"Императрица. России верные сыны"

1762 — 1768 гг.

1762 — 1768 гг. Принесенные бумаги из кабинета Петра Фёдоровича занимали большую часть времени у Екатерины. Ей приходилось вставать очень рано, задолго до подъема слуг. Как правило, верная Шаргородская, протирая сонные глаза, видела темный силуэт государыни, склонившейся над очередным листом из кучи аккуратно сложенных документов. Этих кучек было много, они лежали всюду: в каждом углу кабинета — едва ли не в человеческий рост; больше всего их наставили рядом со столом, за которым сидела императрица. Иногда, Екатерине было достаточно протянуть руку, чтобы взять следующий документ — настолько были высоки стопки, окружавшие ее 'рабочее место'. Для того чтобы как-то систематизировать документы, понять замыслы покойного мужа, ей пришлось вспомнить, как в годы учёбы она составляла конспекты: старательно записывать очень коротко только основную мысль документа, нумеровать сам листок или десять, чтобы потом найти при надобности. Однажды, Екатерина, отложив разобранные архивы Петра Федоровича, решила заглянуть в толстые 'тетради' из документов предшественницы, она искала ее дневник, который обнаружила давно. Сначала в суматохе событий, Екатерина не могла открыть его. Да и неудобно было читать откровения предшественницы, останавливала щепетильность — непорядочно заглядывать в чужое сокровенное. Но сейчас многие ответы на выскакивающие, как грибы после дождя, сюрпризы, Екатерина могла найти в записях. Они долго манили ее. Но мораль сдерживала тянущуюся к ним руку, и Екатерина отступала до следующего раза. Теперь же реально 'припекало'. Чтение дневника настолько захватило, что она отмахнулась от настойчивого призыва Шаргородской одеться и начать день, как и положено — с завтрака. — Отстань, Катя! Я очень занята, говори всем — сегодня не принимаю! Или придумай сама что! Кофе подай... — и углубилась в чтение настолько, что поданный кофе был благополучно забыт. Изучение прерывалось лишь короткими, но резкими фразами, которые Екатерина адресовала себе: — Ну почему я раньше не порылась здесь... — Влюбленная дурочка!.. Екатерина читала внимательно, но и, перелистывая то, что сейчас было не нужно, что могло подождать! Она искала — хорошую 'шпаргалку'. Найденные строки: 'Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора; отыскивайте истинное достоинство, хоть бы оно было на краю света: по большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении. Доблесть не лезет из толпы, не жадничает, не суетится и позволяет забывать о себе' — заставили остановить спешное 'проглатывание' дневника и задуматься. Вполне себе рекомендации к действию. Прямо как ей адресовано! И ведь сама Екатерина Алексеевна так и поступала! 'Спасибо за совет, Екатерина Алексеевна. Ценнее и не придумать! Да и кто такое скажет? Нужно действовать так, как действовала ты — искать надежных людей для службы Отечеству. Своих знаний мало, но они есть у тех, кто окружает меня. Остается сталкивать разные мнения в поисках истинного решения. Я же — императрица, должна самодержить — выслушала и выбрала решение... Ох, Катя-Катя, а выбирать-то как? Интуицию включать или женское сердце?.. Как?!' — решив с этим советом опробовать его в действии и постепенно, Екатерина перешла к насущным проблемам: во-первых, ее интересовал вопрос о наследнике — Павле Петровиче и, естественно, о его наставнике — Никите Ивановиче Панине. И, признаться, Екатерина не знала, что для нее важнее! Панину она не простила ничего, но, услужливая память напоминала — он без страха, сам сказал ей, что связывает будущее России только с нею. Почему? Не потому ли, что с женщиной легко справиться, а наследник души не чает в наставнике? Да помог, так сказать, отшить