Омак: Тварь за стеной

Их было три. Три волны, накатывающие одна за другой, плавящие кислотой мозг и не дающие покоя. Злость, ненависть и жалость шли именно в таком порядке. Изводя Фаору, они засасывали её словно болотная жижа из которой выбраться становилось всё труднее.

Сначала шла злость, всегда только на себя, за слабость тогда, в детстве, когда она не смогла защититься и сейчас, за то, что не может справиться сама с собой и со своими собственными кишащими таракашками. Потом ненависть, жгучая и отбивающая набат в висках. Ненависть на отца за боль, потери и интернат, сделавшие её жестокосердной и потихоньку убивавшие природой вложенные в неё женственность и ласку. И наконец жалость — к себе, за то что из-за всего этого наверно никогда не сможет открыться мужчине, и... к отцу — за то что он так и не стал человеком.

— Вот ирония судьбы... никогда не был человеком и так и не стал, — Фаора сама не заметила что проговорила это вслух.

— Что? — Хан медленно повернулся. От его взгляда не скрылось то, как Фаора пытается вернуть себе состояние воина, а не женщины.

— Ничего, Генерал! — она выпрямилась, подняла высоко голову. Вроде в облике её всё как обычно, ничего не изменилось, но однако же нет. Зод заметил одну деталь, и она ему не понравилась -женщина прятала глаза. Смотрела не на него, а куда-то поверх. Это было совершенно ей не свойственно.

— Фаора-Ул, ты уверена что всё в порядке? — Зод нахмурил брови. Он чувствовал, что она ему врёт, но... просто жёстко заставить её говорить будет глупо. Это совсем не сблизит их, наоборот, отодвинет Зода от неё на расстояние вытянутой руки, то самое, за пределами которого уже не доверяют.

— Да, генерал! — отчеканила женщина, и наконец посмотрела ему в глаза.

Спокойный, чуть исподлобья взгляд, сильно сжатые губы, и ни одного дрогнувшего мускула. Фаора вновь была прежней.

Зод молча кивнул и отвернулся, но это маленькое происшествие никуда не пропало, оно свернулось змейкой в одной из извилин мозга лорда-протектора, и там на время задремало.

— Можешь идти, Фаора. Уже поздно. — не поворачиваясь проговорил Зод.

"Она просто женщина, и скрывает то, что не хочет показывать другим, включая и меня. Искусно притворяется, пряча тёмные закоулки внутри. Почему же меня это задело? Потому что я властелин от которого скрывать ничего нельзя, или потому что для Фаоры я не тот мужчина, которому доверяют во всём? — пронеслось в голове Хана как только дверь за ней закрылась, — Впрочем, с этим я разобраться ещё успею. У меня есть более важные дела чем секреты этого очаровательного создания". — он мотнул головой, словно вытряхивал эту ерунду из головы, но... отменять за ней наблюдение не стал. Как говорится — доверяй, но проверяй. Он знал — в такое смутное время часто теряют контроль и совершают глупости те, от кого ты подобного не ждёшь.

"Мне нужна вода, — думала Фаора, спешным шагом приближаясь к своей комнате. — Мне нужна вода и остыть!"

Через десять минут она уже стояла в душе, опустив голову и подставляя плечи карающим каплям. Они врезались в кожу, рассекая её в кровь. Спина женщины быстро приобрела вид перепаханного кровавого поля. Но именно эта боль успокаивала и уносила растерянность. Фаора вздохнула полной грудью и не открывая глаз тихо заговорила:

— Надо же было быть такой идиоткой! Показаться генералу слабой! Будь я на его месте — вышвырнула бы себя за шкирку! Что со мной происходит?! Забыла что я воин? Воины не распускают нюни и не живут прошлым! Они или уходят, как могут уходить только воины, или устраняют проблему мешающую им быть воином!

Уже через десять минут Фаора, пригладив рукой волосы, перешагнула порог своей комнаты. Она даже не стала использовать регенератор для заживления ран, покрывающих сейчас её спину. Всё оставила на потом. Прилипшее от крови бельё приносило боль, но это только больше злило её.

— Или сейчас, или никогда. Или я воин, или трус. Или я могу быть рядом с Генералом, или я не имею на это права, — последнюю фразу она произнесла одними губами.

Расположение тюрьмы, в которой находился её отец, она отлично знала. Вулканически опасный район, после каждого извержения покрывающийся растительностью от выделяемого тепла быстрее, чем на других участках Криптона. Построить тюрьму именно здесь решил сам Дру-Зод. Он считал что излучение базы полностью потеряется на фоне вулканического района. А кристаллический корпус не даст базе расплавится в лаве.

Фаора достигла базы поздно ночью. Несколько уровней, кодов доступа и она ступила в спящие коридоры тюрьмы.

— Запрашиваемый заключённый? — проекция женщины замигала зеленоватым цветом.

— Ху-Ул, — Фаора проговорила это сквозь сжатые губы. Во время его с ней игр, он заставлял дочь звать его по имени.

