Галатея

Мой возлюбленный оставил меня. Он был сильфом, духом воздуха, ласковым, как майский ветерок, и таким же непостоянным, а я — всего лишь духом земли. Он покинул меня ради юной дриады — души стройной березы, но потом оставил и её — ему улыбнулась прелестная наяда, душа ручья. Но и с ней он не остался надолго. Уж такой он был, всегда его манило что-то новое, а что, он и сам не знал...

Я могла бы иссушить землю, на которой росла береза. Могла забить илом источник. Могла... но ничего не сделала. Я предпочла удалиться в свою скалу. Я и раньше нечасто покидала своё обиталище, теперь же выходила не чаще раза в год. Капли росы на траве отражали моё лицо и волосы — белые, как моя скала...

Не знаю, сколько прошло времени — для камня оно летит незаметно. В наших краях появились люди. Один из них подошел к обломку скалы, служившей мне домом, внимательно оглядел его. Потом сказал:

-Это то, что нужно. Грузите.

Я была удивлена — мой валун погрузили на повозку, запряженную быками, и повезли куда-то. Люди срубили стройную березу — им нужно было починить повозку. Русло ручья мимоходом завалили камнями и землей — тяжело груженная тележка не могла иначе его преодолеть. Я долго ещё слышала плач наяды...

Мой камень привезли в город. Установили в большом зале. Ко мне подошел невысокий человек с внимательным взглядом. Он долго ходил вокруг камня, разглядывая его. Потом произнес:

-Внутри этого камня сокрыта прекрасная статуя...

Кто-то из сопровождавших его недоверчиво усмехнулся, но скульптор не обратил внимания. На следующий день он принес инструменты и принялся за работу.

Мне не было больно, когда он умело откалывал куски от моего обиталища — камень ведь не чувствует боли. Но мне было интересно — впервые за долгие, долгие годы. Иногда по вечерам, когда становилось слишком темно для работы, скульптор зажигал свечу и делал наброски. А я покидала свой камень и, невидимая для человеческих глаз, заглядывала ему через плечо.

Он работал долго. В его темных волосах появилась седина, а лицо покрылось морщинами. Но наконец настал день, когда он завершил работу. Отступил на шаг и тихо сказал:

-Ты — лучшее моё творение. Я прожил жизнь не зря.

Я увидела своё отражение в его глазах, и поразилась: на меня смотрело то же лицо, что отражалось в каплях росы. Моё лицо. Может быть, не для всех людей я невидима?

Скульптор повернулся и ушел, не оглядываясь. Больше я никогда не видела его. А меня установили на невысоком пьедестале на одной из площадей, и люди приходили посмотреть на меня. Весной девушки танцевали на площади, украсив себя цветами, и иногда какой-нибудь шутник надевал пышный венок и на мою голову.

Годы шли. Для меня — незаметно, но менялся город, менялись и люди...

Однажды случилось что-то странное. Люди стали угрюмы. Они говорили: "война". Я не знала, что это такое, и ничего не могла понять из разговоров. Все боялись этой "войны", плакали женщины, а мужчины — мужчины уходили куда-то и больше не возвращались.

Как-то ночью в город ворвались чужие. Их было много, но жители города отчаянно сопротивлялись. Бой шел на площади, вокруг горели дома, и ночь стала багровой от отблесков пламени и пролившейся крови.

Последнего защитника города убили у самых моих ног. Чужой воин, высокий и светловолосый, замахнулся мечом и на меня, приняв за живого человека, но остановился в изумлении. Потом указал на меня своим людям...

Меня долго везли на тряской повозке, бережно укутав в звериные шкуры. Потом, когда кончилась дорога, меня потащили на руках. Светловолосые завоеватели пришли с севера. Здесь было холодно, но не для меня — ведь камень не чувствует холода.

Они установили меня в большой пещере, и их вождь сам надел мне на шею драгоценное ожерелье. Они называли меня Снежной Девой и поклонялись мне. Женщины приносили мне цветы и осенние листья. А вождь с глазами цвета стали, возвращаясь из похода, торжествующе смотрел на меня и складывал к моим ногам груды трофейного оружия и драгоценностей.