Григория Орлова, навсегда остановить этого безумца в желании жениться. Вроде бы в расчете? И Павлом Петровичем теперь занимается генерал-аншеф Василий Иванович Суворов, даст Бог еще одного полководца России подарит. А судя по тому, что за окном творится, государству он будет очень кстати. Так, что же предшественница хотела сделать из своего сына, где-то это уже мелькало. Ах, вот же оно: 'Два принципа воспитания государя заключаются, по моему мнению, в том, чтобы сделать его благодетельным и заставить его любить истину. Это значит сделать его любезным в очах Бога и людей' 'И что мне с этим делать? Я хочу сделать из Павла Петровича достойного потомка Петра Великого, настоящего полководца, если получиться, конечно! А получается, я иду в противоположную сторону от желаний его матери... Кто из нас слеп?' — расстроилась на мгновение Екатерина, до конца не понимая, а правильно ли она толкует сказанное предшественницей; потом успокоила себя — писалось все в другое время, другие взгляды, другие люди у власти. И опять вспыхнуло: 'Будь, что будет' Оставался Панин! Уже не наставник наследника... Но! Руководит иностранной коллегией. Почему не Бестужев? 'Верному другу', который самовольно взялся помогать Григорию Орлову с женитьбой, Екатерина доверять больше не могла. Под предлогом очередной его хворости, оставила ему право присутствовать на всех совещаниях и 'подавать голос'. Все же было бы глупостью отказываться от мыслей столь опытного дипломата, да и обижать старика не хотелось. Но при отставке Бестужева зияла бы огромная дыра. Преданный Воронцов был слишком медлителен, и, доверяя чутью, Екатерина понимала, что не справится он на этой должности. Орловы не годились. Разумовского? Верный, достойный, свой — но не дипломат. Общество видело только Панина. Зная, в душе противясь, она смирилась — Панин занял место старшего члена иностранной коллегии, а вот место канцлера осталось за Воронцовым. Так удалось сохранить некое равновесие: Панин и Воронцов, со всегда присутствующим на советах Бестужевым, обычно говорили четко противоположные мнения. Орловы прислушивались, Григорий отмалчивался, выжидая не понятно чего, а Алексей принимал чью-то сторону или становился третьей стороной. Вот тогда уж Екатерина просила оставить ей документы и садилась думать, отложив вопрос на следующий день. Много ей приходилось запоминать и укладывать в голове по полочкам. Было сложно для понимания всё: кто и чем занимается, за что отвечает. А какие должности! Все они, словно, звучали весьма на 'странном языке', скажем так, и ничем не выдавали своего предназначения. Абсолютно. Екатерина терялась в том многообразии. Запоминать иерархию чиновников она отмела сразу — ей вовремя пришла мысль — негоже императрице все и всех запоминать. Должны докладывать руководители, их-то поменьше будет. И еще, никого не удивит, что матушка-государыня задает много уточняющих вопросов — к делу-то управления государством не допускалась, теперь вот наверстывает. Попробовала донести эту мысль до своего окружения, неожиданный эффект получился — ее поняли, стали даже как-то бодрее, рьянее и подробнее излагать и предлагать проекты. Почувствовали заинтересованность, а может быть сыграло желание придворных проскочить в фавориты, получить должность повыше, да денежнее. Главное — Екатерина никого не удивляла, ей в глаза не говорили, что она 'дура', все выглядело чинно и благородно, и дело начало двигаться. Разрываться на тысячу кусочков Екатерина не могла, а потому для начала выполнила ревизию своих школьных знаний. Не густо, но основная информация, подтвержденная событиями за окнами, дала возможность выстроить некие границы и самые необходимые 'вехи' на ближайшее время. Она неоднократно пыталась