7. Шестой день

В комнате беленые стены — беленые стены с орнаментом из ветвей, листьев и цветов. Окно открыто, занавески шевелит теплый ветер. Весна такая яркая, что на нее невозможно смотреть — ни на брызжущее с небес солнце, ни на зелень. На далеких холмах водят хоровод и поют песни, и отголоски доносятся даже сюда.

Желтое солнце дарит тепло

Белое солнце правит этот век...

Я бессмысленно скольжу взглядом по узору на стене и стараюсь не вспоминать.

Четвертое солнце заберет всех.

Моя комната светла. Хозяева старались, чтобы она мне понравилась. Я редко ее покидаю: это небезопасно и, сказать честно, мне тяжело держаться на ногах. Чуть перейдя горы, я сразу слег с простудой, и до сих пор не чувствую себя здоровым. Так что большую часть времени я просто лежу и смотрю в потолок. Я выучил его уже наизусть — но я пять лет провел в камере, я привык к замкнутым пространствам, мне не скучно. Мир за стенами внушает тревогу.

Серд-це на-ше скрыто в бездне вод...

Здесь спокойно.

Здесь нет развалин, нет страха и привкуса гари и темной магии, нет смертей. Только одиночество. Моя память — колодец, наполненный туманом, и я не хочу в него вглядываться.

Я говорю себе, что мне требуется восстановиться после Вихря. Я был подключен к огромному разумному механизму — именно он гонял мою кровь по венам, заставлял легкие расширяться... обрыв связи не обойдется без последствий. Мой разум должен восстановиться. Но пока мир с трудом балансирует в точке равновесия и от любого неосторожного движения готов сломаться.

Я не делаю неосторожных движений.

Терпение. Ожидание. У меня было много времени, чтобы обдумать каждое будущее решение, и сейчас я пользуюсь правом не думать ни о чем.

Над притолокой череп с семью рогами. Череп с семью рогами — счастливый. Деревянная лестница ведет на первый этаж. Хозяева сидят внизу, за большим столом. Их мне указали; один из наших контактов по ту сторону границы. Когда-то, во время эпидемии, свободно гуляющей по Загорью, семья этого дома не захотела умирать и приняла помощь от светлых. Эти люди были запятнаны. Они уже предали свою страну. Одно предательство тащит за собой другое.

Я говорю себе — в который раз? — что мои сородичи все равно не смогли бы спастись. Загорье не принимает беженцев. А когда нас осталось совсем мало... достаточно мало, чтобы попытаться спрятаться, мы не могли сбежать, бросив тех, кто оказался в плену. Ни у кого не было шанса.

Шанс отдан мне. Я знаю, почему, и что мне нужно сделать, чтобы его оправдать.

Хозяева звучат в эмпатическом поле так, будто мне рады. Я до сих пор не мог определиться в их отношении ко мне: статус светлого мага вызывал у них благоговение, но я все еще был родом из полной скверны страны, и был порождением этой скверны. Возможно, они хотели меня спасти. Они рассказывали мне многое, чтобы убедить, что только загорцы поступают правильно. Например о том, что зарывать живых людей в землю правильно, если делать это в правильные дни календаря.

У темных культов Загорья всегда было достаточно мозгов, чтобы не позволять называть себя темными. Человеческие жертвоприношения не имели отношения к светлой магии: они нужны для управления толпой.

Снаружи донеслось бормотание громкоговорителя, а потом короткий отрывистый сигнал. Громкоговорители стояли на каждом холме, и не услышать их было невозможно: второй сигнал прозвучал еще громче. Хозяева встали и протянули мне руки, чтобы мы образовали круг, и я знал, что снаружи все люди делают то же самое.

Это всегда было странное ощущение. Не те чувства, которые возникают, когда создаешь свою печать — словно сам становишься частью гигантской печати. Моя искра реагировала на это. Далеко, в столице конфедерации Лонн, проводили непонятные ритуалы, и мне было бы интересно узнать причину такой активности.

