Рим-2 (общий файл)Доп.материалы и аудиокнига http://vk.com/rome2v Глава 13. Акулы
Эгейское море, вблизи острова Родос. Некоторое время спустя
Весла опускаются в лазурную, неправдоподобно яркую, словно залитую краской, воду.
Ветер развевает волосы.
— Это акула-бык, — говорит старик-грек. Он коричневый и тощий, словно высушенный солнцем финик. — Она бросается на все, что шевелится. И рвет зубами, как вцепившийся в противника пастуший пес. Видите, как она кипит от ярости, префект? Она никогда не успокаивается, никогда не устает. Никогда не отступает. У нее черная кровь. Рассказывают, что если съесть ее мясо, хер будет стоять, как медный столб — всю ночь напролет. До звона. И никакая сила в мире не сможет его согнуть.
Квинт Деметрий Целест смеется, показывая отличные зубы. Это высокий светловолосый римлянин. Голубые глаза. Большинство матросов смотрят на этого великана снизу вверх.
Грек говорит:
— Вон, дальше, видите — акула с длинными плавниками. Видите? Словно крылья. Она точно летит под водой. Это акула-падальщик, она следует за кораблями, день за днем, ночь за ночью, пока с теми чего-нибудь не случится... и убивает тонущих моряков. Она — самая опасная, префект. Опаснее для моряка нет никого. Даже акула-бык... даже она.
Пока мы на корабле — опасности нет. Пока мы сильны и здоровы — опасности нет. Но стоит оказаться в воде... ослабеть... испугаться... Пиши пропало.
Она убивает выживших после кораблекрушения.
Старик-грек качает головой. Он триерарх, капитан корабля. Почти вся его команда, матросы, гребцы и стрелки — это греки с островов и восточные эллины, из Египта и Александрии, плюс парочка финикийцев и один силач нумидиец. Вольнонаемные. Флот считается вспомогательными войсками. И только морская пехота набрана из римлян, командует ими центурион. А Квинту подчиняются оба — и триерарх, и центурион. По личному приказу Августа, он — префект флота. Очень смешно — флот из одного корабля.
И они гоняются за пиратами. Хотя, как подозревает Квинт, минимум половина его матросов, включая капитана и кормчего — бывшие пираты.
Впрочем, так даже веселее.
Квинт опускает ногу в море, смотрит, как вода бурлит сквозь пальцы. Хорошо идем. Скоро будем у Родоса.
Слышен глухой стук барабана. Барабан дает ритм. Ритм заставляет гребцов делать слитные движения. Слитные движения дают скорость.
Скорость дает вскипающие пузырьки между пальцев.
В прозрачной синей толще скользят вытянутые акульи тела. Квинт ежится.
Опасность приятно щекочет нервы.
Словно опять сидишь за игрой. И летящие над столом кости скоро остановятся и изменят твою судьбу.
Он хмыкает. Раскрывает письмо брата, начинает читать.
За кормой либурны исчезает белопенный след.
* * *
"Приветствую, Квинт!
Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко".
К концу дня легионеры едва стоят на ногах. Бесконечные перестроения, походный марш, ложные атаки гемов, которые нужно отражать, потому что они в любой момент могут превратиться в настоящие...
Ад и Преисподняя.
Мы несем потери — самые большие в легкой пехоте и кавалерии. Всадники турм, входящих в состав легионов, едва не падают из седел от усталости. Я вижу серые лица эквитов. За целый день у них не было ни минуты покоя. Кони тоже утомлены, но их хотя бы меняют регулярно — у каждого всадника по две-три сменных лошади. Но кто сменит самих всадников?
Гемы нас вымотали. Надо признать — у них получается.
Их тактика изменилась. Теперь они постоянно используют ложные атаки, заставляя легионы принимать оборонительное построение, а затем — убегают. Просто убегают, без всякого сражения.
Растворяются в лесу.
Нам чудовищно не хватает конницы. Просто чудовищно. Сейчас вдоль дороги — полно пустошей, редколесья, где всадники могут противостоять быстроногим германцам.
