"Красное, тревожное солнце вставало над океаном, вырвавшись из свинцовой хмари, тяжело придавившей восточный горизонт. На западе такой же причудливой сизой тучей громоздились контуры старинного порта. Паруса встрепенулись и напряглись, почуяв усиливающийся ветер. Розовым облаком скользил по морю романтический барк, а с подветра его бдительно сторожило серо-стальное, узкое, угловато-хищное порождение НТР. Расчехленные пушки фрегата слепо уставились на парусник.

"Будет буря", — подумал седой капитан, вынимая изо рта обязательную по законам жанра пенковую трубку и сверху вниз разглядывая своего ничтожного собеседника мудрыми глазами морского волка. — "Что ж, будет буря — мы поспорим..."

Между тем ничтожный собеседник всё не унимался. Он топорщил усики классического злодея, вертел на толстом пальце толстую золотую цепочку классического кровопийцы-эксплуататора и тыкал другой рукой в сторону фрегата.

— Сопротивление бесполезно! — каркало ничтожество. — Последний раз спрашиваю: где сокровища?

— Сокровища... — задумался капитан. — Истинное сокровище — это наш русский мятежный дух. И его у нас действительно много.

— Какой дух? Я говорю о швейцарских сокровищах! О шестидесяти трех миллионах! Капитан, куда вы дели золото Альп?

— Какое золото? — очень натурально удивился капитан. — Наши люди, наши мальчишки — вот наше золото!

И он обвел рукой вокруг себя. Все свободные от вахты курсанты полукругом столпились на шканцах (вопиющее нарушение традиций, но на что не пойдешь ради святого дела!) и угрюмо разглядывали негодяя-шантажиста. Детские ручонки до посинения сжимали рукоятки кортиков и пистолетов; синие галстуки трепетали на ветру.

— А в Альпах золота нет, — продолжал капитан. — Это даже по телевизору каждый день рассказывают...

— Правильно! — возмутился негодяй. — Теперь уже нет! Ну, вот что! Не хотите по-хорошему....

Порыв берегового ветра накренил огромный винджаммер, негодяй комично зашатался. Капитан отдал необходимые распоряжения и парусник, слегка изменив курс, пошел быстрее. Сизые тучи приближались; город исчез за серой стеной грозы.

— ...Мы арестуем ваш корабль! Идите в порт, ссаживайте несовершеннолетних...

— Ну уж нет, — усмехнулся капитан. — Никто не покинет корабль в беде. Изволите брать заложников? Сто пятнадцать детей?

Он снова обвел рукой вокруг себя. Дети с блеском в глазах придвинулись ближе.

— Зачем нам заложники? — удивился негодяй. — Нам нужно наше золото! На худой конец мы удовлетворимся этим кораблем!

— Не-ет, — покровительственно протянул капитан. — Вы не понимаете. Что к нам попало — то попало навсегда. Ваше золото Альп, например. Да и этот корабль, он ведь тоже когда-то к нам попал. Был немецкий "Коммодор Йенсен", а стал — наш. Взяли — и никому не отдадим. Хотите — и вас возьмём?

— Что? — растерялся негодяй.

— Взять! — скомандовал капитан, и гардемарины бросились. — Лево руля! К повороту фордевинд...

Короткая сумятица на шканцах, резкий хлопок многотонных парусов и рев налетевшего шквала — все слилось в одном мгновении истины. Седой капитан, как всегда, точно выбрал момент. Бушующий ливень накрыл и винджаммер, и вражеский фрегат; видимость упала до нуля; но расчет был точен. Опасно накренившись, звеня вантами, чертя реями по волнам, шеститысячетонный парусник набрал девятнадцать узлов и форштевнем крупповской стали смял алюминиевое дитя прогресса, как пустую консервную банку. Путь в открытый океан, в нейтральные воды был свободен."

#* Автор, видимо, имеет в виду "Седо́в" — четырёхмачтовый барк, построенный в 1921, как "Magdalene Vinnen II". Позже переименован в "Коммодор Йенсен". Является крупнейшим в мире учебным парусным судном.

