Прости, не знаю, верно ли обращаюсь к тебе, поскольку в иных обстоятельствах знал тебя только как бойца да по прозвищу. Наверняка помнишь, что нас тогда не представляли друг другу и были мы там все на 'ты'. Но то — прежде, теперь жизнь приходится начинать с чистого листа и, возможно, оно к лучшему. А посему позволь представиться в дне сегодняшнем.

Пишет тебе Анатолий Георгиевич Беспамятный, казак, вписанный этой зимой в реестр Великого Войска Донского. Поскольку жизнь моя начинается сызнова, то взял я из прошлого только имя. Отчество мне записали от станичного батюшки — отца Георгия, в миру бывшего близким родичем моего боевого побратима Дмитрия Шеста, а фамилией уж казаки наградили.

Цыган Илья, твой знакомец, был ко мне приязнен и открыт, узнав, что разыскиваю того кто складывал новые песни, которые он вывез летом из Смоленской земли, не таился. Он направил меня в Витебскую губернию, указав имение, где можно тебя встретить. Но не повезло мне по приезду застать там хозяина. Твой староста рассказал, что ты теперь на службе и в отъезде, а квартируешь в Смоленске. Очень подробно описал мне своего барина. Я окончательно убедился, что не один угодил в переделку и что ты — это действительно — ты.

Немного о себе. Так уж вышло, что очутился я здесь посреди боя. Ничего не понимал. Только то, что это — не Балтика, да и только. Невдалеке от себя увидел, как духи собираются добить матерящегося раненого бородатого парня, который один стоял с саблей против нескольких врагов. Понятно — русские своих не бросают, ну и влез я в бой. Отбились. Но и нам досталось крепко. Был ранен я сам и неслабо. Пока лежал среди таких как я порубанных да пострелянных бойцов, разобрался, что к чему и куда меня судьбина закинула.

Детина, за которого я вступился, оказался донским казаком и принял меня к себе в семью братом. Вместе на поправку к нему на Дон нас отправили, где по обычаю меня станичный круг и принял в казаки, по старому закону. Даже документы выправили. Вот и жил я в станице, да по ходатайству побратима казакам передавал науку, которую знал из прошлых времен, и сам у них перенимал ухватки. А поучиться, поверь мне, есть чему. Пластуны на Дону — крепкие.

Поскольку ты, Сергей Александрович, ныне по служебным делам в отъезде, то и я отъеду к Москве. Хочу поклониться иконе Божьей Матери, как и обещался отцу Георгию и себе самому, когда от ран исцеления просил. А более того, хочу исповедаться и причаститься в Соборе Донской иконы Божией Матери в Донском монастыре. Много на мне грехов от прежней жизни. Да ты и сам, наверное, на себе это ощутил. В этом мире нельзя долго такой груз на душе носить. Потому и хочу встретить день Пасхи, сняв с души этот камень.

Я чувствую, что поступаю верно.

Но скоро, еще по весне, сразу как бездорожье позволит, жди в гости на свою смоленскую квартиру. Уж прости, я после имения в Горках в Смоленск прибыл к тебе в гости напроситься, думал наудачу — а вдруг застану. Твои домовладельцы, люди добрые и простые, приняли меня хорошо. Пожил я у них два дня, словно у родни побывал. Они и весточку пообещались передать, что я тебе в конверте оставляю.

Надеюсь на скорую встречу.

Анатолий Беспамятный. (Виверра)'

Вот такое послание ждало вашего покорного слугу в незапечатанном конверте, лежащем на столе в моей комнатушке. Я разминулся с Толиком буквально на неделю. Досадно, но, в общем-то, не страшно. Весть от современника хоть и ожидаемое, но все равно очень приятное событие. Связь мы установили, встреча оговорена — а это самое главное. Теперь не потеряется, просто встреча чуть отложена.

Как же хорошо опять оказаться дома.

Вот так-то. Здравствуй, мой добрый город Смоленск. Встречай меня и весну.

