|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Когда в мае я закончил "учебку" и, получив звание сержанта, приехал в родную часть, мой организм все еще не отошел от тягот и лишений. С одной стороны, желудок уже привык к армейской диете и не страдал от обилия пищи. Не страдал он и от ее отсутствия — я мог довольствоваться малым. И, тем не менее, все равно желудок оставался главным моим мужским органом. А тот орган, который главный по умолчанию, в экстремальной ситуации себя ничем не выдавал. Прикидывался умершим. Хотя, как оказалось, мертвые тоже танцуют... Dead Can Dance! Была такая знаменитая группа на Западе.
То есть, иногда молодой мужской организм все же показывал, что ничто человеческое ему не чуждо. И по стойке "смирно" можно застывать не только телу, но и отдельным его частям.
Впрочем, если честно, таких подробностей сегодня я уже не помню. А вот что я помню — так это те случаи, когда мои сослуживцы демонстрировали свои стойкие — в буквальном смысле этого слова — привычки. То есть, те, которые касались женского пола. И еще как касались! Не просто касались — эти привычки входили, так сказать, в еженедельное расписание некоторых солдат и сержантов. Не просто входили, а...
Впрочем, расскажу подробнее.
Служил я во внутренних войсках, которые входили в систему МВД СССР. Нас еще называли краснопогонниками. Внутренние войска сегодня — это Национальная гвардия в Украине или Росгвардия в России. Одна из задач — охрана внешнего периметра колоний, где содержатся осужденные. Наш полк в Павлограде — это Северный Казахстан — охранял пять колоний: строгого, усиленного и общего режимов. Солдаты стояли на вышках с автоматами, кстати, с боевыми патронами, а сержанты были начальниками караула или помощниками начальников, если начкаром был офицер или прапорщик. Я почему так подробно описываю — не всегда на "зоне" во время службы происходили те безобразия, о которых я сейчас расскажу. Если начальником у нас был ротный или, к примеру, прапорщик — то служба шла, как говориться, строго по Уставу караульной службы. И никаких там послаблений. А вот если начальником был свой брат сержант...
И стреляли мы на зоне вволю — по столбам и мишеням, патронов-то со стрельбища обычно "заначивали много"! И молодых "дрючили" — в переносном смысле, конечно, то есть, "воспитывали". И в самоволки бегали... В общем, оттягивались по полной...
Ну, а где самоволки — там и бабы... В городе, где половина населения сидит, а другая — сидела, женщин без мужиков было видимо-не видимо. А солдат два года без женщины — сами понимаете. И вот в караулах этот пасьянс складывался отлично.
Однажды я, как помощник начальника караула, делал очередной обход постов. На одной из вышек, где стоял "дед" — старослужащий — москвич Вовка Некрасов, меня не окликнули стандартным "Стой, кто идет!" Я ускорился, ну, думаю, сейчас как дам в рыло! Врываюсь на вышку и... Натурально офигеваю — там стоят двое! Мой солдат и... девушка. Которая, видимо, перелезла через внешний забор и пробралась к моему солдатику. Точнее, к своему.
Я, конечно, этому поганцу выговор сделал и сказал, чтобы быстро избавился от своей подруги — в смысле, чтобы убрал ее с вышки туда, откуда пришла. Просто даже не знал, что мне делать — такого нарушения караульной службы я даже представить себе не мог! Зато я представлял, чем мой солдат мог заниматься на посту! И это не какое-то там банальное "пить, курить, разговаривать", запрещенные часовому на посту! Это гораздо все хуже! Такого в уставе даже не предусматривали!
Конечно, по правилам я обязан был снять Некрасова с поста и вызвать наряд, чтобы этого гада посадили на гауптвахту, но... Во-первых, он был "дедом". Во-вторых, в карауле и так не хватало людей — шел очередной "дембель". Ну и, в-третьих, Некрасов был моим приятелем. Сдавать своих у нас было не принято. Так что, когда Вовка сменился с поста, я просто сделал ему выговор — с занесением в грудную клетку. И поставил его на самый поганый пост.
