Сказка 3. Врата Туата

Часть 3. Врата Туата

"И когда он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей".

"Откровение Святого Иоанна Богослова. Глава 6".

Ночь укрыла черным бархатом лазурные выси. Тонкие иглы света пронзали траурный саван, излучая великий страх. Тьма исполинской змеей ползла по земле, поглотив все четыре стороны света. Овладел миром Похититель душ, наполнив сердца тоскою.

Мафдет закуталась в шерстяную накидку и погрузилась в глубокий сон. Время от времени она нервно всхлипывала, и грудь ее тяжко вздымалась. Иногда хранителю свитков казалось, будто лицо возлюбленной, освещенное призрачным сиянием, орошено слезами. Походило оно на обмелевший Хапи, иссушенный горячими ветрами Сетха, в пору, когда он, лишенный воды и силы, не мог более наполнять амбары и насыщать людей, когда горе и стенания царили повсюду, и взоры несчастных утопали во мраке.

Порой сын Имтес представлял себя не в тростниковой лодке, бесшумно скользившей по водному зеркалу, а летящим к пристанищу богов, или, наоборот, проваливающимся в бездонные глубины Туата.

Ихетнефрет глядел на огоньки звезд, вспоминая полный событиями день.

"Нет им покоя, — думал хранитель свитков, — дрожат они и мерцают. Холод одиночества и пустоты пленяет их. Но что тогда говорить о нас, людях? За какие прегрешения суждены нам страдания? В чем наша вина перед богами?

Плеск Буранунны, шорох камыша, сырость вод рождают страх в душе... темный животный страх перед будущим, неизвестностью, серым убогим существованием... перед сильным и опасным противником. Как понять слова Мафдет: "Не обещай того, чего не сможешь выполнить?" Она презирает меня за трусость и слабость? Но ведь именно я вызволил ее из рук Гильгамеша! А может быть, она сама не желает смерти злодею? Вдруг она полюбила его, получив желаемое?.. Боится сказать... Но тайна не умерла в сердце, лишь затаилась на время, и при первом подходящем случае вырвется наружу. Не о том ли говорил Ханусенеб? О, боги, как все запуталось! Нет, не верю! Она другая, не такая, как все. Чистая открытая душа, не оскверненная грехом и грязными помыслами. И все же, что-то изменилось в ней. Счастье кануло в прошлое, его уже не вернуть. Злая судьба слепой беззубой старухой бредет дорогой жизни, стуча посохом по мостовой. Костлявая, но сильная рука схватит первого, кто попадется ей на пути. Безжалостным вихрем сметает она людей, обрекая их на муки и смерть. Сердце мечется в испуге... Лик любимой полон горя и печали, сливается с темной рекой. Почему именно мы? Слыша о постигших людей бедах, думаешь, что все это не коснется тебя. Но нет же! Змея, свернулась в винограднике и приготовилась ужалить строптивца, крокодил спрятался в тростнике и через мгновенье бросится на зазевавшегося... От уготованного не сбежать в горы, не уплыть на ладье. Плач и стенания суждены людям. Только чарующие несбыточные фантазии и мечты нам даны в утешение. Слаб человек, беззащитно тело перед демонами подземного мира и волею богов..."

Время останавливалось, застывало, превращаясь в густой туман. Ихетнефрет иногда терял ясность взора, проваливаясь в беспокойный, кратковременный сон, не находя в себе сил противиться усталости. Мертвый мир постепенно воскресал, обретая в серых тенях прибрежных зарослей плоть, наполняясь алой кровью скорого рассвета. Душа сияла голубизной небес. Река оживала, переполняясь звуками и цветом.

— Ты проснулся? — Ханусенеб открыл глаза и зевнул, пытаясь отогнать назойливую дремоту.

— Я почти не спал. Надо же кому-то править лодкой, — рассеянно ответил Ихетнефрет.

— Да, да, конечно, — служитель Тота, дрожа от холода, с головой спрятался под шерстяной накидкой.

— Ну, хватит...

— Пощади мои годы! — взмолился жрец.

— Скоро Ра воссияет над горизонтом.

— О, боги, нет мне покоя! — ворчал Ханусенеб, — Ладно, твоя взяла, встаю. — Он медленно поднялся, пугливо озираясь вокруг, зачерпнул ладонью воду, освежая заспанное лицо и бритую голову. — Как Мафдет?

