Неправильная девчонка.

Летняя Степь встречала холодом.

Премерзким, таким, можно сказать, осенним. Гнедая лошадь, резво перебирая копытами по песку, несла меня навстречу ветру. Дорог в Степи нет. Старые дороги размыло дождями, взломало вездесущей травой, остались только направления. Еду меж двух длинных холмов по дну паводкового ручья. Весной здесь ревела и бурлила полноводная река, сейчас только маленький ручеёк, торопливый попутчик, обгоняет меня и исчезает в стороне, чтобы опять вынырнуть под ногами. С боков русло прикрывают от любопытных взглядов густые кусты шиповника.

Степь это не голый стол с редкими клочками зелени. Степь — огромный лист мятой бумаги. Земля изрезана оврагами, приподнята холмами, не редко встречаются выходы скальных пород. Степь, это когда зелёная полоска на горизонте оборачивается длинным и крутым обрывом, а неширокая полоска кустов прячет в себе глубокий тенистый овраг с нетающим, даже в середине лета льдом на дне.

Покачиваясь в седле, обшариваю из-под широкополой шляпы горизонт. Ласковое солнышко старается заглянуть в глаза, спросить, куда направился одинокий всадник? Чёрная вытертая кожа распахнутого плаща нагрелась, и тихонько поскрипывая, вплетает свой голос в окружающий мир. За последние года три стало жарче. Заметно жарче. Старики говорят, лето будет увеличиваться, и жары станет больше, да и зима не так сильно будет сжимать свои ледяные объятья. Обещают, даже, в марте-апреле ледоход. Это значит, землепашцы получат больше времени для выращивания урожая. Но в долгом лете есть минусы. Очень большие и страшные.

Летом приходят Дикие.

Почти не пострадав от Последней войны, сильно подрастеряв людей во время Тринадцатилетней Зимы, племена Диких отступили далеко на юг, и долгое время про них не вспоминали, но теперь они поднимаются на север, с каждым годом всё дальше. И больше.

Раньше люди заселяли Степь маленькими хуторами, в две-три семьи. В помощь им ставились форты-городища, в которых продавали урожай, покупали инструменты, оружие. Лет пять назад на хутора нападало три-шесть человек. Если нападавших замечали, шансов у Диких не оставалось. Для бедных, измученных непривычным холодом племён, даже та редкая небольшая добыча, казалась сказочным богатством, и они хлынули. Смрадным потоком затапливая каждое лето наши земли...

Лошадь всхрапнула. Замираю, положив руку на оружие. Осматриваюсь. Особенно тщательно смотрю назад. Дорог, как я уже сказал, нет, но вдруг придётся возвращаться или кому-то описать путь, а попробуйте описать путь, который видел только с одной стороны. Это как дом в предгорьях, за калиткой одноэтажка, проходишь в дом, а тебя ведут на балкон и под ногами ещё три этажа. Первый раз, увидев такое, минут десять ходил от окна к окну, никак не мог привыкнуть.

Всматриваюсь и вслушиваюсь, пытаясь понять причину беспокойства. Вокруг никого. Сзади тоже. На всякий случай освобождаю от ремешков рукоятки револьверов.

Медленным шагом трогаюсь с места.

Отъехав с полсотни шагов, кобыла тревожно фыркнула, и опять замерла.

— Что не так, Ромашка?

Лошадь, постучав копытом по песку, задрала голову. Мы вместе уже четыре года, и знаем друг друга очень хорошо. Ромашка, если придётся, рассказ составить сможет. Принюхиваюсь и глажу по шее умное животное.

— Молодец, девочка. Есть дымок. Есть.

Дым днём в Степи — нонсенс. Точнее, дым бывает, и бывает часто, когда племена идут в набег, когда горят города и деревни, но тот дым жирный, чёрный, виден издалека, и вкус другой. Сейчас же аромат... ЧАЯ. Настоящего, крепкого, чая. Чума. Кто же устроил здесь чаепитие, в середине лета. Полтора дня пути от форта... Не похоже на охотников. Хуторов здесь нет, сталкеры в другой стороне ходят. Переселенцы? Изгои? Осторожно спешиваюсь и, ориентируясь на запах, иду искать виновника тревог.

