Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Предисловие переводчика

Предисловие переводчика

Две великие мировые цивилизации, западноевропейская и дальневосточная, разделенные тысячами километров, на протяжении веков развивались независимо и практически ничего не знали одна о другой. В особенности это касалось Японии. Если до средневековой Европы еще доходили смутные слухи о существовании где-то у восточных пределов Азии якобы сказочно богатого "острова Сипангу", происходившие из книги венецианского путешественника Марко Поло, то японцы пребывали в полном неведении о Европе: мир ограничивался для них, кроме их родины, Китаем, Кореей, странами Юго-Восточной Азии и еще Индией, откуда на их острова в древности проник буддизм. Встреча представителей двух цивилизаций состоялась в эпоху Великих Географических открытий, когда народы и государства, прежде не вступавшие в контакт из-за своей отдаленности и известной сложности коммуникаций, оказались связаны между собой нитями политических, культурных, религиозных или экономических связей. Именно этот динамичный, насыщенный событиями период встречи, а затем взаимного узнавания и влияния представителей столь разных, порой диаметрально противоположных по своим ключевым характеристикам культур стал предметом фундаментального исследования английского историка, специалиста в области истории колониальных империй эпохи раннего Нового времени, Чарльза Ральфа Боксера (1904-2000). Несмотря на то, что его монография "Христианский век в Японии" впервые была издана в 1951 г., благодаря собранному в ней обширному материалу и великолепной эрудиции автора она не утратила своего значения и в наши дни.

Хронологические рамки книги Ч. Р. Боксера ограничены 1549 г., с одной стороны — годом начала проповеди Франциска Ксаверия в Японии, и заканчиваются 1650 г. — годом, примерно совпавшим с последней, окончившейся неудачей, попыткой португальцев из Макао восстановить торговые отношения с Японией. В то же время, его книга выстроена по тематическому принципу, что в некоторых случаях приводит к нарушению хронологической последовательности событий. По этой причине будет нелишним привести краткий очерк периодизации контактов западноевропейских стран с Японией в XVI-XVII гг. Историк Э.Я. Файнберг подразделяет "христианский век" в истории Японии на четыре этапа.

На первом этапе (1542-1592) почти единственными европейцами в Японии были португальцы, которые вели обширную торговлю с ней через промежуточную базу в Макао (основан в 1559 г.). В этот период начинается и достигает своего расцвета проповедь христианства в Японии, которую сосредоточил в своих руках орден иезуитов. Монопольное право португальцев на торговлю с Японией закончилось в 1592 г., когда в страну были допущены испанцы.

Для второго этапа (1592-1609) характерно испано-португальское соперничество, которое нашло отражение в распрях и соперничестве между действовавшими в рамках португальского падроадо (патронажа) иезуитами, и другими духовными орденами — доминиканцами, францисканцами и августинцами, проникавшими в Японию с Филиппин и из Новой Испании (Мексики), опираясь на поддержку испанской короны. В этот период в Японии появляются голландцы (1600 г.), открывшие в стране в 1613 г. свою первую торговую факторию.

На третьем этапе (1609-1615) первую попытку наладить торговлю с Японией предприняли также англичане, основавшие свою факторию в 1613 г. на острове Хирадо. В результате Япония становится одной из многих сцен противостояния католических (Португалия и Испания) и протестантских (Нидерланды и Англия) держав, где борьба за доступ к ценному японскому рынку тесно переплеталась с религиозным соперничеством представителей обеих конфессий. В этот же период в стране начались первые масштабные гонения японских властей на христианство.

Четвертый этап (1615-1640) характеризуется изданием указов о запрете исповедания христианства и изгнанием европейцев — на практике, это касалось испанцев и португальцев, которые объективно представлялись сёгунату более опасной угрозой, чем относительно немногочисленные и не заинтересованные в проповеди христианства представители протестантских держав. В ходе дальнейших мер по изоляции страны японцам было запрещено выезжать за границу и вступать в сношения с иностранцами. "Таким путем, — отмечает Э. Файнберг, — постепенно стала осуществляться политика изоляции Японии от внешнего мира" (1).

На первом этапе контактов европейцев с Японией основной импульс исходил от государств Западной Европы, первыми ставших на путь заморских открытий и экспансии, приведшей в итоге к формированию первых в мировой истории трансконтинентальных колониальных империй — Испании и Португалии. В сравнительно короткий по историческим меркам срок (немногим более чем сто лет) португальцы "открыли" — для своих соотечественников и европейцев в целом — огромные пространства Старого Света. Продвигаясь шаг за шагом вдоль береговой линии африканского и азиатского материков, португальцы фактически ровно через сто лет после начала первых исследовательских экспедиций принца Энрике Мореплавателя в Атлантике достигли крайних восточных пределов Азии, высадившись на побережье Китая и "Островах Пряностей" (Молукках). Последней из стран дальневосточного региона, с которой португальцы (и Европа в целом в их лице) установили прямые связи, стала Япония. Прибытие португальских купцов на остров Танегасима у южной оконечности Кюсю в 1542 г. положило начало приблизительно 100-летнему периоду достаточно тесных и многогранных отношений Японии с Западным миром, насильственно оборванных сёгунами из династии Токугава. Этот период оказал довольно глубокое влияние на пути исторического развития страны, в первую очередь, вследствие того, что проникновение в Японию иностранных миссионеров и распространение католической веры стало основной причиной того, что правители Японии взяли курс на полную изоляцию страны от западных влияний. Длительная изоляция Японии, консервация ее социально-экономического строя, в свою очередь, привели к ее отставанию от европейских государств, преодолеть которое пришлось ускоренными темпами уже во второй половине XIX в., после так называемой "революции Мэйдзи".