Они молили меня об урожае, и я помогала им по мере сил — ведь я была духом земли. Но когда кто-то из потомков великого вождя решил приносить мне в жертву головы врагов, я безжалостно лишила его народ и без того скудного урожая. Северяне не были глупы и отныне приносили мне только бескровные жертвы...

А время шло, и однажды снова началась война. И настал день, когда от северян остались считанные единицы. Там, далеко на юге, люди придумали новых богов, и теперь старались заставить остальные племена верить в них — это все, что я сумела понять из обрывков разговоров. Северяне же остались верны своей Снежной Деве. Они перенесли меня в другую пещеру и замуровали вход. И ушли — навстречу гибели... Я знала, что они не вернутся ко мне.

...И снова незаметно шло время. Там, наверху, раз за разом наступала весна. В моей пещере было темно и одиноко. Я соскучилась по солнечному свету...

И однажды камни, закрывающие вход в пещеру, кто-то разобрал. В пещеру вошли люди — другие, не привычные северяне. Они и одеты были совсем иначе. Когда их глаза привыкли к полумраку пещеры, они увидели меня. и долго ещё стояли, не в силах отвести глаз...

...И снова я оказалась на юге. Теперь — в огромном зале великолепного дворца. Здесь был сверкающий пол, мозаичные потолки и высокие стрельчатые окна с разноцветными стеклами, сквозь которые на гладкие плиты пола лился солнечный свет. Ко мне приходили люди: прекрасные хрупкие женщины в пышных платьях, с высокими прическами, мужчины со шпагами, в кружевных кафтанах и завитых париках. И по-прежнему кто-то приносил к моему пьедесталу цветы. Девушки просили меня о счастливой любви, но тут я ничем не могла помочь — я ведь была всего лишь духом земли.

И жил во дворце один человек, что чаще других навещал меня. Его называли поэтом. У него были глаза цвета неба, умный и немного печальный взгляд. Он в самом деле писал стихи и иногда читал их мне, когда знал, что никто не сможет его услышать. Он посвящал свои творения прекрасной даме, и никто так и не догадался, кто она...

А одной из душных летних ночей в зал пробрались чужие. Я никогда не видела этих людей. Они вытащили меня в сад, где уже поджидала крытая повозка. И снова я оказалась в пути. Теперь — на корабле.

Когда сняли узорчатые ткани, которыми я была укутана, я увидела смуглого мальчика лет пяти. Он смотрел на меня восторженными темными глазами, и я поняла, что меня привезли ему в подарок.

Это тоже был дворец, только, как я могла понять, он находился ещё дальше к югу от той страны, где жил поэт...

...Черноглазый мальчик вырос и стал правителем своей страны. У него было множество жен и наложниц, но он не забывал меня. Он приходил ко мне каждый вечер, подолгу смотрел на меня своими загадочными тёмными глазами. Иногда касался моей щеки. Я не знала, о чем он думал — он никогда не говорил со мною, а читать мысли людей я не умею. Одна из его жен пыталась меня разбить. Конечно, не смогла — мой камень очень тверд, потому и скульптор так долго работал над ним. Женщину, я слышала, сбросили со скалы в море — здесь царили жестокие нравы...

...Люди не могут жить без войны, это я уже поняла. Однажды дворец наполнился шумом и криками — под стенами появился враг. Штурм длился недолго, и нападающие вскоре ворвались во внутренние покои. Стража защищала своего правителя столько, сколько могла, но их было слишком мало... Его убили у моих ног, и его кровь брызнула на моё лицо.

Высокий рыцарь с непонятным знаком на когда-то белом плаще поднял на меня мрачный взгляд... И изменился в лице.

-Здесь... — прошептал он. — В стране язычников...

Он обернулся к своим солдатам и воскликнул, указывая на меня:

-Смотрите! Она плачет — плачет кровавыми слезами, как и было предсказано!