понять и найти решения, чтобы сгладить непопулярные указы супруга. Самым главным оказался пресловутый мирный договор с Пруссией, война закончилась, а нерешенные вопросы остались. Орловы и армия, общественность, часть ее — возмущены, а Петр Федорович считал правильным отдать все земли обратно Фридриху. Разумный вопрос: зачем тогда воевали, 'кровушку проливали'? И вообще, не по-хозяйски это как-то... да еще и с Данией воевать — мало проблем что ли? Обычно на этом Екатерина заканчивала рассуждения и терялась, ощущая, как буквально начинала накатывать просто дикая паника сделать, поступить неправильно — дело же касается будущего России, ее страны, ее Отечества... Было страшно. Каждый раз, при утреннем докладе, Панин задавал один и тот же первый вопрос — когда государыня соизволит подписать указ о выводе войск из Пруссии. Едва он замолкал, как глаза братьев Орловых устремлялись к ней, государыне, да что братьев, весь 'кабинет министров' напрягался так, что коснись любого и он взорвется! А решать должна была только она! И в этом Екатерина ощущала еще и боль — откажись от договора, даже не учитывая, чем это может обернуться для страны — и она предала Петра! Ведь он ей все-все объяснил. А она еще и поклялась... на могиле. И Екатерина, покраснев, что в очередной раз не может сказать ничего, опускала глаза и тихо произносила: — Следующий вопрос, Никита Иванович... Панин кивал, послушно откладывал лист в сторону и, не скрывая улыбки, зачитывал новый. Но то, как еще долго витало напряжение в комнате, Екатерина понимала — поднеси спичку и будет мгновенная революция, бунт по всей Российской империи обеспечен. В этот раз Панин не опустил послушно лист, не задал следующего вопроса. Он медленно положил указ о передислокации войск перед Екатериной и сделал шаг в сторону. — Что значит этот жест, Никита Иванович? Я же просила следующий вопрос зачитать, — внутри у Екатерины все сжалось. 'Раз перечит, значит — произошло что-то! О, Господи, Спаси и Сохрани!' — Государыня, войска наши в Восточной Пруссии стоят уже долго, скоро зима, нужно либо вертать, либо снабжать всем необходимым. — И посол Фридриха нервничает, Екатерина Алексеевна, — вставил Бестужев, — Что уж говорить — нарушаем договор! — Мало общаетесь с ним, так бы научился вашему терпению, — попробовала шутить Екатерина, но поняла: настал момент, когда вот сейчас она должна принять решение. Первое. Самостоятельное. Самое верное и единственно верное?.. — Что ж, давайте, господа определяться. Обстановку в Пруссии все знают, так что дружно думаем, чем грозит России-матушке отказ выполнять условия мирного договора, и как оставить земли России, а войска в тех землях, — быстро и, придав голосу по возможности суровые ноты, проговорила Екатерина, не спуская взгляда с присутствующих. Для нее была важна их реакция! Она ее получила: лица сначала вытянулись, у некоторых, можно сказать, нижние челюсти на мгновение упали вниз. Но сказала она для общества правильные слова — глаза заблестели, лукавые улыбки заиграли, мужчины оживились и заерзали на стульях. И не только императрица, но и все вольно вздохнули. 'До чего же мужчины любят войну, никогда не упустят и малую возможность устроить драку!' — В занятых нами землях, народ давно уже присягнул на верность Российской империи, Ваше Императорское величество, напомню, например, в Кёнигсберг наши войска вошли в тысяча семьсот пятьдесят восьмом году и жители сразу присягнули императрице Елизавете Петровне. — Вот! И подарить Фридриху Кёнигсберг?! А другие земли... Там же наши подданные! Эдак и всю Россию разбазарить можно! Думайте, господа! — Хм... Подписал договор ваш супруг, император... — Не коронован был Петр Федорович! — рявкнул Григорий Орлов. — Сейчас