Это надо видеть. Нет, мне не поверят. Пару вёсен назад половодье вымыло в кустах шиповника укромное местечко, накидало поваленных деревьев, и ушло, промыв другое русло. Теперь надёргав из кучи сушняка дров, девушка, одна, вооружённая кухонным ножом готовит чай в ржавой солдатской каске. Ну, каску я могу понять, после Конца здесь носились толпы вооружённых людей всех цветов, национальностей и оттенков, устанавливая самостийность, самобытность и прочий закон и порядок, но яркие тюки и запах настоящего чая у девушки...

Мда...

Сама дивчина, тоже, неправильная. Во-первых, костер. Днем костер, как я уже сказал, чувствуется далеко. Это знают все, и просто так пренебрегать безопасностью не будут. Во-вторых, одежда на ней по-домашнему лёгкая и главное новая, то есть совсем. Рубашку явно только сняли с полки после долгого лежания и складки видны, а вот которые проявляются от носки — отсутствуют. Джинсы не потёрты, а на ногах... Наверное, это можно назвать тапочками, только зачем такой длинный и тонкий каблук. В-третьих, руки, — тонкие девичьи руки, жадно тянущиеся к теплу костра, не несли на себе ни следов суровых зим, ни мозолей пахотного лета. И сломались бы её непомерно длинные и яркие ногти.

Дождавшись, когда девушка возьмётся какой-то тряпкой за края каски, я вышел из кустов. Ещё одна зарубочка. Вместо того чтобы отпрыгнуть, плеснуть на меня кипятком, просто закричать, наконец, она секунды три пялилась на меня, потом оставив котелок в покое вскочила и попыталась отшатнуться. Именно попыталась. Помните про каблуки, они, за время сидения на корточках вошли в песок, и девушка звучно шлёпнулась на за... мягкую часть спины.

— Хэллоу, мистер. Ай, нид хелп. — промямлила она. В смысле девица, а не мягкая часть.

— Не понял?..

Я откровенно любовался растерянностью на милом лице под шапкой коротких, светлых волос. Огромные глаза, испуганные и светящиеся надеждой. Удивительное сочетание. И лицо, знакомое, мелькающее воспоминание на краю сознания. Может кто-то описал, может, видел набросок портрета, вроде тех, что рисуют на ярмарках балаганщики... И вертится как мелкая ящерка в траве: вроде рядом, а не ухватишь.

-Ай нид хелп...

— Прости, милая, но я не пойму, что ты хочешь?

— Помощи... — растерянность перебила страх. — я хочу помощи...

— Так бы сразу и сказала, а то "хелп, хелп".

— Так Вы русский?.. — глаза распахнулись, отражая глубокое синее небо.

Похоже соображает девчонка не быстро.

— Да. А какой я должен быть?

— Но вы же ковбой... Ну... эта... Я хочу сказать, одеты как ковбой.

Обычная одежда для степи. Кожаный плащ, с высоким разрезом сзади, при необходимости, полами можно замотать ноги. Поверх джинсов фартуки-чапсы, байковая рубаха, ну и конечно широкополая шляпа. Всё продумано и функционально. Может ее удивила пара револьверов с отполированными от частого применения рукоятями? Так это оружие для степи подходит больше. Надёжнее и проще в обслуживании.

Девица, наконец, выдернула каблуки из песка и встала. Ого, а ростом чуть ниже меня, а во мне метр девяносто, — "неформат", как говорит мой дед. Давненько не сталкивался с девушками такого калибра. Ладно, лирику оставим на потом, а сейчас, раз уж влез в это дело, надо срочно принимать меры.

— Я одет, как удобнее.

Сдёрнув импровизированный котелок с огня, быстро засыпаю костёр песком.

— Зачем, вы потушили мой костёр?

Негодование, удивление, растерянность. Огромные глаза мечут молнии из-под пушистых ресниц. Чума. Неужели и вправду не понимает опасности, ладно поясним:

— Жить хочу. В таких местах костер разводят для приготовления еды, а едят в стороне. Идём. И делается такое только вечером, когда в сумерках не разглядишь дыма.