Сирены звучат раз в несколько дней, иногда среди ночи, и, по словам хозяев, чаще, чем раньше. Звуковые коды для разных действий. Загорцы — плохие маги, но недостаток мастерства заменяет массовость. Когда все население страны действует как единое целое, взывая к Источнику, сердце мира обязано услышать.

Чтобы все население страны действовало как единое целое, население надо хорошо выдрессировать. И светлейшее Загорье справилось с этим блестяще.

— Соседи говорят, что в нашем районном центре видели адептов новой секты, — сообщают хозяева и после разрешения из громкоговорителей вновь усаживаются за стол. — "Знаки Солнца" собираются восстанавливать районный ритуальный центр и зовут людей на общественные работы. Малая плата, зато помощь стране и благо для каждого верного человека.

— Районный ритуальный центр был оставлен по решению предыдущей секты, — с улыбкой говорят они. — "Сияние" пало.

Я знал — светлая гильдия знала — что в Загорье нет городов в привычном понимании. Есть центры управления, а жилые поселения широко разбросаны вокруг. Ла'эр неспособны жить скученно. Они друг друга перебьют.

Власти Загорья тратят много сил, чтобы занять свой народ и придать их действиям осмысленность. Забросить город. Восстановить город. Забросить. Отправить самых буйных в карательную экспедицию. Мир и порядок в стране поддерживать непросто.

— Вам следует опасаться их, — говорят хозяева.

— Что может быть лучше, если вы присоединитесь к ним? — говорят они.

Я ни разу не встречал живых загорских культистов. Должно быть, они — интересная задача.

Прямо от порога видны горы — и крошечный монумент на одной из вершин. Все карательные группы загорцев, возвращающиеся с той стороны, с юга, должны остановиться, увидев этот монумент. Разложить большие костры, чтобы не тащить заразу дальше. И остаться там.

Что может быть лучше, чем умереть ради родины? Хороший гражданин не должен ценить свою жизнь. Загорские могильники кормили поколения и поколения хищных зверей.

На зеленом лугу вокруг столба с громкоговорителем дети в венках из цветов водят хоровод и поют. Столб украшен цветами, а еще черепами, и некоторые черепа с семью рогами. Пыльная дорога ведет на север, к районному ритуальному центру.

За моей спиной — снег и могилы, а дальше туман и черный провал. Мне больно даже в мыслях приближаться к нему. Рано или поздно мне придется вернуться.

Но не сегодня.

* * *

Аринди. Семь лет спустя

...Фиолетовая завеса разорвалась в клочья, и мы въехали прямо в пшеничное поле.

Я спокойно относился к превратностям судьбы; я был морально готов оказаться в пасти чудовища, посреди океана, падающим в пропасть, но пшеничное поле не выглядело тем, к чему можно быть готовым. Рокот моторов утих, и мир залила оглушающая тишина.

Тяжелые колосья, наполненные золотом, глухо шелестели, ударяясь друг о друга. Сильно пахло травой, влажной землей; стрекотали кузнечики, высоко в небе щебетал невидимый жаворонок. На небе громоздились башни облаков, солнечный свет растекался в воздухе, в белой дымке предметы расплывались, и от всего этого веяло полуденной летней негой. Обещающей счастье. Обещающей покой.

Такое красивое и такое лживое обещание.

Миль отнял руки от головы и удивленно спросил:

— Что вы сделали, Рейни?

Мы стояли на проселочной дороге: обычной проселочной дороге с глубокими колеями, между которыми росли васильки. Дальше дорога соединялась с другой, и на перекрестке стоял высокий тотемный столб с указателями.

"Светлый источник Иншен — 5. Светлый источник Аохегра — 28".

— Внутренние области Загорья, — озвучил я то, о чем наверняка догадывались остальные.

— Это? — на боковое стекло прыгнул кузнечик, и Миль дернулся. Я не уловил даже заклятие, которое он использовал, прежде чем кузнечик упал замертво.