правит Екатерина Алексевна — волею Бога и народа избранная!.. — вскочил Алексей Орлов и, хотел было стукнуть по столу кулаком, но не стал. — Но нарушаются традиции... грош цена тогда любому договору, батенька! Это нарушение всех устоев вековой дипломатии! Чудак-человек! Вы не представляете, что начнется, если мы не выполним мирный договор! — мямлил Бестужев, нервно теребя манжет. — А мы... не будем нарушать... Кто сказал 'нарушать'? Мы поступаем так, как считаем нужным. По желанию Фридриха, теперь мы — союзники. Но мы — победители! — спокойно, слегка с насмешкой, проговорил Панин, — Кто и как может наказать победителя? Суть в том, что мы договор с Пруссией трактуем так, как надобно нам. — И ... Нет! Как вы представляете, Никита Иванович, я должен это изъяснить послу? — возмутился Бестужев. — Тут уж, Алексей Петрович, твоя стезя — не первый раз чай выкручиваться нужно! Придумаешь! Зато на благо матушке-России послужишь! Если сам возьмешься донести посланникам... — Да я рад служить! Только не спихивайте, Никита Иванович, все на меня. Дело-то важное! И, кстати, уже не имею я прав таких. У вас они! Все обсудить нужно, записать, получить высочайшее соизволение! — А я вам его, Алексей Петрович уже дала, но повторю: войска мы из Восточной Пруссии не выводим, ибо стоят они для защиты подданных наших, это раз. И вообще, что-то на границах неспокойно — это — два. И еще: наши подданные — наши налоги, и в нашу казну, как шли, так и будут идти. Ни к чему нам усиливать Пруссию. Но и ослаблять, тоже резона нет. Фридрих должен знать: мы выполним, в случае войны, свой союзный долг. — Особенно после сегодняшнего демарша, Екатерина Алексеевна! — Алексей Петрович, что вас смущает? — подал голос канцлер Воронцов. — Били пруссаков и еще раз побьем, если надо будет... разъяснить, — наконец присел на место Григорий Орлов. — Ничего, матушка, ровным счетом ничего! Как наказали, так и сделаю! Если сию миссию мне поручите. — Вот и замечательно! Никита Иванович, следующий вопрос... — Простите великодушно, Екатерина Алексеевна, а дальше-то что с этими землями вы делать прикажете? — не дал договорить Бестужев. 'Та-дам!.. Сюрпри-и-из!..' — Поясните, Алексей Петрович, я не понимаю вас... — Ну как же! Мы отдадим их Речи Посполитой, как договаривались, вместо Курляндии, или как? Запутался я что-то... — вытер пот со лба Бестужев, растерянно переводя взгляд с одного на другого из братьев Орловых. 'Оп-па, приехали! Договаривались?! С кем?!. Уж точно не со мною! — Екатерина побледнела, ей едва удалось скрыть изумление. Положение было спасено лишь злостью, — Что еще я не знаю?! Какой еще мне сюрприз преподнесла предшественница?! Ничего себе интриги выползают! Хотя, видно это не интриги — всем все известно, кроме меня! Жаль на амнезию нельзя ничего списать' — Показывайте на карте! Алексей Орлов шустро разложил и ткнул услужливо пальцем: — Вот Кёнигсберг, вокруг наши земли и подданные и сюда, наши земли, хорошие земли, плодородны, земли Восточной Пруссии, где стоят наши войска. А вот это Курляндия, тоже наша земля. Ее еще граф Борис Петрович Шереметьев во время войны со шведами занял... Вотчина нашей императрицы Анны Иоановны... — Но почему-то герцоги курляндские все время признают себя вассалами Речи Посполитой, — добавил Панин. — Но Курляндия ближе, Ваше величество! И ... — постарался спасти положение Бестужев, видя, как Екатерина Алексеевна хмурит брови. — А Шлезвиг еще дальше... — произнес Григорий Орлов, — Может быть не будем забывать, заодно, что это земли покойного Петра Федоровича? — Вопрос не в ближе-дальше, граф! А в планах, которые полностью рушатся! Все договоренности... тают как дым! — развел руками Бестужев. — Получается какая-то ерунда, господа, мы