Хотя первые эпизодические встреч и контакты португальских мореплавателей с японцами, возможно, имели место еще в 1509-1511 гг. в Малакке, первая засвидетельствованная в источниках высадка португальцев на одном из островов Японского архипелага произошла, как сказано выше, только в 1542 г. Долгое время "первооткрывателем" страны считался Фернан Мендес Пинто. Этот знаменитый португальский авантюрист 16 в., испробовавший себя за 20 лет пребывания на Востоке в роли солдата-наемника, купца, дипломата и пирата, сам присвоил себе лавры первооткрывателя в своих написанных на закате дней в Португалии "Странствиях" — увлекательных, но, к сожалению, не во всех отношениях достоверных мемуарах о приключениях и невзгодах, пережитых на своем веку, — книге, ставшей одним из "бестселлеров" западноевропейских читателей XVII в. Магия имени Пинто, точнее, созданный им образ первопроходца до такой степени довлел над умами исследователей, что даже в советской академической "Всемирной истории" 1958 г. Пинто без тени сомнений назван первооткрывателем Японии (2). Между тем, как показывает беспристрастный анализ источников, Пинто, этот известный мистификатор, в данном случае не устоял перед искушением приписать себе чужие заслуги. В действительности, несмотря на то, что Пинто, вероятно, и побывал в Японии в 1540-х гг., первыми португальскими моряками, достигшими побережья островной империи, были купцы Пейшоту, Зеймоту и да Мота. Это произошло в 1542 г.

Как и многие другие открытия, оно состоялось по воле случая. Зафрахтованная португальскими купцами джонка, направлявшаяся из Сиама в один из южнокитайских портов, сбилась с курса из-за тайфуна, отнесшего ее на восток. Ознакомившись с природными ресурсами местности, в которой они оказались, португальцы осознали, что торговля с Японией может принести им большую прибыль. Однако очень скоро едва ли не все внешние сношения с новооткрытой страной прочно взяли в свои руки, или, по крайней мере, под свою "опеку" представители недавно созданного, но уже успевшего громко заявить о себе ордена иезуитов.

Слово "иезуит" имеет в русском языке — так уж сложилось исторически, и не в последнюю очередь из-за противостояния католической и православной Церквей и немалой роли иезуитов в полонизации и насаждении униатства на землях современных Украины и Беларуси в XVI-XVIII вв. — как правило, негативные коннотации. Хитрость, двуличие, лукавство, лицемерие, неразборчивость в средствах, умение ловко использовать чужие пороки для достижения поставленной цели — таковы стереотипные характеристики иезуитов в русской исторической литературе (3). Бесспорно, иезуиты были прежде всего проводниками политики папской курии. В Европе они находились в авангарде Контрреформации — религиозно-политической борьбы с реформаторскими Церквями, бросившими вызов монополии папства на единоличную духовную власть над верующими; за ее пределами они вели активнейшую деятельность на миссионерском поприще, стремясь обратить в лоно католицизма "язычников". Но действуя в качестве агентов Рима, иезуиты объективно способствовали, пусть и в ограниченном масштабе, распространению образования, просвещения, гуманитарных и точных наук, научно-технических и медицинских знаний; они основывали и содержали школы, семинарии, больницы, типографии и, выполняя посреднические функции, вносили свой вклад в культурный обмен и приобщение представителей народов, населяющих самые разные части земного шара, к достижениям западной цивилизации.

У истоков деятельности иезуитов на Кюсю стоит харизматичная и уже при жизни овеянная легендами фигура Франциска Ксаверия (или Ксавье), "апостола Индии и Японии", как его называла иезуитская историография. Ксаверий, несмотря на то, что панегирики иезуитов в его честь носят явно преувеличенный характер, полны невероятных деталей, изобилуют чудесами и вмешательством воли высших сил, был незаурядной личностью. К моменту начала проповеди в Японии за его плечами находился богатый многолетний опыт миссионерской работы в Индии, на Цейлоне и в Юго-Восточной Азии, где он был первым либо одним из первых "сеятелей Евангелия". Само его появление в Японии было вызвано случайным обстоятельствами. В 1549 г., после возвращения с Молукк, Ксаверий познакомился в Малакке с японцем по имени Ядзиро (в португальских источниках — Анджиро), изгнанным с родины за совершенное им убийство. Под влиянием бесед с Ксаверием и его наставлений Ядзиро принял крещение и стал в дальнейшем одним из самых близких и преданных сподвижников будущего святого. Рассказы Ядзиро о своей стране побудили Ксаверия, колебавшегося в выборе следующего поля миссионерской деятельности, направиться в Японию. Просвещенные, культурные и цивилизованные японцы представлялись ему гораздо более многообещающими кандидатами для обращения в христианство, чем полунагие дикари с Молуккских островов с их анимистическими верованиями, среди которых он работал до этого.