Легковооруженные легионеры несут потери. Их убивают. Град камней, прилетевший из кустов — обычное дело. Наши лучники сбили пальцы, отстреливая отдельных смельчаков, пытающихся подобраться к нашей колонне.
И что хуже всего: скоро начнется дождь.
* * *
Солнце сияет в вышине ярко-голубого неба.
В лазурной воде видны пенные следы.
Квинт лениво перебросил ноги через брус, вытянул их — босые и загорелые — и уперся ладонями в нагретый солнцем настил палубы.
"...Туснельда, дочь германского царя Сегеста. Мы собираемся пожениться", — прочитал он. Письмо брата в этот раз поистине полно открытий.
Квинт Деметрий Целест, младший из братьев Целестов, улыбнулся и кивнул. Гай. Брат. Женится?
Хоть что-то в этом мире происходит правильно.
* * *
Легионы умирали на многих полях сражений. От края до края мира лилась римская кровь. Впитывалась в растрескавшуюся от жажды землю Иудеи, в сырую, мутную от болотной жижи землю Галлии, в мокрый соленый песок Понта, в красную твердую равнину Египта...
В вересковые пустоши Германии.
Мы пришли навсегда.
Только одно мы несем на остриях мечей, на железных концах наших пилумов. Одну истину.
Не связывайтесь с Римом.
Не надо.
* * *
Вересковые пустоши тянутся вдоль леса. Когда поднимается ветер, по ним пробегают фиолетовые волны.
Огромные буки качаются, желтая листва летит нам в лица.
Осень.
Полуголые германцы пешком или на низкорослых конях выскакивают из ниоткуда, наносят удар и исчезают прежде, чем мы успеваем ответить. Их задача даже не навредить нам, а обессилить.
Еще один военный совет. Очередной.
Нумоний, командир Восемнадцатого. Его наполовину седая голова со шрамом белеет в полутьме.
— Они нас изматывают, пропретор. Напрасно мы отпустили германские когорты. Легионная конница не справляется — тем более что она разделена между отдельными когортами. Всадников слишком мало, они действуют малыми отрядами. Даже пешие германцы легко им противостоят.
— Что вы предлагаете, легат? — у Вара болезненный вид. Исходящий от пропретора запах шиповника — словно крик о помощи.
— Первое: свести всю конницу легионов в единую единицу, — говорит Нумоний. — Под единым командованием. Это даст нам необходимую мобильность и ударную мощь. Мы сможем противостоять их комариным укусам. Второе... — он медлит, затем продолжает: — повернуть легионы и вернуться по своим следам обратно, к летним лагерям.
— Что? — Вар поднимает брови. — Вернуться сейчас? Вот так? С поджатым хвостом?!
— Это будет лучше. Простите, пропретор, но это так.
— Великий Август...
— Великий Август далеко, а германцы близко.
Тяжелое молчание.
Я представляю, как акулы плывут вслед изуродованному штормом кораблю. И то одна, то другая, перевернувшись на спину — видно белесое брюхо — атакует, оставляя на веслах расщепленные следы зубов. Крак! Кракк!
"Думаешь, они слижут кровь у нас с пальцев?"
Очень сомневаюсь.
— Я согласен с легатом Валой.
Вар поднимает голову, смотрит на меня без выражения. Лицо обвисло на костях черепа, точно старый потрепанный плащ.
— Что?
— Нам нужно возвращаться.
В воздухе нарастает напряжение. Трибуны переглядываются.
— Гай Деметрий Целест, — говорит Вар медленно, словно забыл, как это делается. — Как вы смеете мне такое предлагать?
Он забыл добавить: уважаемый легат.
— Мы едва тащимся, пропретор. Если так пойдет и дальше, нам придется зимовать во владениях марсов.
— Есть и третий вариант, — вступает Нумоний.
— Какой?
— Если префект Арминий со своими когортами вернется, мы сможем продолжить движение. Ауксиларии прикроют наши фланги, позволят легионам не тратить время на разворачивание походной колонны в боевое построение. Мы увеличим скорость до двадцати миль в день. И рано или поздно гемам придется принять решительное сражение.
В котором легионы их раздавят.