одну нашу провинцию меняем на другую нашу провинцию? А в итоге отдаем обе?.. — Ха-ха, — рассмеялся Алексей Григорьевич, — А если по-простому: поменяли шило на мыло, но только и пены от того не досталось! — Вот потому и задаю вам, мужи, кои наделены властью думать, как не поссорится и врагов не нажить, но землю, что кровью русскою полито не отдавать, — Екатерина сердилась: как так, как в угоду союзникам, каким-то договорам, Петр Федорович подписывал такие документы. О чем он думал?! — Завтра продолжим. Все должны высказаться по предмету. А сейчас мне нужно проведать Павла Петровича, — Екатерина встала из-за стола, подхватив юбки, и пошла навестить наследника, у которого шли занятия, — И, напомню: сегодня бал, всем быть и не надраться до вечера... некоторым. Мужчины поклонились, переглянулись, Бестужев вздохнул и засеменил быстро к выходу, сокрушенно качая головой и отчаянно жестикулируя, самому себе что-то доказывая. Братья Орловы расположились на диванах, перейдя в гостиную, и занялись картами. А канцлер Воронцов и Панин остались, склонившись над картой, они тихо обменивались мнениями, иногда их шепот напоминал змеиный, и лица краснели так, что вот-вот лопнут, но до драки не доходило — люди интеллигентные не могли себе позволить дать зрелище новоявленным графам Орловым. По пути к Павлу Петровичу Екатерина зашла к себе в кабинет, где за огромными стопками бумаг корпел статс-секретарь Адам Васильевич Олсуфьев, которому она поручила ведать канцелярией и подробно изучать прошения и челобитные. В кабинете трудился еще один помощник — статс-секретарь — Иван Перфильевич Елагин. — Добрый день, господа! Мужчины вскочили с мест и отвесили поклоны. — Есть что срочное, Адам Васильевич? — Екатерина подошла к столу и бросила заинтересованный взгляд на бумаги, которые, судя по всему, были изучены и отложены в сторону. Лицо Олсуфьева белое, со здоровым румянцем на полных щеках, расплылось в улыбке. В больших глазах ни грамма озабоченности или усталости. Екатерина всегда удивлялась его веселости и жизнерадостности при любых обстоятельствах. Но знание нескольких языков и предельная честность позволяли полностью доверять этому человеку. — Ваше Императорское Величество, пока нет. Возможно, у Ивана Перфильевича что есть. Елагин был крупным мужчиной, но таких при дворе, да и в государстве много, одних гвардейцев — полки, тем не менее, личностью он был приметной. Острый и суровый взгляд темных глаз, словно буравящих собеседника, запоминался оппонентам надолго. — Никак нет, государыня. — Хорошо. Пожалуйста, прикажите готовить мне карету. Я сейчас зайду к Павлу Петровичу, а потом поеду к Михайло Васильевичу Ломоносову. Наследника Екатерина переселила поближе к своим покоям. Ей так было удобно: она часто выкраивала часок другой и вместе с ним слушала уроки Василия Ивановича Суворова. Это помогало ей 'сориентироваться в пространстве, времени и знаниях', которых ей так остро не хватало. Часто, зная, а строгий наставник всегда озвучивал темы следующих занятий, да и план обучения у Екатерины находился всегда под рукой, она прихватывала с собою тетрадку и присаживалась рядом с наследником, послушно и деловито записывая. Павел Петрович заинтересовался ее краткими записями, ему понравился принцип составления конспекта, и, освоив его, с удовольствием пыхтел рядом, не упуская случая подсмотреть, что там матушка записывает и не упустил ли чего. Обычно дверь в класс, так называлась комната для занятий, была немного приоткрыта. Так как караул, стоящий у дверей, никогда не знал в каком именно часу пожалует императрица, а та получала истинное удовольствие, заставая гвардейцев врасплох — они с осторожностью прислушивались к рассказам наставника, то приходилось, едва