Оказывается, были еще более либеральные сержанты. Потому что пару месяцев спустя, когда начальником караула пошел наш замкомвзвода сержант Коля Котов — кстати, тоже москвич, которому до "дембеля" оставалось всего ничего, то нашего ротного подняли по тревоге. И он, соответственно, подняв по тревоге всю роту, поехал менять весь личный состав караула вместе с самим Котовым. Потому что наши сослуживцы, мало того, что напились, так еще и притащили в караульное помещение двух женщин и там всем караулом имели их по полной программе!
Вот это у них была ноченька!
Но самое интересное было потом! Оказалось, что обе искательницы приключений были заразными. То есть, заразили они наших ребят сифилисом. Ну и еще всякими сопутствующими болячками наградили. В результате половина роты попала в госпиталь, а нашему взводу, который тогда заменил этот "веселый караул", пришлось целый месяц быть "на усилении". То есть, сидеть в карауле безвылазно два месяца. Нас только сменяли на выходные, чтобы мы могла съездить в полк, помыться в бане, посмотреть дежурный воскресный фильм в клубе и потом вернуться обратно служить. С одной стороны, конечно, было тяжко — ведь спали мы ночью по 4 часа, досыпая днем, а, с другой стороны — не донимало нас начальство, не было каждодневной муштры, маршировок на плацу и остальных занятий "по расписанию".
Второй случай, который мне запомнился, и который тоже был связан с темой общения мужчины и женщины, случился со мной, когда я служил в другой, конвойной роте. Пятая рота, куда меня перевели, развозила осужденных в специальных автомобилях — автозаках — от поездов по колониям и в СИЗО. Эта служба считалась более "хлебной", нежели на зонах. Почему? Все просто — на зонах часто через забор и периметр перебрасывают осужденным, то есть, "зэкам", передачки. Мы их называли "кабанчиками" или "кешэрами". В этих "посылках" чаще всего были сигареты, чай, реже — всякие наркосодержащие препараты — таблетки, ампулы. Ну и, деньги, конечно. Так что если удавалось переброс этот поймать, то солдат либо его мог присвоить, либо получить благодарность по службе, вплоть до отпуска. Как минимум — увольнение в город.
А вот во время перевозок, когда караул оставался, как говорится, лицом к лицу с "контингентом", за какие-то поблажки от конвоя солдаты могли получить конкретные блага — те же деньги. А также чай, который потом можно было "загнать" прапорщикам в зоне, которые, в свою очередь, перепродавали его осужденным. Везде было то, что сегодня называют бизнесом.
Но больше всего у солдат ценились всякие зэковские поделки — ножички с наборными ручками, "выкидухи" — ножи с выкидным лезвием, браслеты для часов — из пластигласса с всякими там розочками и прочей ерундой, ручки для автомобилей, то есть, для ручки коробки передач и так далее. Скажем, конвойный мог продать осужденным папиросы или тот же чай. Или пустить женщину к мужчине — ведь их могли перевозить в одном автозаке, но в разных камерах.
А самая главная "маза", как оказалось, заключалась именно в том, что конвойные могли перевозить и женщин. Причем, частенько это были совсем молодые девушки, попавшие в тюрьму за наркотики, воровство, а иногда и за более серьезные преступления. И, конечно же, они первые охотно шли на контакты с солдатами, в том числе и на половые. Потому что могли забеременеть. А беременных гуманный советский суд мог или освободить от наказания, отправив на УДО — условно-досрочное освобождение, или вместо зоны отправить на поселение.
То есть, женщина, совершившая не особо тяжкое преступление — не убийство или разбойное нападение — могла жить в нормальном общежитии или даже на квартире, отмечаться каждый день в оперчасти или в милиции, без права покидать город. Но — жить на свободе! Не за решеткой в камере, не за колючей проволокой в бараке, а в городе! Что касается ребенка, то потом, после освобождения, некоторые его сдавали в детдом и спокойно укатывали к себе домой.
Одним словом, сексуальные контакты — это было главным преимуществом службы в конвойной роте. И поначалу я этого не знал. Ну, всякие там ножички-ручки мы меняли, ну, некоторые продавали папиросы и чай, что считалось запрещенными предметами, и что, конечно же, каралось нашими начальниками. Но однажды я попал — совершенно случайно — в автозак с ефрейтором Кустовым, тоже старослужащим, и тоже с москвичом.