* * *
Наше тело всегда испытывает боль. Не бывает такого, чтобы мы ее не испытывали. Жизнь — это боль. Удобство — не отсутствие боли. Это временное равновесие между приятными и неприятными ощущениями.
Равновесие между раздражением и... раздражением.
Смешно.
Наше тело, если перестает испытывать любой, хотя бы странный сигнал боли, начинает тревожиться. Тело начинает думать, что уже мертво.
Я хмыкаю.
Предпочитаю быть раздраженным, чем мертвым.
А сейчас я чувствую, как ноет в желудке — когда смотрю на то, как отряд наших всадников играет вперегонки с конными германцами. Их смешные желтые кони... Куда им до отличных испанских коней наших эквитов?
Вперед, эквиты!
Молодец, Метелл!
Они вырываются вперед. Мчатся, опережая гемов на половину стадия. И отрыв между эквитами и германцами все увеличивается...
— Метелл! — ликуют в рядах легиона. — Так их!
Молодой префект легионной конницы. Красавец и умница. Хвастун, щеголь, бабник, но — отличный наездник.
Его лошадь — прекрасная белая кобыла — мчится, словно выпущенная из лука. Мы видим, как за ней со всех сторон срываются в погоню конные германцы. Проклятье.
Но куда им? Все, что они могут сейчас видеть — спина Метелла и круп его лошади.
Метелл вырвался.
А значит, вести дойдут до адресата.
Только бы Арминий успел.
Брат, нам нужна твоя помощь...
Потому что легионы уже изнемогают.
* * *
— Легат?
Я говорю:
— Мой префект сумел прорваться.
Квинтилий Вар поднимает голову, лицо его вдруг оживает. Конечно, это выход.
— Он найдет Арминия?
— Думаю, да. Метелл — надежный человек. А три когорты — слишком большая сила, чтобы не затеряться просто так. Он их найдет. И приведет сюда.
Когда я отъезжаю от палатки, меня догоняет командир Восемнадцатого Галльского.
— Мы идем в западню, — говорит Нумоний. — Ты ведь это понимаешь, Гай?
— И?
— Теперь они нас погонят со своей земли. Мы захватчики, помнишь? — говорит Нумоний Вала.
Некоторое время я молчу. Захватчики — римские убийцы — убивать без жалости. Логическая цепочка.
— Нет, — говорю я. — Не помню.
* * *
Матросы начинают кричать.
Квинт поднял голову, ветер теребил светлые волосы на лбу. В его руках — письмо. Сверху появилась смуглая голова, совершенно разбойничья с виду.
— Что там?
— Акулы, префект.
Он выпрямился.
— Вижу.
Темные следы в воде. Пенные росчерки. Черные треугольники плавников.
— Приготовьте мясо.
Принесли ведра. Особая мясная вонь от них, Квинт прищурился. Выбрал ведро и погрузил руки, вытянул несколько кусков. Поднял. С кровавой вырезки стекали по предплечьям и падали вниз капли. На палубе осталась цепочка красных пятен.
Квинт размахнулся и швырнул кусок мяса далеко в море.
Он медленно пролетел по дуге и упал в воду. Плюх!
Либурна набирала ход.
Весла поднимались и опускались в волны под удары барабана. Белая пена захлестывала деревянные лопасти, вскипала.
Черные плавники резали лазурную гладь.
* * *
— Легат! Из леса выходят всадники. Похоже, в римских доспехах...
— Где?!
И вот — долгожданная помощь. Сюда идут германские союзники!
Наконец-то.
Они все ближе. Спасены! Спасены, думают римляне. Ликуют, предвкушая поражение германцев. Арминий, Арминий идет нам на выручку!
— Арминий! Арминий идет нам на помощь! — кричит Тит Волтумий. — Метеллу все-таки удалось. Теперь мы погоним гемов, как шавок.
Всадники приближаются. Уже можно рассмотреть алые вексиллы и зеленые щиты вспомогательных когорт.
Это германские когорты Арминия.
Помощь.
Интересно. Получается, брат провел свои когорты напрямую через лес, не по дороге...
Которая все равно забита нашим обозом.