Подхватываю каску с чаем и делаю шаг от поляны, ну не поднялась у меня рука выплеснуть благословенный напиток. И мы пошли. Я, конечно, предполагал, наличие шума от девушки, но в таком количестве... Она совершенно не может ходить тихо, тапочки на высоком каблуке проваливались в песок, а её тюки с ручками издавали невероятно громкое шуршание. Единственное, надо отдать должное, ни разу не пикнула, и даже не ойкнула.

Отойдя метров на сто от схрона, мы расположились в уютном местечке: подмытый берег создавал навес, сверху по течению ручья прикрывал внушительный камень засыпанный сушняком, ниже песчаная горка до пояса, при этом русло просматривалось метров на триста. Ромашка, прибежавшая на мой свист, привычно обошла кругом и замерла, высматривая опасность. Вот теперь можно почаёвничать. Достаю для девушки из вьюков жестяную кружку. Большую, ещё тогдашнюю, обернутые берестой: и держать можно и губы не обожжешь, себе же переливаю в котелок, всё лучше, чем из каски.

— Ну, давай, краса-девица. Рассказывай. Кто ты, что ты и как сюда попала?

— Я не знаю...

— Не знаешь, как тебя зовут?

— Зовут Таня... Татьяна... Я из Воронежа, мне двадцать три года. Я поехала в магазин, за покупками. В супермаркет. Я ничего не делала, просто вышла и пошла к машине. Думала о чём-то, споткнулась и провалилась в песок. Но я не знаю, как я сюда попала. И ноготь сломала...

Да. След у неё заметный и к схрону такой не вёл. Да вообще никакой не вёл. Волки прошли перед дождём, но они выбрались на холм метров за двести до костра, дикие козы пересекли путь волков. Ни людских, ни лошадиных следов нет. Похоже, просто возникла из воздуха и всё. Неожиданно девушка рассмеялась, лёгким беззаботным смехом.

— Я, поняла. Я узнала вас, вы в кино играете... Ну это... забыла, простите, как зовут... — и опять заливистый смех. — Хорошо вы меня разыграли. А где Пельш прячется? Воооот, оглядываетесь? Подсказку от режиссера ищите?

— Меня зовут Олег. Кто такой Пельш — не знаю, про режиссёра смутно догадываюсь, но его здесь точно нет.

— Олег... — смех стих. — Почему Олег?

Вот это вопрос... Я растерялся, взглянул девушке глаза и понял — не верит, не понимает происходящего. Я вообще-то тоже, но у меня есть цель, приказ. Выплёскиваю остатки чая и поднимаюсь.

— Я еду дальше. Ты со мной?

— Ну, да...

— Тогда допивай чай и поехали. Только, давай переоденем тебя и спрячем твои тюки.

В тюках оказалось много любопытного. Ну, еда и одежда можно понять, куча всяческих баночек с яркими цветными этикетками, подобные, только пустые и поблёкшие, люди хранят в них разную мелочёвку. Но добротный кожаный пояс с кухонными ножами. Или стеклянная ваза с сухими цветами. Да вазу можно использовать, но зачем таскать в ней сухие цветы... Не видать мне весны... Самое интересное, у девицы были ботинки. Крепкие, кожаные с толстой рельефной подошвой, высокими голенищами и вполне приличного серо-голубого цвета, для Степи, правда, больше подходит коричневый, но и эти вполне ничего. Откладываю ненужное и лишнее в пути, заворачиваю в тюки. Понял, я, кстати, из чего они сделаны: "полимер", только у нас его на теплицы используют, и потолще, разов в несколько. Увязываю покрепче и прикапываю под берегом, сможем — вернусь заберу, подарок сделаю, нет... Ну на нет суда нет.

— Одевай ботинки.

— Они не мои. Я их в подарок купила.

Вот непонятливая. Точно подметил — неправильная.

— Зима на твою голову. Пойми. Вокруг нас Степь. Кроме природных опасностей: псы, волки, Снежная гроза, есть Дикие. Понимаешь? Дикие племена. Бандиты по сравнению с ними — ягнята. Нет, бандиты, конечно, не сахар, но они вынуждены возвращаться в форты, поселения, хутора, наконец. Патроны и еда, тёплая одежда и лекарства, этого у них нет. И если кого вдруг объявят изгоем — всё. Конец. Весны ему не видать. Потому какие-никакие, но правила, они соблюдают. А Дикие... Они не остановятся перед тем, что ты женщина, наоборот им это понравится, убежать или спрятаться в твоей обуви сложно, а вот дальше... Рассказать?