ли не на цыпочках, прячась за бюстами, подкрадываться к входу в покои Павла Петровича. Сегодня Екатерина не увидела наклоненные фигуры караульных. Их не было на месте! Дверь нараспашку! Екатерина, чуть ли не бегом, подлетела к входу и замерла на пороге. В классе происходило... театральное действие. Екатерина едва успевала одновременно слушать и следить за мгновенными перемещениями присутствующих. В действующих лицах оказались: гвардейцы из караула, наставник, сам наследник, и, очевидно, выловленный в коридоре десяток перепуганных, но весьма довольных неожиданной потехой, дворцовых слуг. А руководил всем невысокого роста, щуплого телосложения светловолосый полковник. Присутствующие настолько увлеклись, инсценируя какое-то, как предположила Екатерина, сражение; все долгое время не замечали ее присутствия. Наконец заметили. Это произвело свалку, на которую не замедлил запрыгнуть расшалившийся наследник, чем вызвал недовольство руководителя действием — полковника. — Нет-нет! Рано! — А я так хочу! — отозвался Павел Петрович, скатываясь с кучи малы, — Сам сказал: надо использовать любой случай! И главное — правильный маневр! Я победил! Екатерина захлопала в ладоши, и наконец-то полковник повернулся, хотя Екатерина уже догадалась — это, конечно же, был сын наставника Павла Петровича — Александр Васильевич Суворов. — Ваше Императорское Величество! — поклонился нарушитель спокойствия. Полагая, что теперь можно улизнуть незаметно, слуги просочились в двери. Шмыгнув в них быстро, как мыши. Караул тоже попытался, но уже шумно — в узком проходе оружие стукнулось несколько раз. Екатерина не обратила внимания на шум, она прошла прямо к наследнику. Павел Петрович стоял, нахохлившись, всем видом демонстрируя недовольство и огорчение. — Мой дорогой, Вы огорчены? — Да! Я — победитель! Я сделал так, как учил господин полковник! — Я все видела. Но, может быть, Александр Васильевич тебе объяснит позже твои недочеты? А сейчас — время занятий! К тому же мне нужно обсудить государственные вопросы. Пойдемте, господин полковник! — решив не выслушивать остальные возражения наследника, Екатерина кивнула старшему Суворову. И вышла. В коридоре она нашла небольшое канапе и присела. — Я рада видеть вас, Александр Васильевич, потому что есть вопросы, которые вы можете решить лучше, чем кто другой. Сразу скажу, дело важное, вам нужно будет самому найти помощников. И я хочу завтра же получить детальный ответ по волнующему меня делу. — Ваше Императорское Величество, готов служить! — поклонился Суворов. — Я хочу услышать от вас: какие изменения нужны нашей армии, чтобы сделать ее самой лучшей. Все, что вы считаете нужным, по пунктам, изложите на бумаге. Жду вас завтра после обеда. Озадачив собеседника, Екатерина направилась к парадному выходу. Дом на мойке Екатерине был знаком — она приезжала сюда с Петром Федоровичем, хозяин потчевал тогда их замысловатыми и неизвестными блюдами, необыкновенно вкусными. Тогда же великий ученый хвалился, что ему удалось разгадать секрет стекла рубинового цвета. Сегодня у дома стояла пара телег, груженных мешками, вокруг споро сновала прислуга, занося мешки в подсобные помещения. Сам хозяин вел беседу с мужчиной в дорогом платье. Ни один из них не был в парике, что соответствовало моде, вместо этого волосы были собраны в косичку. Очевидно, — гость, держал в руках шляпу, Ломоносов же изредка поправлял растрепавшиеся от небольшого ветра пряди начинающих седеть волос. Увидев въезжающую во двор карету, мужчины прекратили разговор, Ломоносов подошел к карете и сам помог выйти из нее Екатерине. — Ваше Императорское Величество! — приложился к ручке хозяин дома, склоняясь в поклоне. Подошел и гость. Темная кожа лица, и это не от