— Отлично, — говорю я. — Теперь повеселимся.
* * *
Длинное, хищное тело выгнулось на узкой палубе между рядами гребцов. Зубы, острые как зубья, сомкнулись. Рядом с босой ногой префекта...
Квинт мгновенно отскочил — с хохотом.
Матросы закричали, зааплодировали. Им нравится их новый командир. Им нравится его бесстрашие. Им нравятся его причуды. Им нравится даже его рост.
Квинт, прозванный Гумилием, наклонил голову на плечо.
Длинные плавники акулы (не соврал грек), действительно похожи на крылья. Это акула, которая шла за либурной как на привязи — уже два дня.
— Гарс, — сказал Квинт. Центурион кивнул и бросил ему меч. Квинт легко поймал, наклонился...
С силой воткнул гладий в белесое брюхо. Акула забилась.
Пасть акулы раскрывалась, закрывалась... снова раскрывалась.
Огромные зубы в несколько рядов. Чудовищные. Острые.
* * *
И тут они швыряют это. Круглое.
Пока оно летит, я провожаю его взглядом. Круглое летит на фоне серого неба.
Круглое падает на землю, ударяется, отскакивает и подкатывается к ногам кобылы.
Останавливается.
Это голова Метелла.
Мертвые глаза смотрят на меня из-под запекшихся век. Один глаз больше другого, словно даже после смерти префект конницы мне подмигивает.
"В другой раз получишь по шее"
"Да, легат".
Тишина.
И тут все сдвигается. Начинает двигаться на бешеной скорости, несется вскачь.
В рядах легионеров раздается полувой-полустон. Нарастающий, как волна.
Кобыла встает на дыбы и едва не сбрасывает трибуна к чертовой матери. На мгновение я вижу его лицо — белое, без кровинки.
Метелла, с которым я фехтовал на деревянных мечах, больше нет. Его убили. Наши союзники убили.
Я внезапно вижу перед собой лицо Арминия... Луция... Арминия...
Мой брат убил.
"Разве можно доверять варварам?"
— Семнадцатый! — ору я. — Морской! К бою!
Резкий, пугающий звук буцины разносится над легионами. К бою.
* * *
И все равно мы не успеваем перестроиться.
Удар. Столкновение.
Грохот такой, что вот-вот лопнут барабанные перепонки... Я открываю рот и ору вместе с легионерами, чтобы не оглохнуть.
Аааааа! ААААааааААа!
Скрежет металла. Вопли раненых.
Квинтилий Вар, мимо которого бегут легионеры. Лицо Вара — с наползающей на него тенью орла.
* * *
Акулы рвут тело человека, выброшенного за борт. Бурлящая вода, в которой расплывается облако крови.
Разорванные конечности. Истрепанные, белесые обрубки плоти.
Квинт задумчиво смотрит на это, перевесившись с борта либурны. Да, это отличается от того, чтобы бросить в воду куски козлятины. Не сильно, но отличается.
— Пираты, — подходит триерарх, чешет подбородок. — Совсем недавно прошли. Этот, наверное, лишний был. Больной или бедный.
Недавно?
— Тогда почему мы их не видим? — спрашивает Квинт.
Грек пожимает плечами. Квинт щурится. "Как будто ты не знаешь. Ты же сам — такой же пират", думает он.
* * *
Гемы на отличных конях. Стена всадников приближается.
Я уже вижу бронзовые пряжки конской сбруи.
Я вижу — движутся мышцы под лошадиными шкурами. Оскаленные пасти, из которых капает слюна.
Серые комья грязи летят из-под копыт.
Огромные и страшные, они приближаются. Один из всадников вырывается вперед... Скачет перед строем.
Я сглатываю. Проклятье!
Предчувствие пронзает меня, пробегает как разряд молнии — от затылка до пяток.
На всаднике — маска римского кавалериста. С детским выражением на отполированном лице. Серебряная маска.
Это Арминий.
Убийца брата. Брат. Римлянин. Варвар.
Германцы скачут стеной. И вроде бы стена уже должна сбавить ход, чтобы не раздавить первые ряды легионеров... но она не сбавляет. Совсем. Кони роняют пену. Варварские лица в шлемах римского образца — но дешевых, бронзовых — кажутся жестокой шуткой.