Апрельское тепло необычайно сильное в этом году буквально рухнуло на землю и за несколько дней растопило сугробы, превратив дорогу в полностью непролазное болото. Хорошо, что застала нас распутица уже на подъезде к городу, верст этак двадцать осталось. Впрочем, хорошо ли? Ох и намаялись мы, форсируя эти версты, будь они неладны. По-моему 'форсировали' — самое удачное слово для определения нашего передвижения в сторону Смоленска. Грязь и лужи между нами и таким близким городом становились порой непреодолимой преградой. Были бы чуть дальше, то скорее всего переждали. Два-три дня такого почти летнего тепла и дороги подсохнут, но ведь — рядом же. Дневной пеший переход для пехоты, а мы-то верхами. Вот и решили — прорвемся.

Но я во второй раз повторять такой подвиг не хочу.

Мы это — три офицера попутчика.

Я — Сергей Горский, поручик Иркутского драгунского полка, мой однополчанин, штабс-капитан Арнаутов, получивший в Санкт-Петербурге назначение в запасной шестой эскадрон, расквартированный в рекрутском депо, что в Ельне. Смоленск был промежуточной точкой его командировки. У него были еще и попутные поручения в губернском центре из столицы. От кого и к кому, спрашивать не принято. Служба — и все тут. Сам он как-то обронил, что к губернатору, а после и к городничему Ельни. Третьим в нашей маленькой компании был веселый и лихой корнет-отпускник из Сумского гусарского полка Беклемишев.

Все трое — неплохие наездники на добрых конях. Но когда мы одолели эти двадцать верст, то были похожи вместе с нашими лошадьми на три больших комка грязи. Брррр.

Вот это — настоящее Бездорожье с большой буквы. Кто не испытал, тот не поймет. Все, зарекся я. По таким дорогам больше не ездок. Зимой, конечно, не сахар, но эти двадцать верст весенней распутицы это — нечто. И мы, и наши красавцы кони измучились до последней крайности.

На въезде в город мы разделились, я — к себе на квартиру, а Арнаутов с Беклемишевым, которые здорово сдружились дорогой, отправились к родственникам корнета. Гусар зазвал штабса к ним в гости. У всех нас было одно желание — в баню и спать.

Именно оттого, что я был весьма грязен и вымотан, то и не приметил письмо сразу. Только после бани, которая по какому-то фантастическому, но приятному стечению обстоятельств была истоплена моими хозяевами буквально к моему приезду, я его и прочел. Да и великан Фрол уважительно прогудел басом о моем знакомце, который квартировал здесь пару дней в ожидании моего благородия. Я от всей души поблагодарил своего домовладельца за то, что приветили Анатолия и за письмо. А за то, что уступили мне баню, поблагодарил отдельно.

— А как иначе? Ты, Сергей Лексаныч, ровно из болота вылез. Весь мокрый да в грязи, словно... Прости меня Господи, чуть не помянул...

Кто ж в распутицу-то ездит? Так и пропасть недолго. День-другой переждать всяко надо было. Тут баня с дороги — то святое.

Меня как-то так по весне тоже застало, чуть лошадей да груз не загубил, да сам мало не сгинул. Хватило ума на второй версте вернуться в ям. А то бы пропал.

Фрол, увидев, что я в порядке, перестал хлопотать возле меня и переключился на Ворона. Конь с благодарностью принял заботу от умелого лошадника. Возчик не только с ломовиками может найти общий язык, но и со строевиком справится без труда. Профи. Ну, а его миниатюрная супруга занялась спасением моей верхней одежды. Каторжный труд, отчистить такую грязь. Но маленькая женщина смело, а главное умело взялась за это безнадежное дело. Добрые они люди, спасибо им.