Историк выложил на стол тощую пачку отпечатанных на принтере листков. Народ молча внимал.

— Ну, у кого-нибудь есть что сказать, коллеги?

На занятиях исторического кружка мы все обращаемся друг к другу только так — "коллега" Поначалу ребята хихикали, а потом ничего, привыкли, даже нравиться стало. Всё чаще и чаще слышишь не на кружке, просто на перемене — "коллега" да "вы". А что, прикольно!

Я привычно откашлялся. Прилипла, понимаешь, манера...

— Но ведь такого не было, Григорий Петрович?

Новый историк — мужик классный. Он появился в нашем восьмом "В" как раз в тот день, когда мы со Светкой провалились в 1904-й год, в крепость Порт-Артур, осыпаемый с моря японскими снарядами. И вернулись назад — минута в минуту, если не секунда в секунду, в тот же самый момсент. Когда покинули родной век. А в прошлом пошло ни много ни мало, как сутки. Забавно, да?

Даром мне такие забавы не нужны, вот что.

Так вот, о новом историке. Начать с того, что он — достаточно молод, во всяком случае, если сравнивать его остальными тетеньками-педагогами нашей школы. Носит потёртые джинсы и длинный, грубой вязки, свитер с массивным воротником. "Водолазный" — сказала англичанка Людмила Ивановна. — "А-ля Хемингуэй. Типичный шестидесятник". Я не понял и переспрашивать не стал, но дома немедленно полез в Википедию. Этот Хемингуэй как оказалось — знаменитый американский писатель и крутой мужик — и на войне был, и в море плавал. Пил, правда, неумеренно, отчего в итоге и помер. То есть помер от оттого, что застрелился, побывав в дурдоме — но ведь ясно, из-за чего он там оказался...

На фотке в вики-статье он и правда изображён в похожем свитере. Такие, как пояснила другая статейка (ГУГЛ мне в помощь!) были популярны у студентов шестидесятых годов прошлого века — тех, что пели под гитары у костров авторские песни и строили целину. Или БАМ? Не помню. Короче, эдакие романтики походной жизни и почитатели ефремовской "Туманности Андромеды". Я прочёл эту книжку с лёгкой руки дяди Вити — ну и мечтатели они там были...

И увлечения эти, и грубые свитера с высокими воротами остались с "шестидесятниками" на всю жизнь. Дядя Витя и англичанку относил к этому поколению... но вот историк, которому от силы лет тридцать пять?

Дело, конечно, не в одежде — хотя кое-кто из наших педагогов постарше косится на историка с неодобрением. О гламурных девицах из старших классов я и вовсе молчу — они презрительно морщат носики при виде свитера и джинсов Григория Петровича. Говорят, завучиха уже наезжала на историка на предмет соблюдения дресс-кода. А тому хоть бы хны — ходит, в чём привык. И вообще, ему ничего не стоит присесть на краешек своего стола и вести урок, болтая ногой, обутой в старую кроссовку.

Ну и пусть, я считаю. Учитель он классный.

Я и раньше любил историю, но теперь её оценили и другие мои одноклассники. Скучать на уроках Григория Петровича не приходится. Например, он взял манеру крутить старые исторические фильмы. Или читать отрывки романов. А как-то раз принёс клетчатое поле настольной игры и горсть пластиковых солдатиков — и мы всем классом радостно кидали кубики и двигали фишки.

Несмотря на вольное обращение с программой, учить историю стало легче. Собственно, я её вовсе не учу — нужные картинки всплывают в памяти сами по себе. По ключевым словам, так сказать. Только запоминаю главные даты, ну, ещё имена, если они уж очень навороченные...

Исторический кружок — это тоже затея Григорий Петровича. Заняв место прежней исторички Татьяны Леонидовны (об этом как раз и было объявлено на том достопамятном уроке) он развернул бурную деятельность. Одним из её результатов и стал кружок — и посещали его не только наши, из восьмого "В" и параллельных классов, но и народ постарше. Вон они — семь человек девятого, и даже двое из выпускного, одиннадцатого.