— Спит.

— Не стоит ее тревожить.

— Ты прав, не будем мешать. Лучше взгляни на этого хитреца Эбихаила. Делает вид, будто дремлет и ничего не слышит. Эй ты, пройдоха, поднимайся живее, не то окачу тебя водою.

— Чего пристали? — донесся из-под рогожи недовольный голос. — Ну, проснулся, и что с того? Зубы стучат от холода, спину ломит, словно кто избил меня, а ты ... — "окачу водою"... Да за что?

— Будет тебе ворчать, — повеселел Ихетнефрет, — посмотри кругом. Новый день пришел. Горести и беды позади. Мы свободны, как птицы в небесах... Ветер не воет, не предвещает несчастий, река успокоилась. Не гонит нас голод и жажда. Есть у нас одежды, масло, сушеная рыба и овощи.

— Что верно, то верно, — расплылся в довольной улыбке Эбихаил, предвкушая скорую трапезу.

— Смотрите! — тревожно вскрикнул Ханусенеб.

Ихетнефрет и Эбихаил обернулись на возглас, глядя в ту сторону, куда указывала рука жреца.

Медленно из земли вырастал огненный диск дневного светила, заливая восток алой краской. Там, где река исчезала за далеким горизонтом, нечто вспыхнуло расплавленным золотом, словно звезда свалилась с небес в прибрежные топи.

— Что это? — недоумевал Ихетнефрет.

— Должно быть, вершина храма, — равнодушно отвечал Эбихаил.

— Не там ли расположен Ур?

— Возможно. Все к тому идет.

— Право же, не знаю, радоваться нам или печалиться. Сердце мое смутилось. К чему готовиться в чужой земле?

— По крайней мере, не к встрече с Гильгамешем, — послышался голос молодой женщины.

— Приветствую тебя, любимая...

— Мне показалось, ты испугался?

— Нет. Я просто размышлял вслух, думал о будущем. Как ты спала?

— Спасибо, все хорошо. Мне нужно одеться и привести себя в порядок. Отвернитесь, не смотрите... — властным, не терпящим возражения тоном произнесла Мафдет.

Девушка, высвободившись из объятий шерстяной ткани, бросилась в воду, пытаясь очиститься от воспоминаний о событиях вчерашнего дня.

— Что ты делаешь? — взволнованно закричал Ихетнефрет, сжимая руками борт лодки.

— Мне надо умыться, — равнодушно отвечала Мафдет.

— Но вдруг с тобой что-нибудь случится? — беспокоился хранитель свитков, не замечая слез на мокром лице возлюбленной.

— Уже и так все случилось. Чего еще ожидать?

Колючие холодные интонации в голосе девушки неприятно поразили Ихетнефрета, но он счел за лучшее промолчать, не желая лишний раз напоминать ей о прошлом.

После недолгого омовения она попыталась самостоятельно взобраться в лодку.

— Позволь помочь тебе, — встрепенулся хранитель свитков.

— Не надо, я сама, — Мафдет подтянулась и оказалась в барке, едва не перевернув ее. — Я же попросила не мешать, — произнесла она с укоризной.

— Прости, но я думал...

— Тебя это тоже касается

Ихетнефрет отвернулся, принялся рассматривать приближающийся город, но его мало интересовал таинственный Ур. "Город как город, — рассуждал сын Имтес, — скорее всего мало чем отличается от Урука. Правит им какой-нибудь владыка, мнящий о себе невесть что. Храмы и дома вырастают из речных зарослей... Как все опостылело, как надоело!

С Мафдет творится неладное. После пережитого что-то сломалось в ее душе. Чувствую, я стал ей противен. Она упрекает меня, или стесняется собственного позора. Одна надежда на время, и на... самого себя".

— Можешь повернуться.

Ихетнефрет нервно вздрогнул, повинуясь приказанию. Мафдет сидела на корме, расчесывая длинные мокрые волосы. Каласирис прилип к влажному телу, подчеркивая очертания груди и темные пятна сосков.

— Ты Есит, вышедшая из вод Хапи! — сын Имтес не мог скрыть восхищение.