Вот теперь я могу отдохнуть и еще раз перечитать послание от Анатолия. Мне этот парень нравился еще там, в будущем-прошлом. Хоть в любой день судьба могла бросить нас на Арену, где нам каждому приходилось бы защищать свою собственную жизнь, но вот с ним встретиться не хотелось больше всего. И вовсе не оттого, что он был по гладиаторской росписи димахер (двуручный мечник), виртуозно работающий двумя короткими сабельными клинками и свирепо-беспощадный боец. Мы все там не подарки были. Но убивать он не любил. Умел лучше многих, это — да, но ролью гладиатора тяготился уж слишком явно. Чем его Витюша спеленать смог мне не понятно, наверное, очень уж крутая причина у него для выхода на Арену. Знал о нем только то, что он какой-то военный спец в прошлом. По возрасту Толик был вроде чуток меня постарше, где-то подходило к сороковнику. Или его перенос тоже омолодил? Надо будет завтра расспросить Фрола о госте побольше, а сегодня — заслуженный отдых. Завтра предстоит хлопотный день. До Пасхи всего два дня, а мне еще с начальством пообщаться надо, пока у них еще рабочее настроение.

Впрочем, бумаги которые я привез с собой рабочее настроение обеспечат в любом случае, просто не хочется переносить проблемы службы на праздничные дни. Пасха в эти времена — один из самых почитаемых праздников. А может не спешить со всеми этими служебными заморочками? Завтра посмотрим.

Перед тем как заснуть еще раз пробежался по событиям последних десяти месяцев своей жизни.

Почти десять месяцев тому я проживал в городе Риге, да еще и в другом времени, а именно в конце двадцатого столетия, но случай и некие могущественные силы, не спрашивая моего мнения, зашвырнули меня сюда, в июньский зной Смоленской губернии Российской империи 1810 года. Попал короче. Без права возврата. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Ну и что делать было. Только одно — выживать и адаптироваться к новым для себя реалиям. В общем — жить. Наживать друзей и врагов, приобретать авторитет и положение. Я выбрал военную стезю, зная о близкой войне с Наполеоном. Ну и завертелось. Приключениями меня этот новый мир просто баловал, порой даже сверх меры, как на мой вкус.

Я принимал участие в ликвидации контрабандного канала доставки фальшивых ассигнаций в Россию, искал клад Сигизмунда, а также попал в группу людей, которые создают новую службу контрразведки Российской Империи. Вот так вышло — с суконной рожей да в калашный ряд. Кстати, мне от сильных мира сего лучше как-то подальше быть, некомфортно мне с ними, но судьба как назло все время с этим непредсказуемым контингентом сталкивает. Очень не скучная и насыщенная жизнь от июня 1810 до марта 1811 года. Всего несколько дней тому, я встретился с еще одним попаданцем, своим 'братом по шпаге' и лучшим другом Вадимом. А вот сегодня установил связь с еще одним — Толиком. Такая вот вкратце история.

Следующий день, который выпал на последний день страстной недели, прошел в хлопотах, как и предполагалось, вовсе не служебных. Поскольку завтра — Пасха, то все заботы только об этом. Все-таки православный люд Империи отодвигал все дела в сторону и праздновал Воскрешение Христово. Наверное, это и правильно. На Руси Пасха считалась 'царем дней' и 'праздником праздников', а разве я не русский? Только представился начальству по прибытию да передал пакеты. Служба начнется после праздников. Ну и ладно.

И я, как и многие жители города, направился к Успенскому собору. Почему к собору, а не в собор? Да потому, что туда попасть не было никакой возможности, настолько плотно он был заполнен теми, кто пришел заблаговременно. Но и в толпе прихожан, стоящей у порога Храма, была слышна хоть и слабо служба, которая велась в самом соборе. По крайней мере, когда диакон возвещал 'Христос воскрес' ясно было слышно и на площади. Акустика в соборе — великолепна. Народ дружно отвечал 'Воистину воскрес', но порой слышались и совсем неожиданные ответы. Так мой сосед справа, пожилой мужичок в праздничной одежке, явно был рыбаком, поскольку под нос шептал ' А у меня рыба есть!'. Сосед слева, щеголь в модной одежке и казенной треуголке, который отвечал 'Карты здеся!', во второй раз — 'Хлюст здеся!', а в третий — 'Тузы здеся!' был явно завзятым картежником. Хм, и грешник к тому же. Такое просить... А вот молодая девушка, что стояла чуть впереди, между возвещениями просила у Бога, что и положено просить девушкам ' Жениха хорошего, в сапогах да пригожего, да не на корове, а на лошади'. Тихонечко так, но я расслышал.

