заминки.

— Чем? — Эвану показалось, будто взгляд Гарри стал более пронзительным.

— Отец говорит, что ничем, все это пропаганда, — сознался Эйвери. — Нет разницы между темной и светлой магией. Мы не должны себя ограничивать.

— Частично истинно, частично ложно, — с улыбкой прокомментировал Гарри, довольный его ответом, и давящая тяжесть в груди слегка ослабла. — Магия делима лишь в сознании магов, — продолжил он, его голос приобрел бархатные нотки. — Эмоции, которые мы используем, за редким исключением, являются одним из главных факторов, влияющим на то, как мы называем творимую волшбу. Положительные — значит магия светлая. Отрицательные — темная. А если нет надобности в эмоциях, как в тех заклинаниях, которые в основном мы изучаем в школе, то такую магию сейчас модно называть нейтральной. Достаточно правильно произносить вербальную формулу и верно воспроизвести движение палочки, чтобы она работала. Нейтральные заклинания можно усиливать эмоциями, меняя их "окрас", но речь не об этом.

123

↓ Содержание ↓