— А вы думали, что в Загорье грязь, нищета, разруха и мор, толпы голодных детей и фанатики, бегающие по грязи с факелами? В Загорье все хорошо, — я печально сравнил спелые колосья с хилыми зелеными ростками, которые только пробивались на полях Аринди. Семь светлых источников. Семь светлых источников стоили жертв. — В некоторой степени.

Сопровождающие нас темные, в этой и второй машине, все еще удерживали полуактивные атакующие печати. Они смотрели по сторонам с любопытством, но спокойно, и у меня возникало пугающее ощущение от того, что им все равно, куда они попали и что им придется делать. На одной шкале с безумными садистами есть не менее безжалостные существа. Те, кто просто исполняет приказы.

— Семь прекрасных цветов расцвели над долинами Лонн... — отрешенно проговорил Эршен, смотря на указатель, и я на автомате продолжил:

— Семь звезд в небесной короне.

— Семь священных деревьев подпирают собой небосклон...

— Семь ясных солнц на восходе.

Семь чистейших ключей, семь камней, семь богатств, семь услад, семь дорог, семь сердец, семеро врат

Семь вершин, семь низин, семь рек, семь долин

Семь слов, семь шагов, семь согласий, семь "нет"...

— Сектанты, предатели! — грубо рявкнул Миль. Мы с Эршенгалем кивнули друг другу, прервав священный гимн, и я, спохватившись, отвернулся. Загорье не было хорошей страной, но для каждого загорца долины Лонн были тем, за что стоило сражаться.

Здесь было слишком жарко и душно. Ровный и тяжелый свет, что заполнял пространство, скорее давил, чем добавлял сил, увеличивая висящее в воздухе напряжение. Как перед сильной грозой. Специалисты из наших назвали бы это информационным перегрузом. Светлые источники слишком... насыщены материей и информацией, жизнью. Находиться к ним слишком близко опасно. Как и смотреть на солнце.

Шеннейр открыл дверцу машины, высовываясь наружу и разглядывая белесое марево, расползшееся на полнеба.

— Великий Иншен светит слишком слабо. Вы это видите, Кэрэа?

Я видел. Источники не обладали цветом, концентрация магии искажала сознание, и люди переставали различать цвета, но даже через эмпатию Иншен воспринимался не так, как должно. Пять единиц расстояния — это немного. Если источники Загорья действительно гаснут...

— Поле стабильности над Загорьем разрушается, — я провел по внутренней обшивке машины, собирая в ладонь фиолетовое марево искажения, а потом понял, что окружающие его не видят. — Мы сумели переместиться сюда.

А значит, способность нашего мира сопротивляться вторжению стремительно иссякает. Поле стабильности, которое создавали источники Загорья, служило щитом для всего севера от вредоносного влияния врат. Именно поэтому на севере не верят во всеобщую гибель. До них признаки этой гибели докатятся только сейчас.

Я чувствовал, что Шеннейр даже не против проехать дальше, изучая вражескую страну, но времени на развлечения у нас не было. Еще это сбило бы мне концентрацию.

— Не беспокойтесь, мы здесь ненадолго, это временный сбой. Связь нашего мира с Заарнеем пока непрочна, врата искажают ткань мира, а мои способности далеко не так точны, как раньше. Чем больше расстояние, тем больше погрешность. Заарней скоро притянет нас к себе.

— Откуда... — начал было Миль и замолчал, косясь на ладонь Шеннейра на плече как на ядовитую змею. Темный магистр не требовал объяснений, и не от большого доверия. Я единственный, кто здесь разбирался в перемещении в пространстве, проверить мои слова невозможно, сразу обвинять, что я планирую завалить столь важную миссию, неразумно, и потому устраивать разборки посреди задания не имело смысла. Но я все же счел нужным пояснить:

— Заарней нас поймал, и я чувствую ячейки сети. Сеть зацепилась за препятствие. Но скоро нас вытащат на поверхность.

Сила Заарнея разъедала этот мир, и этот день, и этот летний полдень. Как основа, проступившая под облетевшей позолотой.