Вначале я не понял, почему Кустов расстроился, получив в напарники молодого сержанта. Подумал, что тот боится, что я не разрешу ему "торгануть" папиросами или даже водкой — некоторые у нас доставали водку, переливали в грелки и "толкали". За одну бутылку можно было запросить аж 50 рублей, хотя стоила она в магазине всего три рубля. Конечно, водку я бы не дал продавать — кому охота идти в дисбат? За такое, если бы узнал начкар — стукачей среди "зэков" было полно — конвойные могли получить три года дисциплинарного батальона аж бегом! Но на мелкую торговлю чаем или там послабления какие я смотрел сквозь пальцы. Тем более, Кустов был "дедом", через пару месяцев ему домой идти, чего не прибарахлиться?
Но когда ефрейтор после того, как автозак начал движение, отдал мне автомат и вошел в одну из камер, я натурально охренел. Через минуту я понял, что охренею еще больше. Потому что из камеры стали раздаваться характерные звуки. Присмотревшись — а в автозаке было темно — я увидел, что бравый ефрейтор поставил молодую зэчку в определенную позицию и вовсю исполняет вовсе не воинский долг. Правда, продолжалось это не очень долго. Как я понял, у осужденной девушки контакт не получился по каким-то там чисто женским причинам. Поэтому остаток дороги в СИЗО Кустов просто целовался со своей, так сказать, подопечной. Времена тогда были еще пуританские и о других способах сексуальных контактов мы еще не догадывались. Сами понимаете, как говорят сейчас, секса в СССР не было. В какой-то мере так оно и было!
Но самый "цинус" случился, когда после развоза "контингента" в СИЗО и по колониям мы вернулись в роту. Сдали оружие и пошли переодеваться — снимать свои полушубки, потом раздеваться и ложиться спать, ибо на часах уже была полночь, и рота давно спала. Когда Кустов снял форму, то все, кто стоял рядом, покатились со смеху. Была зима и под хэбэ мы носили нательную рубаху и кальсоны, естественно, белого цвета. Так вот, в районе паха у ефрейтора алело огромное кровавое пятно! Судя по всему, это был результат его контакта с осужденной.
Над Кустовым потешалась вся рота аж до самого его дембеля. Ну, конечно, "деды" — все остальные права голоса, конечно же, не имели. Начальству никто не "стуканул", потому что нашего героя-любовника вместо дома могли отправить в совершенно другое место. Но кличка "Николай Кровавый" за Колей Кустовым закрепилась железно.
Меня лично половые проблемы в армии не мучали, хотя иногда, особенно ближе к "дембелю", природа брала свое. Но пока служил в спецвзводе — аналог нынешних "спецназов" — особо грустить о женщинах времени не было. То марш-бросок в полной боевой, то стрельбы, то тренировки по рукопашному бою. Где так наполучаешь по голове, что думать вообще нечем — мозги размазываются по черепной коробке.
В общем, только один раз мне удалось проявить свое либидо — когда лежал в госпитале с переломами пальцев ног. Это когда голыми ногами пытался кирпичи колоть. Кирпичи оказались более крепкими, нежели я думал, поэтому месяц эту тему обдумывал в лежачем положении. Но на молодом теле все заживает быстро и очень скоро я бегал из госпиталя в самоволку. Там и познакомился с местной девушкой, которой, правда, было всего 16 лет. Слово за слово и как-то незаметно я оказался у нее дома, а потом — и вместе с ней на диване. И даже не знаю, чем бы все закончилось, но тут очень удачно вернулась мама девушки. Вернее, тогда я думал, что неудачно, а теперь понимаю, что это возвращение меня спасло. А то совершилось бы непоправимое, а мне, как честному человеку, пришлось бы остаться в этом грёбаном Павлодаре и таком же грёбаном Северном Казахстане на более длительное, нежели два года, время. Причем, в лучшем случае — в качестве жениха. А в худшем...
Короче, в армии мужчиной мне стать так и не удалось. В сексуальном смысле, ибо, отслужив и вернувшись накачанным и мужественным, я уже казался себе стопроцентным мужиком. Однако очень скоро женщины доказали мне совершенно обратное...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