И они склонились предо мной. Но на моём лице были не слёзы — камень ведь не может плакать, — просто кровь. Чужая...

...Меня снова везли морем. Теперь — обратно на север.

Меня поставили в полутемном величественном здании, увенчанном тем же знаком, что был на воинских плащах. Здесь, невидимые за высокими колоннами, чистыми и высокими голосами пели дети. Этот хор заставлял забыть обо всем, и невольно думалось о вечности. Не о земле, из которой я вышла и в которую когда-нибудь вернусь, ибо мой камень — часть ее, а о небе, бесконечном и бездонном, куда заказан путь духам земли. И еще отчего-то о солнце в этом бездонном небе, ослепительном и безжалостном солнце...

Сюда часто приходили люди. Они молили меня о разных благах, но я была всего лишь духом земли и не могла помочь им — для этого в самом деле нужно было быть богиней. Приходил иногда и тот суровый рыцарь. Он подолгу стоял передо мной, склонив голову. Наверное, тоже о чем-то просил, только про себя, а я ведь не умею читать мысли людей... И в глазах его, когда мне удавалось поймать его взгляд, я замечала странный огонь...

Время шло. Менялись люди, их одежда, их мольбы. Не менялся только сам храм. И я не менялась. Другие статуи — их было немало в храме -от времени дряхлели, истирались, рассыпались, — но мой камень был слишком прочным. Даже время ничего не могло поделать со мной.

Как-то ночью здание вздрогнуло, словно от удара. Снаружи раздавался ровный грозный гул, грохот и крики. По этим крикам я догадалась, что снова идет война — во все времена люди на войне кричат одинаково.

В высокие узкие окна проникало зарево пожаров. В храм, оказавшийся на удивление прочным, приходили люди, сюда же приносили раненых. Все они просили о защите, молили о помощи, но я была всего лишь духом земли и ничем не могла им помочь. Разве что не позволяла зданию обрушиться и похоронить под обломками всех, кто был в нем.

А потом наступила тишина. Здание опустело. Потом внутрь вошел мрачный человек в черной военной одежде — теперь люди называли это "формой". Он поднял на меня безразличные глаза, и на лице его внезапно отразилось удивление. Он махнул рукой своим солдатам.

-Грузите, — велел он. — Остальное — сжечь.

...И снова дорога. Только на сей раз меня везли в большом деревянном ящике, набитом соломой. Куда-то привезли. Да так и оставили.

Я не знала, сколько прошло времени. Может, несколько дней, а может, целая вечность. Для камня это не имеет никакого значения... Но однажды послышались голоса.

-А здесь что? — спросил кто-то, и от ящика оторвали крышку. Чьи-то руки разворошили солому, и я увидела изумленных людей в тёмно-зеленой форме.

-Вот уж не ожидал наткнуться на такое, — как-то смущенно сказал один из них. — Упакуйте как следует и отправляйте первым же рейсом...

На этот раз меня везли по воздуху, что немало меня удивило. Неужели люди научились летать? А мой совсем уже позабытый возлюбленный, сильф, утверждал, что им никогда не оторваться от земли...

Так или иначе, но что-то случилось. Прервался ровный гул, закричали люди... А немного позже я оказалась в воде. В морской воде...

...Снова шли годы. Деревянный ящик истлел в соленой воде и развалился. Я лежала на дне, а вокруг шныряли яркие разноцветные рыбы, росли кораллы, похожие на невиданные цветы. Иногда меня навещали нереиды и тритоны, духи моря. Рассказывали о странных существах, иногда появляющихся на глубине. Говорили, что в море стало тяжко жить — воду словно отравили.

А как-то раз неподалеку от меня появились непонятные создания. Они были похожи на людей, только плавали, как рыбы. Они счистили с меня водоросли, обменялись взволнованными жестами и уплыли, а через некоторое время вернулись с большой сетью и, осторожно уложив меня в неё, подняли на поверхность.

Там, наверху, вокруг меня долго ходили разные люди. Они бережно очищали поверхность камня, которую когда-то так долго шлифовал скульптор, от ракушек и кораллов.