— Я лишилась почти всех драгоценностей... в Уруке, — не обращая внимания на комплименты, отвечала девушка.

— Не беда, скоро прибудем в Ур, и что-нибудь придумаем, — с надеждой в голосе произнес Ихетнефрет, невольно любуясь возлюбленной, но она ничего не ответила, продолжая заниматься утренним туалетом.

"Она так же прекрасна, как и раньше, но глаза не блестят драгоценными камнями, и чарующая волшебная улыбка исчезла с лица. Наверное, она разлюбила меня? Холод отчуждения поселился в сердце. Гильгамеш, садовник подлости, поливающий дерево греха собственными злодеяниями... Вот причина всех бед! Нет, клянусь богами, я отомщу ему, рано или поздно! Пусть пройдут сотни, тысячи лет, но правосудие свершится, и негодяй понесет наказание! — рассуждал про себя хранитель свитков, и глаза его наполнялись слезами. — Горести и несчастья кажутся нам порой непреодолимыми, но время стирает в памяти следы страданий. Правда, все это будет когда-то... Спустя годы былое покажется нам смешным, не достойным волнений и переживаний... Сейчас же мы ослеплены горем и печалью, мир нам не мил, как будто жизнь оборвалась, лишившись всякого смысла".

Утренний туман, пронзаемый солнечными лучами, медленно рассеивался, высвобождая из плена величественный город. На речной глади попадались редкие тростниковые лодки рыбаков, купцов и птицеловов. В полноводных каналах отражалась ослепительная голубизна небес. Светлые храмы высились гигантскими исполинами в сверкающих золотых шлемах. Ханусенеб и Эбихаил налегли на весла. Берег стремительно приближался.

Ихетнефрет первым ступил на каменную пристань, пытаясь привязать барку к какому-то деревянному столбу.

— Странное дело, — удивился жрец, — не случилось ли чего? Город словно вымер, базарная площадь пуста. Куда делись все жители?

— Я вижу группу воинов. Пойду, выясню, в чем дело.

Хранитель свитков направился к нескольким солдатам, стоявшим поодаль.

— Приветствую вас, доблестные стражи Ура.

— Ты, как видно, чужеземец? — спросил старший из них, с интересом рассматривая вооружение пришельца.

— Да, и прибыл в ваш город пополнить припасы перед дальним путешествием.

— Не в добрый час ты посетил Ур.

— Что случилось?

— Герой благой земли Абарги, светлый царь, скончался...

— Простите, я не знал.

— Сегодня состоится погребение на городском кладбище. Почти все горожане уже собрались там. И ты отправляйся проводить в царство Эрешкигаль великого Абарги. Вместе с ним последует и его жена, благородная Шубад.

— Как? И она умерла?

— Нет. Она идет в подземное царство добровольно, желая вечно пребывать рядом с любимым супругом.

— Так она убьет себя ради мужа?

— Да.

— О, боги! Воистину, великое горе посетило Ур! Но моя лодка и друзья?

Воины переглянулись:

— Нет ли у тебя немного меди?

— Этого хватит? — Ихетнефрет достал кольцо.

— Вполне. Теперь ни о чем не беспокойся. Спокойно следуй на кладбище. Мы присмотрим за твоей баркой. А вечером, за кубком вина, вознесем молитвы богам за мудрого Абарги, царицу и твое благополучие.

— Хорошо. Да пребудет с вами Энлиль, — Ихетнефрет попрощался со стражей и уныло побрел к пристани.

— Ну! Что там? Говори! — сгорал от нетерпения Ханусенеб.

— Плохие новости, — вяло отвечал хранитель свитков.

— Не томи сердце, поведай скорее! — поддержал жреца Эбихаил.

-Умер правитель Ура. Сегодня состоится погребальная церемония. Все жители собрались на кладбище. В городе остались одни калеки да горстка воинов. Лавки закрыты. Хочешь не хочешь, а придется ждать окончания похорон. Солдаты посоветовали присоединиться к горожанам.

— А когда скончался их владыка? — не унимался Ханусенеб.

— Не знаю, видимо, недавно. Иначе мы что-нибудь прослышали бы об этом в Уруке. Впрочем, какая разница?