— Запрашивающий заключённого? — проекция опять мигнула. Будь воля Фаоры, она бы вырубила сейчас эту любопытную, но... У каждого своя служба.

— Фаора-Ул.

— Лица, принадлежащие одной семье, имеют право разговаривать без присутствия посредников. Камера 12/48. Время свидания ограничивается тремя часами, — проекция пропала, и коридор осветился дополнительными лампами, струящими приглушённый свет. Над одной из дверей, по правую руку Фаоры, вспыхнула голубым маленькая лампочка.

Ей показалось что пока она отвечала на вопросы, ей на ноги нацепили чудовищных размеров и веса сапоги. И теперь каждый шаг давался так тяжело, что в ушах зашумело, словно сейчас она находилась в зоне колоссальных нагрузок. Глупцы те, кто думает что время лечит и обиды с годами забываются. Нет! Нет и нет! Обиды не забываются, они, обрастая мхом взросления, становятся только больше и страшнее. К ним, как магнитом притягивается вина, страх и неполноценность от осознания пережитого унижения. И как бы ты ни старался, побороть всё это очень сложно. Ты всегда чувствуешь боль, всегда знаешь что доверять нельзя, и всегда слышишь за спиной смешки, хотя они только в твоём воображение, потому что остальным на тебя наплевать. Как было наплевать тому, кто посягнулна твою беззащитность. Наплевать тому, кому ты верил и кого пытался до последнего оправдать.

12/48. Голубая лампочка над тёмной дверью погасла, стоило Фаоре поднять на неё глаза. Женщина чуть изменила настройки ткани в верхней части костюма, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха. Не помогло. Только сердце заколотилось чаще, а по спине пробежала змейкой капелька холодного пота. Именно так её организм реагировал каждый раз, когда отец запирал дверь, намереваясь остаться с ней наедине. Страх поднялся к самому горлу, она вдруг забыла что стала сильным воином, дающим фору многим мужчинам. Сейчас она была вновь маленькой девочкой, знающей, что с ней будут делать, стоит двери закрыться.

— Стоп. Зверь просто зверь. Но ты воин.

Она резко нажала на кнопку. Дверь пропала, пропуская её в камеру.

Небольшое пространство. Серое, как и душа того, кто сидя на кровати глядел в её сторону. Фаора не моргая всмотрелась в него. Отецизменился. Всё в нём было не так. Почему-то даже в латах, он не был таким мощным, каким помнила его Фаора. А впрочем... она же тогда была ребёнком и все мужчины в то время казались ей огромными и сильными. Она долго смотрела на него, не находя первых слов. Ещё недавно, стоя перед закрытой дверью, она думала что отец, узнав её, забьётся в угол и будет просить о пощаде, а она не станет его слушать и забыв о милосердии станет методично уничтожать его. Сейчас же, глядя на то, что когда то имело имя Ху-Ул, она потерялась в своих чувствах. Ведь ненавидела она именно образ отца, а не то, что сейчас находилось перед собой. Хотя... она должна вспомнить что внутри этой брони ещё оставалась часть Ху-Ула, сломавшего её много лет назад.

— Ты узнаёшь меня, Ху-Ул? — она сделала шаг вперёд. От её движения он ожил, его корпус чуть сдвинулся ближе к углу и он... отвернулся. Для Фаоры это была пощёчина. Почему-то она была уверенна что он узнал свою дочь, и своим безразличием решил вновь унизить её, напомнив ей что она не более чем игрушка для удовлетворение похоти, не достойной ни взгляда, ни слова.

— Ты узнаёшь меня?! Отвечай! — Женщина сделала ещё шаг, сильно ударив рукой по прозрачному барьеру отгораживающему их.

То что раньше имело имя Ху-Ул резко повернулось. Через прозрачный купол шлема и местах сцепления лат, проступило голубоватое сияние. Маска пропала и на Фаору устремились два голубых огонька, ничего общего не имеющего с человеческими глазами. Пропала и форма и цвет, присущие людям, но самое отвратительное — в них теперь ничего нельзя было прочесть. А женщина хотела именно этого. Ротовое отверстие, лишённое губ, скривилось в оскале и он бросился к Фаоре так стремительно, что не будь здесь бронестекла, навряд ли она успела бы увернуться. Его кулак обрушился на стекло. Ещё, ещё и ещё раз. К этой канонаде гулким фоном прибавилось рычание. Утробное и жуткое оно казалось не прекращалось ни на секунду. Зверь начинал бесноваться всё яростнее. Его движения стали резче, а удары кулаков, плеч и ног теперь обрушивались не только на стекло, но и на стены. Это было похоже на буйное сумасшествие, направленное напугать и обескуражить. Но как ни странно, наверно именно это придало Фаоре уверенность. Как бы это не парадоксально звучало, но бурлящая, демонстративная сила противника вернула силы ей. Она чуть расставила ноги, скрестила руки на груди, показывая своё превосходство и смотря на бесновавшегося зверя исподлобья, перестала скрывать полную отвращения и ехидства улыбку.