загара, угольно черные глаза — перед Екатериной склонил голову Абрам Петрович Ганнибал — крестник и сподвижник Петра Великого. — Матушка-государыня! — поклонился Ганнибал, взмахнув шляпой и подметя пыль. — Абрам Петрович! Очень рада вас видеть! Вы совсем отшельником стали — неужто деревня так прекрасна? — Так точно, Ваше Императорское Величество, свежий воздух — он бодрит и придает сил! Да и дело, что еще Петр Алексеевич мне поручил, никак не могу ни бросить, ни пустить на самотек, — Ганнибал указал на телеги с мешками. — Что это за дело столь важное? — они уже подошли ближе, и Ломоносов приказал слуге опустить перед Екатериной мешок и развязал его. Екатерина заглянула — в мешке была картошка. Крупная, с золотистой кожицей. Императрица наклонилась и взяла одну. — Хороша! Прям одна в одну! А что, Михайло Васильевич, сумеет твой повар ее пожарить до хруста, да на стол подать? — С луком, — добавил Ганнибал, — Да с салом малороссийским... — Как прикажете, гости дорогие! В моем доме и огурчики малосольные найдутся! — взмахнул рукой, указывая на дом, приглашая зайти, хозяин. — А что покрепче найдется? — чуть тише спросил, поравнявшись с ним, Ганнибал. — А как же! Проходите-проходите! Ломоносов прежде всего провел гостей в мастерскую, по пути увлекся беседой, Он знал, что гости способны оценить его труды. И радовался возможности подробно рассказать и показать, над чем работал в настоящее время. Екатерина рассмеялась, увидев разноцветные и яркие кусочки стекла: — Вы все никак не расстанетесь со своей страстью! Прав был Иван Иванович Шувалов. Не солгал, когда сказал, что вы чуть не оду стеклу посвятили! Эту, Неправо о вещах те думают, Шувалов, Которые Стекло чтут ниже Минералов, Приманчивым лучем блистающих в глаза: Не меньше польза в нём, не меньше в нём краса. ... Далече до конца Стеклу достойных хвал, На кои целый год едва бы мне достал. Затем уже слова похвальны оставляю, И что о нём писал, то делом начинаю. — Государыня, Екатерина Алексеевна, вы только посмотрите: стеклу время не помеха! Картины, на чем не пиши — сгниют когда-нибудь, зараза,а эти стеклышки — вечность! — Ломоносов с любовью пересыпал пригоршни цветных кусочков, — К тому же, вот возьмите, скажем, несколько красных... Видите? — с надеждой и ожиданием утвердительного ответа, замер Ломоносов, внимательно следя, как Екатерина поочередно рассматривает каждый. — Они разного оттенка, верно, Михайло Васильевич? Как такое возможно?! — А я, государыня, уже нашел и разработал рецептуру больше ста оттенков, вот осталось доработать зелень — хочу такую, как весной ранней, чистую, свежую, после дождя. Никак зараза не дается! Но это все баловство, для души, но с пользою... Пожалуйте к столу, государыня! — Как продвигаются дела с гимназиями? — продолжила интересоваться Екатерина, видя, что ее заинтересованность только радость приносит хозяину. — Как и раньше, только твоя защита и помогает в борьбе с этим жульем! — Что так? — Дивуюсь я служивым людям, матушка, не хотят понимать, что всюду нужны ученые люди! Я им доказываю: вельможи сын не поедет в Сибирь искать железо и руды разные! Дайте место простому человеку! Он и в знаниях прилежен будет, ведь некогда бегать ему по балам разным! И в работе покрепче некоторых! А мне: ну и куда, что ты Сибирью пугаешь?! А ведь будущее наше богатство там! Не хотят понимать! — Всегда так было, сколько Петр Алексеевич не боролся, а все, как и прежде осталось, — вздохнул Ганнибал, — Ну где ж картошечка-то?! — Чуть подожди, сейчас подадут! — Михайло Васильевич, а я к тебе почти по этому вопросу и приехала. Есть у тебя надежные, умные ученые, чтобы отправить их не в Сибирь, а еще дальше? На край земли нашей... — Сам думал идти к тебе по этому вопросу за высочайшим разрешением, матушка! Несказанно рад такому повороту! Сто лет уж, как атаман Семен Иванович Дежнев бродил по краю земли! За ним славный командор Иван Иванович Беринг открыл пролив...