Матиас издал шелестящий вздох, кивая и растирая ладонями лицо. Я заметил красные разводы, оставшиеся на его щеках, и быстро попросил:

— Темную печать, кто-нибудь!

Шеннейр среагировал сразу, но мне все равно показалось, что темная магия исполнила его приказ без привычной охоты. И даже развернувшееся заклинание было не таким ярким, как обычно. Близость светлого источника мешала темной магии — но Матиасу стало лучше. Пусть Матиас был светлым магом, наш мир его отторгал.

— Внимание, — без эмоций произнес Эршенгаль.

Пшеница вокруг нас пошла волнами и полегла, рассыпаясь черным пеплом. Воздух сгустился, пахнув озоном, над полем пробежали разряды, сливаясь в линии, заключая нас в широкий квадрат. Я откинулся на спинку кресла, ощущая, как машины вновь затягивает водоворот искажения. Заарней почувствовал возмущение энергии рядом с разрывом и контратаковал.

Линии вспыхнули красным, и повисшая сверху полупрозрачная печать рухнула вниз стеной пламени.

Падение.

Свобода, но только до момента удара.

— Как вы думаете, Олвиш удержит врата? — спросил я, когда машины уже катились по гладкой пустоши под фиолетовым небом.

— Он будет держаться до последней капли сил, как и положено верному магу, — Шеннейр холодно и безжалостно глядел перед собой. — И я позволю ему это.

Норман обещал, что нас вынесет на территорию Первого Лорда. Первый Лорд и его колония дрыхли, пока остальные надрывались, его земли были закрытыми для других колоний, и потому находиться здесь было безопаснее. Ненадолго.

Машины чуть потряхивало на неровной поверхности, и только так возникало ощущение, что мы движемся. Холодное слепое небо нависало над плоской желтой равниной, и белый круг солнца почти касался горизонта. Заарней всегда был одинаков, но сегодня он казался мне ярче и мрачнее.

— Когда наступит ночь?

Мне вовсе не хотелось путешествовать по иномирью ночью. Уж сколько плохих вещей творилось днем, но ночью люди еще более беспомощны.

— Когда мир умрет, — Матиас забился вглубь машины, даже не пожелав посмотреть на покинутую родину. Кажется, он совсем не скучал. — Чем ниже падает солнце, тем меньше энергии. Когда закончится Длинный День, Нэа должен сожрать ваш мир и создать Сердце. Только Сердце может пережить Долгую Ночь. Мы перезапускали Нэа пять раз, это должно было помогать, но с каждым разом становилось все хуже.

Разве бывают иные варианты? Хуже — это закономерно.

И все же Заарней напоминал наш мир. Если бы кто-то захотел построить мир, составленный из прямых линий и чистых цветов. Пустой слепок мира, проектный план, на который забыли добавить деталей. Здесь было не тепло и не холодно; даже высунувшись из машины, я не чувствовал ветра. Солнечные лучи не грели, но обжигали открытые участки кожи, а если дышать слишком глубоко, то кружилась голова. Мы взяли с собой еду и запас воздуха, и дыхательные маски. Что-то подсказывало мне, что долгое пребывание в чужом мире столь же губительно, как пребывание заарнов в нашем.

— Вам, вкусный шестой мир, повезло, — сложно сказать, предназначалось злорадное хихиканье Матиаса родному миру или нашему. — Состав Лордов в этом цикле менялся. Второго Лорда и колонию съела гниль. Лорд Ирвин стал Вторым, новичок Третьим, а Четвертый был таким маленьким облачком до тех пор, пока не стал Четвертым.

— Это четвертое облачко разожралось, — саркастично процедил Миль. Заклинатель сидел выпрямив спину, сложив руки на груди, и излучал ненависть. Он ни разу не повернул голову в сторону, словно напоказ игнорировал мир, проносящийся за стеклами: — Так даже бессмертных великих ужасных чудовищных Лордов может сожрать какая-то ничтожная гниль?