Каждый в этот день мог попросить исполнения своих самых потаенных желаний. Ну и я — как все.... Каких желаний? А не скажу, на то они и потаенные.

Я стоял, слившись с толпой в своей прежней, добротной солдатской шинели, которую вынужден был временно носить взамен офицерской, пока еще мокрой после чистки. Да оно и неплохо вышло, служилый в толпе простого люда был своим, никто не косился.

Уже завершилась 'полуношница', окончен Крестный ход и теперь шла праздничная заутренняя служба и Пасхальная литургия. Припозднился я, конечно, нет у меня еще опыта, ну некому было дать православное воспитание, потому и не знаю многого. Да не беда — была бы душа готова принять Бога, канонам обучиться недолго, было бы желание. Независимо от моей воли толпа внесла меня в Собор, замещая собой выходящих людей, не выдержавших духоты или по другим причинам покинувшим храм. Меня, даже без особой давки, буквально вынесло к отцу Андрею, тому который принимал мою первую исповедь. Ну, не чудо ли?

Несмотря на народное скопление, он узнал меня, хотя и видел-то всего несколько раз, а разговаривал вообще единожды. Разглядев под шинелью ворот офицерского мундира, он тепло улыбнулся. А перед причастием, до чтения причастной молитвы, спросил:

— Служишь, как и хотел?

— Да, батюшка.

— Был ли в бою, раб божий Сергей? Познал ли, принял ли труды и раны за Веру, Отечество и Государя как награду наивысшую?

— Был, батюшка. Познал и труд и раны.

— Не осрамился видать, коль так отмечен... Служи и далее. Благослови тебя Господь. Ступай уж. Христос воскрес!

— Воистину воскрес!

Я отошел в сторону, уступая место другому человеку, для которого у отца Андрея тоже нашлась пара добрых слов. Тот уступил другому... И еще....

Как он умудряется к каждому найти ключик? Откуда в этом, в общем-то, довольно строгом даже суровом человеке столько доброты и искренности?

На душе у меня было светло и странно, покой и волнение одновременно. А ничего странного-то и нет, просто — Христос воскрес!

Вечер на второй день Пасхи был посвящен встрече в офицерском собрании, где в череде прочих дел обмывался мой новый чин и награда. Круг приглашенных был расширен практически до полного списочного состава обер и штаб-офицеров смоленского гарнизона.

Так уж совпало, что гарнизонная система с марта месяца претерпела коренные изменения. Списочные батальоны и губернские роты уходили в прошлое. Все. Они отныне заменялись Внутренней Стражей. Так что эта встреча в офицерском собрании была своеобразным прощанием сослуживцев с привычным налаженным бытом. Очень скоро большей части офицеров придется перейти в линейные пехотные полки или артиллерийские бригады, а другой части — сменить армейские мундиры на мундиры нелинейных частей нового воинского формирования.

Как говорится, с днем рождения, Внутренние Войска. Вот и в этой реальности вы появились по указу Императора Российского, изданному в январе 1811 года.

Прекрасно осознавая неотвратимость войны с Наполеоном Бонапартом, Российское правительство в 1811 году наметило меры, способные укрепить действующую армию. Одной из них было утвержденное в том же январе этого года Указом для Воинской коллегии решение о принятии всех гарнизонных войск в военное ведомство. И как сказано в этом документе, приложить все силы и старания для сформирования из гарнизонных батальонов 13 пехотных и егерских полков.

123 ... 404142

↓ Содержание ↓