Прибыв в Японию, Ксаверий высадился на Кюсю, в порту Кагосима, находившемся во владениях феодального рода Симадзу. Правивший даймё Симадзу, Такахиса, оказал миссионеру дружественный прием и предоставил в его распоряжение дом, ставший первой резиденцией ордена иезуитов на японской земле. Франциск Ксаверий и его ближайшие помощники, Косме де Торрес и Хуан Фернандес, также состоявшие в ордене иезуитов, незамедлительно принялись вести миссионерскую деятельность среди японцев, опираясь на поддержку Ядзиро и членов его семьи, выступавших в качестве "консультантов" и переводчиков (сам Ксаверий неоднократно упоминал в своих письмах, что японский язык давался ему с трудом), и вскоре их труды положили начло относительно немногочисленной, но стойкой христианской общине — первому "ростку" католицизма в Японии.

Успех проповеди христианства в Японии в первую очередь (наряду с подвижническим рвением самих миссионеров) объяснялся внутренним состоянием самой страны. Во время прибытия португальских купцов, а вслед за этим — и католических миссионеров Япония переживала одну из самых бурных и драматичных эпох в своей истории, получившую в традиционной японской историографии название "Сэнгоку-дзидэй", или "Период воюющих княжеств". Это было время непрерывных феодальных войн, усобиц, смут и всеобщей анархии. Центральная власть фактически отсутствовала, сёгуны (военные правители) из династии Асикага контролировали — да и то условно — лишь небольшую территорию вокруг столичного города Киото, а власть императора-тэнно, номинального верховного правителя Японии, считавшегося потомком богини солнца Аматэрасу, давно уже превратилась в пустой звук (императоры выполняли только ритуальные и церемониальные функции). В этих обстоятельствах на авансцену политической жизни выдвинулись влиятельные и амбициозные наместники провинций — кугэ, оттеснившие от власти старую придворную аристократию и присвоившие себе господство на местах. (Этот процесс получил в японской историографии название "гэкокудзё" — "Низы свергают верхи"). Располагая собственными армиями, взимая по своему усмотрению налоги с крестьян и признавая лишь одно право — право сильного, бывшие кугэ, ставшие могущественными феодальными князьями — даймё (япон. "носитель большого имени"), вели себя как независимые правители, признававшие власть сёгуна лишь на словах, да и то, когда им было это выгодно. В обстановке всеобщего хаоса и анархии также чрезвычайно возросло могущество буддитских сект (Лотоса, Нитирэн (Чистой Земли) и др.) Подобно светским князьям, буддистские секты контролировали целые области и провинции и обладали многотысячными армиями из монахов-воинов, напоминавших средневековые европейские духовно-рыцарские ордена, с тем лишь исключением, что они вербовались не из знати, а из крестьянства и беднейших самураев.

Всё описанное выше в особенной степени было характерно для самого южного из крупных островов Японии, где начали свою деятельность миссионеры, — Кюсю, оставшегося на все последующее время основной базой иезуитов и оплотом христианства. В XVI в. Кюсю был разделен на восемь провинций, за власть над которыми боролись пять феодальных кланов — Симадзу, Сорин, Омура, Арима и Рюдзодзи. Пользуясь своей удаленностью от столицы, даймё Кюсю держали себя как де-факто независимые владетели. Они поддерживали торговые связи с островами Рюкю (в то время — независимым королевством, хотя формально признававшим сюзеренитет китайского императора), Китаем и другими странами Восточной и Юго-Восточной Азии, а также поощряли грабительские набеги знаменитых японских пиратов позднего средневековья — вако на китайское и корейское побережье, предоставляя им убежище в своих портах, за что пираты щедро делились с ними захваченной добычей. Иными словами, Кюсю в отличие от остальной Японии был более тесно вовлечен в международные связи, как на экономическом, так и на политическом уровнях, и проявлял существенно больший интерес к внешнему миру. Принятие христианства для князей Кюсю было, по словам историка Э. Берзина, "необходимым идеологическим оформлением сепаратистских устремлений" (4). В связи с этим неудивительно, что этот самый южный из японских островов покрылся густой сетью христианских миссий и опорных пунктов. Уже в 1560-х гг. иезуиты утвердились во всех крупных портовых городах и центрах княжеств Кюсю, таких как Ямагути, Хаката, Хирадо и т.д. и "создали христианские общины в провинциях Сацума, Бунго, Хидзэн, Нагато, Тоса, на островах Гото и Амакуса" (5).