острова. Да Петр Алексеевич много времени уделял географии русской земли. Все его слушались. Крут был! Но знал, что делать. Я вот закончил карты составлять, Атлас Российский уже готов. А сколько бился, пока описания от губернаторов тех мест получил!.. В Географическом департаменте зачитал им свои мысли 'О северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном'. Озадачил их... Заболтался, прости великодушно, государыня! Люди ученые есть и в департаменте, да и в Берг-коллегии, что ведает рудными месторождениями можно найти. Смотря, куда, да зачем посылать народ планируешь. — Планирую я послать людей разведывать Америку, Михайло Васильевич, но только ты можешь, как ученый человек, сказать, есть ли смысл экспедицию туда отправлять, найдут ли золото или еще что нужное. — Далеко замахнулась в мыслях-то... А отчего на Колыму никого не хочешь послать? Она, чай, поближе будет. Место дикое. Неспокойное. Но проще. Мне привозили камни оттуда. Должно быть золото там! Много. — Михайло Васильевич, так поможешь найти людей... на две экспедиции? Знаю, что занят, но казне нужно, да и пора бы уже осваивать то, чем Бог наградил. Все финансы через меня будешь получать, чтобы хоть в этом тебе препоны не строили. Но попрошу, не нужно шума, людей только верных и честных подбирай. А охрану я назначу — хоть полк припишу! И не затягивай с этим делом. Прям с завтрашнего дня и начинай уделять время. Распиши все подробно, что делать планируешь, какие инструменты и приборы нужны будут. — Да куда уж тянуть-то, матушка Екатерина Алексеевна, экспедиция, что одна, что другая, пока туда доберется и обратно с данными — годы пройдут... А вот и картошечка! В столовую чинно вошли слуги и поставили на стол блюдо с жареной картошкой, все, как просили гости. Картошка золотилась коричневой зажаренной корочкой, таким же был лук. А вокруг по блюду уложили поджаренные куски окорока. Отдельным блюдом было тонко нарезанное сало с мясными прожилками. Графинчик с прозрачной жидкостью занял центральное место среди других тарелок и блюд, а рядышком темнели зелеными боками малосольные огурчики. — Эх! Родимая! — За ваше здоровье, Ваше Императорское Величество! — провозгласил тост Ломоносов. — Виват, государыне! — поддержал Ганнибал. — Абрам Петрович, а что ж только ты наказ Петра Алексеевича выполняешь? — Так овощ этот едва не анафеме предают, Екатерина Алексеевна! Не хотят сажать! А ведь во Франции некоторые земли от голода, насколько мне известно, только им и спаслись. — Картошка — это очень полезный продукт, матушка-государыня, не только от голода народ спасти может. Но и от болезней, если его с квашеной капустой есть, — подтвердил Ломоносов. — А дворяне тоже так... против нее настроены или есть такие, кто не против заняться в своих имениях? — Есть, Болотов, к примеру. Очень хорошо разбирается. Делился со мною записями о наблюдениях своих. Умный, достойный муж. — А почему бы вам, Абрам Петрович, с ним не объединиться и не выполнять наказ покойного государя вместе? Возможно, если мне Михайло Васильевич подарит пару мешков-то это чуда, я и еще людей дельных к тебе направлю. — Хорошее дело, государыня! Если с умом взяться, так и народ накормить можно будет, голод не допустить. А то, как погода ненастная, так и пшеница не родит, а на одной репе сил не накопишь, — вздохнул Ломоносов. — Хорошее, никто не спорит, только ведь опять упрямиться будут! — Кто? — Да все! Тут или хитрость нужна, до которой я додуматься не смог, или указ от государыни. Да чтоб пострашнее наказание за неисполнение!