Под конец "заседания" кружка мы обычно устраиваем коллективное чаепитие. Школьными правилами это не одобряется, разве что по предварительной заявке — но историку и это сходит с рук. Заседание кончается — и кто-то бежит в магазин за кексиками. Григорий Петрович, заговорщицки улыбаясь, извлекает из шкафа электрочайник, мы сдвигаем стулья вокруг парты с угощением. Потом девчонки стали притаскивать из дома кое-то повкуснее: пирожки и прочую бабушкину выпечку. Сегодня и я намерен удивить "коллег" — в рюкзаке ждёт кулёк с шоколадными "картошками" — самодельными микро-пирожными из какао-порошка "Золотой ярлык, сгущёнки, перетёртого в порошок печенья и ореховой крошки. Старый мамин студенческий рецепт. Правда в дни её молодости в эту смесь лили, кажется, ещё и коньяк.

Но это всё потом. А пока — традиционная разминка в начале заседания.

— Так это всё не на самом деле? Просто фантастика, как в прошлый раз?

Неделю назад десятиклассник Олег предложил для "разминки" отрывок из книги в жанре альтернативной истории. Тема, как не раз замечал Григорий Петрович, преданная в академических кругах анафеме. Но на наших разминках можно всё: один их кружковцев предлагает историческую развилку — точку бифуркации, говоря научным языком — и начинается спор о том, как могли бы развернуться дела при разных вариантах событий. А вот сегодняшняя тема в обычную схему не вписывается...

— Фантастика — не фантастика... порой жизнь позаковыристее приключенческого романа! — отозвался историк. Он уже успел занять своё любимое место на краю стала и слегка носком кроссовки по ножке стоящей рядом парты. — Вот ты, Олег можешь обосновать, почему такого не могло быть?

— Ну, если бы это случилось — это же международный скандал! Наверняка, об этом до сих пор помнили бы. Да и корабль этот я сколько раз по телеку видел — он участвует в международных регатах парусников.

— Ага, и каждый раз его пытаются конфисковать! — добавил Вовка Дёмин из параллельного "А". Как вот недавно, в Норвегии, кажется.

Я живо представил себе огромный белопарусный барк, блокированный в порту НАТОвскими сторожевиками. Нет, правда жаль, что это фантастика. А то бы, как в старом чёрно-белом фильме: белый крейсер, рвущийся из гавани сквозь стену водяных столбов от падающих снарядов. И неуклюжая канонерка, поспешающая в кильватере.

А ведь я видел собратьев этого красавца — в боевой серо-оливковой окраске, со свежими повреждениями от японских мин...

— Признаюсь, это и правда вымысел. — Фантастический рассказ, который написал один мой друг. Давно ещё, лет десять назад. Вчера этот рассказ случайно попался мне на глаза — и я подумал, что любопытно было бы обсудить это с вами.

..."Миражи" вылетели на поиски взбунтовавшегося барка, как только кончился шторм — но ничего не нашли. Летучий Россиянец исчез бесследно. Это было настолько скандально, беспрецедентно, антинаучно и не политкорректно, что в СМИ не просочилось ни намёка на злостное Нарушение Основ. Естественно, Россию тоже быстро убедили: золото Альп пропало для всех — зато вот в молчании, например, золото неистощимо! Однотипный древний парусник, полвека гнивший в немецком порту Травемюнде на должности морского музея, был в кратчайшие сроки за деньги Мирового Сообщества отреставрирован, закамуфлирован и перегнан в Петербург — исполнять роль мятежного близнеца. Курсанты тоже получили биографии-двойники... короткие, правда, зато героические.

Казалось бы, инцидент исчерпан. Мало ли легенд бродит среди моряков? Какой гламурный журналист или элитный обозреватель пойдёт по портовым кабакам искать правду жизни? А чего нет в сознании гламурной элиты — того нету и в реальности."

— Так не бывает! — уверенно заявил девятиклассник. — Это уж какая-то теория заговора! "Убедили... заплатили... новые биографии..." В наше время такое происшествие скрыть невозможно, тем более — в Европе! А как они, к примеру, скрыли бы гибель военного корабля, и тем более, заставили молчать его команду? Не все же они перетопли?