— Не надо... Но они большие. На два размера.

— Это не проблема. Я поделюсь с тобой одеждой. Исподнее у тебя есть?

— Исподнее? А... Нижнее бельё? Да. А что?

— Если оно похоже на то, что я держал в руках — плохо. Такое исподнее убьёт тебя. Не сразу, но наверняка. У меня женского исподнего нет. Придётся моё одевать.

— Зачем?

— Давай так. Сейчас ты делаешь все, что я скажу. Быстро и молча. А когда приедем в более удобное для разговора место, тогда и будем решать: кто виноват, и что делать, хорошо? — дождавшись кивка, продолжил. — Сейчас быстро переодеваешься в мои вещи, надеваешь ботинки, носки я тебе дам и едем. Всё.

Некоторое время она молчала, переваривая случившееся с нею. На какой-то миг в уголках глаз блеснули слезинки, и я приготовился уехать при малейших признаках истерики, но собралась, сориентировалась, в быстро меняющейся обстановке и опять кивнула.

Девчонка определённо мне нравится. Молча, не без вызова, разделась, скинула свои тряпочки, сверкнув крепким, загорелым телом. И без того озябшая шкурка, оказавшись на свежем летнем воздухе моментально покрылась гусиной кожей. Мускулистые ноги, с красиво очерченными мышцами привлекли внимание, такая мускулатура не появляются у "домашних" людей, такое бывает, когда много, даже не ходишь — бегаешь. Жаль, спряталась красота под кальсонами. Кроме нательного, пришлось пожертвовать свитером и рубахой.

— Слушай, как ты по улице ходила в такой лёгкой одежде?

— Лёгкой?.. Смеёшься? Да я упарилась пока до... Ой... Я что-то не так сказала?

— Нет, всё так, только громко. Неужели у вас летом так жарко?

— Ну да... Подожди, ты хочешь сказать: сейчас лето?

Киваю.

— Угу. Июль. Пятое.

Девчонка замерла, натянув свитер на руки, но забыв просунуть голову, стояла и смотрела на меня, вопрошая испуганным взглядом: "скажи, что ты пошутил, а?"

— А какой сейчас год? — медленно, будто не уверенна, что такой вопрос можно задавать спрашивает она.

— Тридцать четвёртый от Начала и сорок седьмой от Конца. Люди предпочитают считать от Начала. Дикие — от Конца.

— Конца?.. Начала?..

— Концом считают начало войны длившейся три дня. Поле войны началась Тринадцатилетняя Зима. Год, когда впервые снег полностью сошёл с равнин, считают Началом.

— Что происходит? Я в будущем? Где я?

— В Степи...

— !?...

Молчу. Вещи переупаковываю, чтобы распределить возросший вес. А что тут скажешь? Утешать: всё в порядке милая, не плачь. Так ведь и не плачет и не все в порядке. Запрыгиваю в седло и рывком затягиваю Таню за спину. Позади седла приторочен вьюк, вот на него и усаживаю находку. Немного повозив за... верхней точкой ног, устраиваясь поудобней, замирает, обняв меня за пояс.

— Готова? Поехали.

Люблю я Ромашку. Красавица она у меня, Дадоновская, сильная и выносливая. Везёт двоих и не замечает, а ещё поклажа. И Таня, чем-то на неё похожа, порода видна. Опасностей правда не знает, но молчалива и терпелива, понимает... Нет чувствует, когда можно вопросы задавать.

А вот мира не понимает. Ромашка, если опасность какая возникнет, с места в намёт сорвётся, а неправильная девчонка руки отнимает, она, что там, перед танцами причёску поправляет, вот уж знатный скальп для Диких выйдет, если слетит с тюка. Пока не свыклись, я сам разок с седла вылетел, хорошо никто не видел этого позорища...

— Сколько нам ехать, Олег? — тихий вопрос вывел из раздумий.

1234