Наконец меня поставили в огромном зале. Собралась огромная толпа, люди громко разговаривали между собой, сверкали странные вспышки. "Уникальная находка! — говорили люди. — Божественно! Восхитительно! Открытие века!" Так продолжалось несколько дней, а потом меня отвезли в большое унылое здание посреди огромного серого города и оставили в полупустом зале с пыльным ковром на полу. Раз в несколько дней пожилая женщина в сером платье сметала с меня пыль. Иногда появлялись любопытствующие, но их больше занимала табличка на моём постаменте, чем я сама. Впрочем, случались и исключения...

Как-то раз меня навестил мой прежний возлюбленный, сильф. Он как будто состарился, хотя мы, духи стихий, неподвластны времени. В его кудрях мелькала седина, да и сам он выглядел как-то серо. Так же, как и небо за мутным окном.

-Ты всё так же красива, — грустно сказал он.

Я промолчала. Я уже очень давно не разговаривала с себе подобными.

-Прости меня, — сказал он. — Может быть, начать всё сначала?

-Слишком поздно, — все-таки ответила я. — Мир изменился. И мы изменились...

Он не понял, а я не стала объяснять. Вскоре ему стало скучно — духи воздуха слишком непостоянны, — и он упорхнул. А я снова осталась одна...

...Шли годы, и я затосковала. Мне не нравился пыльный безмолвный зал, не нравились мрачные картины на стенах и редкие посетители. Мне не нравилось одиночество. А ведь когда-то меня называли Снежной Девой и Белой Дамой! Мне поклонялись, меня молили о защите. За меня убивали. Мне посвящали поэмы. Мной восхищались. Меня боготворили. А теперь обо мне просто забыли...

В один из унылых дней, похожий на прочие, в зал вошли люди.

-Смотрите, какое чудо, — произнес один из них, высокий худой юноша.

-Неужто она и впрямь такая древняя? А как сохранились — ни единого скола. Хотя неудивительно — очень твердый камень, — сказал второй, низенький и плотный. — Какие прежде были мастера... Посмотри, как скульптор использовал дефекты в камне — кажется, что у неё тёмные глаза...

-Интересно, как её звали при жизни? — задумчиво спросил высокий.

-Наверно, Галатея! — презрительно фыркнула пришедшая с ними девушка.

-Смотрите-ка, — сказал полный юноша. — Цветы.

Он указывал на маленький букетик фиалок. Его оставила сегодня утром милая женщина с грустными глазами.

-Фу, как на кладбище! — Девушка сморщила остренький носик.

-Да нет, это скорее языческое подношение, — сказал полный юноша. — Ты, может, читала, дикари её когда-то почитали, как богиню.

-Сколько она повидала на своем веку, — произнес высокий. — Если бы статуи могли говорить, мы узнали бы немало интересного...

-Если бы она могла говорить, ты бы всё равно её не понял, — заметил второй. — На древних языках никто уже не говорит...

Он не знал, что я понимаю любой язык, как и все духи стихий, а я, конечно, не могла ему об этом сказать: мы не можем говорить с людьми.

-Она красивая, — задумчиво сказал высокий. — Это-то я понимаю.

-Что вы в ней нашли? — вмешалась девушка. — Тоже мне, красавица!

Я пристально посмотрела на неё. Больше всего девушка напоминала мышь. Впрочем нет, мыши, что в незапамятные времена жили под моей скалой, были не в пример симпатичнее. В девушке не было ничего ни от строгой простоты современниц создавшего меня скульптора, ни от гордой, величественной, немного холодной красоты северянок. Не было в ней ни утонченной хрупкости и изящества красавиц в пышных кружевах, ни гибкости и чувственной грации женщин далекого юга. Она была бы совершенно бесцветной, если бы не яркая одежда и не менее ярко раскрашенное лицо. Небольшого роста, довольно худая, с короткими волосами... И тем не менее оба юноши из кожи вон лезли, добиваясь её внимания.