— Ну, могли и приказать! — воинственно откликнулся другой — Подписку взять, о неразглашении. Моряки — люди военные.

— Да при чём тут — военные, не военные! — не сдавался девятиклассник. — У каждого сматрфон в кармане, только и знают, что на Ютюб ролики выкладывать. А если кто дело попробует запретить — немедленно в суд! Вон, как с нашей СУшкой над американским эсминцем, на Чёрном море — помните? Сами матросики всё и сняли, и выложили, и интервью даже дали, как там их флот облажался. И — никому ничего. Права человека, понимать надо!

Историк довольно ухмыльнулся — разминка набирала темп.

Весеннее утро прекрасно. Москва сегодня выглядит не по календарю, на котором всё ещё значился март: осевшие, подтаявшие сугробы, покрытые чёрной коростой давным-давно превратились в островки, стыдливо прячущиеся в тени. Небо по-апрельски голубое и бездонное, и кое кто из прохожих уже отказался от зимнего утепления в пользу ветровок и жилеток. Асфальт под ногами светлее, и лишь вдоль трещин растекаются чёрные полосы сырости.

"Жаль, ненадолго. — думал Сёмка, весело вышагивая вдоль переулка. — Апрель, наступивший недели на две раньше срока — это, конечно, приятно. Но будут ещё и похолодания, и снегопады — заметёт ещё не хуже, чем в феврале. А жаль, ещё неделька такой теплыни — и можно вытаскивать ролики.

Ну, погода там или не погода — а весна в этом году выдалась насыщенной. Во всех отношениях. И главное событие — их со Светкой невероятный визит в прошлое — и столь же неожиданное возвращение. А когда они осознали, что сутки с лишним, проведённые в 1904-м году уложились в несколько секунд времени двадцать первого века...

От шока их спасла, наверное, та презентация. Сёмка почти не помнил своё выступление — слова путались, застревали на языке, эмоции зашкаливали. Слушали его со всё растущим недоумением — так можно было говорить о чём-то животрепещущем, о таком, что вот-вот, только что обожгло, зацепило и никак не может отпустить. Это настолько не вязалось с обычной его манерой говорить — слегка ироничной, отстранённой, если не по отношению к материалу, то уж по отношению к слушателям точно, — что обеспечило тишину в классе на все 10 минут, пока он, наконец, не взял себя в руки и не умолк.

Как только Сёмка закончил, в классе повисла тишина. На лицах тех, кто сидел на передних партах было написано — "Что это было"? Светкины глаза, полные слёз, приковывали к себе взгляд мальчика, и поэтому слова Григория Петровича "Что ж, молодой человек...м-м-м... убедительно. Я бы даже сказал, весьма убедительно" — прозвучали для Сёмки как сквозь слой ваты. Он не заметил нового педагога, историк зашёл в класс до их со Светкой появления, и ребята не слышали, как Татьяна Георгиевна представляла его классу.

Новый историк лишь покачал головой, серьёзно глядя на Сёмку; только в зрачках прыгали смешливые чёртики. Через пару минут разговора Сёмка с удивлением обнаружил, что обсуждает с Григорием Петровичем артурские цены, причём в дискуссии участвует и Светлана — да так, будто речь идёт о вчерашнем походе в супермаркет, а не о событиях стодесятилетней давности!

Остальные ученики удивлённо молчали; историчка переводила взгляд со Стёпки на нового учителя, а с него — на Светку. Та заливалась канарейкой, излагая, сколько стоят пирожные в кофейне Нового Города и рисовые колобки в китайских кварталах. Положение спасла всё та же Татьяна Георгиевна: она ловко закруглила дискуссию, поблагодарив старшеклассников за доклад, а Сёмку со Светланой — за отличную подготовку по внеклассной работе. Григорий Петрович добавил от себя пару слов; как раз подоспел звонок, и Сёмка отправился на следующий урок с полнейшей кашей в голове — и персональным приглашением в исторический кружок, который собрался организовать в школе новый учитель.

12345

↓ Содержание ↓