— Мне кажется, они не бальзамируют покойников, — рассуждал служитель Тота, — их души, не имея пристанища, обречены вечно скитаться в потустороннем мире. Если нет мумии, то куда же вселится жизненная сила Ба?

— Лучше ответь, что делать нам? — перебил его Ихетнефрет.

— В самом деле, почему бы не посетить кладбище? — вопрошал Эбихаил.

— А потом?

— А потом... потом запасемся припасами, и... отправимся... — Ханусенеб запнулся.

— К Зиусудре! — неожиданно закончил мысль жреца Ихетнефрет.

— Вот именно. Мафдет, а ты как считаешь?

— Мне все равно. К Зиусудре... Да хоть в Туат!

— Ладно, — осекся Ханусенеб, — чего мы стоим? Берите мешки! Поглядим, как умирают в Шумере...

Все четверо, прихватив пожитки, сошли на пристань, и, перейдя пустовавшую торговую площадь, оказались в лабиринте узких извилистых городских улочек. Пользуясь тем, что Мафдет осталась позади, Ихетнефрет обратился к жрецу:

— Послушай, Ханусенеб. Я не все сказал, говоря о смерти царя Ура.

— От кого ты скрываешься? Я еле слышу твой шепот.

— Подожди. Владыка города умер, но вместе с ним хоронят и царицу.

— Как? Они умерли вместе?

— В том-то и дело, что нет! Понимаешь?

— Стой, не спеши! Ты запутал меня окончательно.

— Шубад, так зовут жену правителя, добровольно решила присоединиться к мужу в его вечных скитаниях по миру мертвых.

— Странное решение.

— Здесь все мне кажется странным.

— Пришельцам трудно порой судить о чужих обычаях.

— Да, но не о близких людях. Ты видишь, что творится с Мафдет?

— Попытайся понять ее. После пережитого потрясения должно пройти какое-то время, чтобы затянулись душевные раны.

— Согласен, но мне кажется... В ее глазах уж нет былого блеска, в голосе чувствуется холод отчуждения. Вдруг она разлюбила меня, или, того хуже, полюбила Гильгамеша?

— Не говори ерунды.

— Я сам боюсь этой мысли.

— Прежде всего, успокойся. Конечно, я плохой советчик в подобных делах, но все же постарайся уберечь Мафдет от излишних волнений, оберегай ее покой и помоги поскорее забыть недавнее несчастье.

— Тебе легко давать советы! А как поступать мне? Каждый камень вокруг напоминает о царе Урука. Побыстрей бы убраться из этой страны! Всюду я слышу эхо прошлых времен. Глиняные кирпичи и дома вторят ему, воскрешая в памяти ужаса дни!

Образы убогих жилищ, слившись в огромное расплывчатое серо-коричневое пятно, беззвучно неслись в немую пустоту. Покинутый людьми город напоминал огромный холм со множеством ходов — улиц, проложенных трудолюбивыми грызунами, следовавших в бессмысленных стараниях непонятной даже им самим цели, определенной свыше. Тишина смерти витала повсюду. Домашние животные не издавали ни единого звука, и даже собаки спрятались по дальним углам, стихли, ошалело глядя по сторонам. Зелень деревьев превратилась в обугленные останки, едва подернутые серым пеплом тоски. Золото Небесной ладьи поблекло, превратив свет в тень. Путники уходили во тьму, пытаясь победить собственные страхи, порожденные кошмарами ночи, явившиеся в мир людей предупреждением о грядущих бедах. Созерцаемый наяву сон ускользал, заснувшее время робко дышало легкой поступью ног по мостовой. Норы-жилища и каналы, орошавшие сады, даруя им жизненную силу, остались позади, сменяясь могилами и сочными молодыми травами.

Глухой гул огромной людской толпы вывел Ихетнефрета из оцепенения. Казалось, все население Ура собралось на кладбище. Мрачные землистые лица одаривали пришельцев леденящими взглядами, подобными холодным ветрам в горах Лебан. Бесцветные одежды превращали людей в безликую шевелящуюся массу, источавшую невидимые волны ужаса и безысходности. Пустые глаза с опаской изучали чужеземцев. Дети испуганно прижимались к матерям, ища у них защиты от огромного чудовища, распространявшего вокруг плач, сдавленные крики и стоны.