Сверкают клинки. Всадники вдруг опускают копья. Нестерпимый блеск металла.
— Легат! — кричат мне. — Осторожнее! Легат!
Коричневая шкура лошади.
Еще немного и меня снесет, раздавит копытами...
Удар.
* * *
Поток конской массы. Тысячи ног. Тысяча лошадиных морд. Тысяча морд не лошадиных.
Германцы — светловолосые и рослые, с яростными светлыми глазами.
Они на крупных испанских лошадях. Которых дали им мы, римляне — вместо германских коней, плохих и низкорослых.
Великаны.
Пешие германцы бегут рядом со всадниками, держась за гривы коней. Такая хитрость увеличивает ударную мощь когорты в два раза минимум. Только гемы на такое способны.
Кровь хлещет и пенится. Удар конской массы сворачивает когорты. Стон и грохот.
Проклятье!
В полной тишине я вижу летящие от копыт комья грязи. Разверстые пасти коней и людей. Клочья пены.
Беззвучно храпящих коней.
Момент, когда все зависло на волоске и сейчас все рухнет.
Момент необратимости.
Ethos Аристотеля. Выражение незрячих глаз Язона — за миг до того, как на него обрушится старый "Арго"...
Кажется, мгновение назад все еще можно было исправить. Что варвары, приближающиеся к нам на хрипящих и роняющих пену конях — идут к нам на помощь.
А не убивать нас.
Копыта бьют. Грязь летит — крупными комьями, я вижу, как они плавно летят в неподвижном стеклянном воздухе.
Глухота.
Мой кошмар наяву. Тогда, после пожара в бабушкином доме, когда меня задело упавшей с неба горящей доской, я лежал в затемненной комнате. Руки замотаны бинтами, пропитанными желтой мазью.
И я ничего не слышал.
Совсем.
* * *
Германские когорты врезаются в ряды легионов, сминают наш строй, опрокидывают фланг. Кровь льется. Легионеры падают под копыта, словно подкошенные. Гемы топчут их конями.
Нас предали.
Германцы вопят. "Ти-ваз! Ти-ваз!" Не ожидавшие предательства, легионы дрогнули, начали терять единство и уверенность.
— Спасайся, кто может! Предательство! Окружили, окружили!
Война — это беспомощность.
Я стою и смотрю, как наши союзники (бывшие!) разламывают, топчут наш строй. Гемы орут. Они осмелели. Даже те, что недавно бежали от наступающих когорт, возвращаются и нападают снова.
Легионеры умирают.
"Мулы" дрогнули и побежали.
Ужас вокруг.
* * *
Я не знаю, почему так происходит.
Никто не знает, думаю.
Вот жил себе человек. Римлянин. Достойный человек, любой скажет. Соблюдал обряды, чтил богов, не обижал жену и детей, заботился о родителях.
И вдруг — перестал быть достойным.
Вот так, мгновенно. Сорвался. Был достойный римлянин, и не стало. Гай Марций Кориолан был настолько обижен народом Рима, что при всей своей чудовищной гордости переметнулся к вольскам и вместе с ними пошел на родной город.
Предательство.
Откуда это в людях?
* * *
Кровавая баня продолжается. Это, видимо, момент намазывания на тело оливкового масла... прежде чем его соскрести — только в этом случае его сдирают вместе с кожей.
У меня перед глазами: море, полное трупов. Клубы крови, в которых мелькают оторванные руки, ноги, головы... тела.
И темно-белесые, стремительные тени проносятся, пронизывают красноватую мглу.
Акулы.
Острые ряды зубов. Смертоносные конусы. Равнодушные, стеклянные глаза...
Легионы едва держатся. Только многолетняя выучка не позволяет им разбежаться в панике. И тот факт, что отступать нам некуда.
Мы — в самом центре Великой Германии.
Это какая-то ошибка, думаю я. Это не Арминий. Это не мой брат.
Мой брат — римлянин.
А не это кровавое чудовище с серебряным лицом.