— Вот мы и встретились, папа, — её слова стали спокойны и сдержанны в эмоциях, — Раньше я была узником твоих желаний, теперь ты узник моих. Что мне сделать с тобой, чтобы всё было как можно более мучительно? Хотя... ты и так наказ. Что может быть мучительнее, чем не принадлежать себе. Когда-то я была игрушкой в твоих потных руках, теперь игрушкой стал ты. Отвратительной игрушкой. Но это тебя по-видимому не очень волнует. Тогда я скажу тебе ещё один секрет, который тебя не может не порадовать, папочка... ты заперт и не способен выбраться, а такой ты уже никому не нужен. Даже своим хозяевам. Они отлично знают что зверь опасен только на воле, в клетке он теряет своё значение. Ты очень жалок. И эта злоба, которую ты расплёвываешь по стенам, не более как признак твоей слабости. Слаб и жалок..., — она усмехнулась, — отличные качества для того кто сдохнет в этой камере. Я знаю... ты только делаешь вид, что не понимаешь о чём я говорю. Ты всё слышишь и всё понимаешь. И эта твоя комедия всего лишь позабавила меня, не более... Ты похож на жука в стеклянной коробке и навсегда им останешься. Да уж... очень достойный конец для воина. Да... я думала увидеть здесь мужчину, а увидала клоуна. Прощай. Надеюсь что каждый твой день будет так же отвратителен, как ты сам.

Фаора развернулась и успела сделать шаг к двери, прежде чем услышала за спиной:

— Подожди.

Она резко повернулась. Он стоял так же, как она несколько мгновений назад — немного расставив ноги и скрестив повелительно руку на груди. И хотя в его лице ничего не изменилось, сейчас весь его вид олицетворял уверенность и превосходство.

— Он узнал. Ты Фаора. Маленькая девочка с худыми бёдрами и большими глазами. Его дочь. И его игрушка. Ты хотела ему отомстить, так? Поэтому всю жизнь пыталась перестать быть женщиной. Наверняка твои фантазии изобиловали исключительно сценами отмщения, не более того. И после этого ты смеешь говорить мне что это я жалок? Нееет, это передо мной стоит жалкая марионетка не способная справиться даже с собой. Ты мне сказала что это я заперт? Хм... это ты заперта. В камере своих детских фобий. Это я никому не нужен? Это ты никому не нужна. Ты не женщина. И не мужчина. Кто ты?! Сломанная кукла для извращений!

Фаора задрожала. Её лицо вспыхнуло от злости и... стыда. Она сжала кулаки так сильно, что ладони полопались от вонзившихся в них ногтей. Но физической боли она не чувствовала. Это чудовище знало что сказать, и за какую нитку потянуть. Он не давал ей расслабиться ни на миг:

— Ммм... тогда ты тоже сжимала кулаки, и к чему это всякий раз приводило? — его глаза из голубых стали окрашиваться в сиреневый, и отвести от них взгляд женщине становилось всё труднее. Они словно стали замочной скважиной, заглядывать в которую страшно, но не заглянуть невозможно: — Так ты помнишь? Каким был результат? — его голос стал слаще и оттого противнее, Фаоре показалось, что её сейчас стошнит.

— Отвечай, маленькая дрянь! Ведь так он тебя называл, да? — вдруг рявкнул он, и она почувствовала пощёчину отца, оттуда, из детства.

Женщина инстинктивно сделала шаг назад и прижала к щеке ладонь. Какими-то остатками рационального разума она понимала что происходящее не более, чем жёсткий прессинг, но остановить всё это уже не могла.

— Что же ты молчишь, а? Ты пришла чтобы показать мне что стала сильной и храброй? Что перестала быть вещью?! Так покажи! Пока я не вижу в тебе ничего достойного! Кроме быть может твоих бёдер...

Он захохотал, задрав голову.

— Ублюдок! — теперь пришла очередь Фаоре бить кулаками в бронестекло. Казалось что они поменялись местами и её спокойствие перекочевало к нему, а его сумасшествие к ней, — Я ненавижу тебя! Ненавижу! Я уничтожу тебя!

— Ты?! Да ты не способна этого сделать! Ты такая смелая только за стеклом! Ты заскулишь сразу, как только окажешься со мной лицом к лицу. Если хочешь доказать мне что-то, давай, иди сюда. Или боишься что тебе опять придётся вспомнить, кто ты на самом деле? Что же я вижу? От твоей смелости не осталось и следа? Всё верно. Ты не способна противостоять. Всё что ты делала в жизни так это просто пыталась за грубостью спрятать слабость.

В голове взорвалось. Ненависть и злоба закружили в хаотичном танце самообладание и трезвость мыслей. Ещё миг, и она бы убрала бронестекло, чтобы достать это чудовище. Её успел остановить голос Дру-Зода:

— Отставить, Фаора-Ул! Я жду тебя через час.