Зеленые холмы Винланда. Часть 1.

Волошин Юрий Дмитриевич

ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ ВИНЛАНДА

Историко-приключенческий роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Поздняя ночь сменила долгие сумерки лета. Звезды холодно мерцали над городом, затворившим тяжелые ставни. Редкий огонек тускло мерцал сквозь толстую слюду в чьем-то окне. Изредка взлаивали собаки, перекликаясь друг с другом, да приглушенные окрики стражей на стенах детинца нарушали тишину Великого города. Глубокие тени пролегли между черными срубами и бревенчатыми заборами. Великий Новгород спал, но спал тревожным сном.

Уже сколько дней в воздухе висел неопределенный шумок и ропот. Никто ничего не знал, но повсюду велись тихие разговоры. Даже ребятишки поубавили прыти, не отдалялись от дома, хотя близкая река манила прохладой и рыбалкой, а сутолока торговой пристани с гостями иноземными неодолимо тянула к себе.

В этот глухой час бородачи склонились над грубым дубовым столом. Чадный свет лучины. Закопченные стены сруба не отражали света, и все тонуло в густом полумраке. Среди темных бородачей выделялся седой старец с кустистыми бровями, боголеп по прозвищу Лунь. Никто не помнил его молодым, даже дремучие старики. Был он знаменит как непоколебимый и яростный приверженец веры пращуров. Часто скрывался от преследования христиан, укрываясь то в усадьбе боярина, то в шалаше пастуха. Или надолго уходил на дальнюю заимку и там отсиживался в ожидании лучших времен.

Вот и наступили такие времена. Он долго готовил людей и выжидал, и теперь терпение явился для последних наставлений в задуманном деле. Дюжина мужей со вниманием смотрели на старца, который сердито и с видимым раздражением говорил, тряся бородой:

— И не перечьте! Слушать вас одна маета! Самый раз теперь начинать.

— Да что ж! И мы так думаем. Но сколь разов поднимались, а крыж все на том же месте стоит: — подал голос кудлатый.

— Потому и стоит, что таких вот шумливых стало гораздо много! Ужо погодите у меня! — старик-кудесник приподнял увесистую клюку и потряс ею.

Крепкий муж Сыч устало разогнул спину:

— Да уж довольно балаболить и по кустам прятаться.

— Верное слово молвил, Сыч! — одобрил Лунь. — Чего ждать? Князь Глеб с большой дружиной на охоту умчал. Долго его не будет.

— Так малая его дружина осталась, — не сдавался кудлатый. — Тоже сила.

— Белян, что проведал, о том сказывай, — старец глянул на молодого и белобрысого дружинника, что скромно сидел в сторонке.

Белян попытался встать, но его придержали:

— Валяй так, а то башку расшибешь и потолок проломишь.

Белян смущенно хмыкнул:

— Десятка два старых дружинников да с ними столько ж гридней готовы выступить и постоять за веру дедов своих. Только знака ждут.

— Стало быть, и с этим ладно... Дам тебе кошель с серебром, раздашь дружинникам, не так кочевряжиться будут, — Лунь огладил бороду.

— День еще есть в запасе, — Сыч заглянул в глаза старцу. -Серебро многих согнуть может. Давно им добычи не перепадало, так еще рады будут.

— Верно. Завтра в ночь и зачнем. Перво-наперво запалим логово крыжаков в Преображенской церкви. Как увидите сполохи, так и громите. Без жалости!

— А княжеские хоромы? — спросил кудлатый.

Хоромы не тронь! Нам с князем ссор не требуется. Он сам по себе и нам не помеха. Пусть прискачет, а там поговорим. Не станет он супротив народа дружину кидать.

— Не станет?

— Не станет: Все, соколы вы мои! — волхв встрепенулся. — Завтра в это время положим головушки свои за веру отцов наших или низвергнем проклятое семя. — воздел руки вверх, рукава холщовой рубахи спали с тощих жилистых рук. — Пограбим именитых с Великой улицы. Нам подмогнут и с Людина конца и с Заволховья с Торговой стороны. В Белоозере, в Старой Ладоге, в Велиле, и по всем землям новгородским волхвы поднимают люд за веру старую. Перун нас не оставит. Мы ему приготовим великую жертву! Обороним наших богов, а они нас не оставят! Готовьтесь, братья!

Старец тяжело опустился на скамью, устал от столь пылкой речи. Отдышался малость и вяло махнул рукой в знак окончания последнего сговора.

Заговорщики заторопились к выходу, толкаясь в темноте да поминая богов.

Ночь клонилась к концу. Петухи бойко перекликались, возвещая близость солнца. Восток засветлел, но звезды мигали еще ярко. Жизнь еще толком не проснулась.

Озабоченный Белян пробирался к себе домой, где его ждал брат, погодок. Младший, Сивел, нетерпелив, что тревожило. Как бы молодой дружинник князя не бросился в свалку раньше времени. Предстоят грозные и страшные дела — нужно глядеть в оба.

Пес радостным повизгиванием встретил Беляна. Тот, цыкнув, небрежно отбросил пса ногой. Боялся, что отец с матерью заругают за позднее возвращение.

— Белян, ты? — тихо донесся голос брата.

— Я, Сивка. Чего не спишь?

— Тебя дожидаюсь, братка. Чего поведаешь? Сказывай! — шепот торопил.

— Завтра начнем дело. Готовься, братка.

— То хорошо, Белян! Постоим за богов старых, и родителей наших порадуем. Скорей бы день прошел. Теперь и спать можно спокойно, братка.

— Так, Сивка. Спать будем. Глаза слипаются. Утро скоро.

— Спи, братка. Мать будить не станет, а на смену нам после обеда.

* * *

Только сон все никак не шел к Сивелу. Он вертелся на жестком ложе, прикидывая, как завтра получится. Белян тихо посапывал рядом. Брат, он всегда такой был — большой, спокойный. Характер у Сивела неспокойный, в драки часто встревал, задирал сверстников. Белян всегда спасал, но потом и выговаривал строго. А Рогдай, отец — так вообще взбучку устраивал, мечи деревянные отбирал:

Сивел вздохнул, вспомнив, как отец вернулся из неудачного похода на Альту. Кликнул Изяслав Ярославич дружину, половцев бить. Собирались весело, бахвалились. Из отроков мало кого с собой взяли, да и отец строго воспретил в поход проситься. Киев-град наказал охранять, да главное — мать беречь.

Поехал Рогдай в поход, да еле живой вернулся. Хорошо, хоть вернулся — многие на бранном поле лежать остались. Киев тогда многими плачами оглашался.

Бок отца был половецкой саблей посечен, да и ногу стрелой пробило. С тех пор хромота на всю жизнь осталась. Но дело воинское Рогдай знал хорошо, сыновей учил знатно. Хоть и часто доставалось от него братьям, но выучка у них была отменная.

Вот только у отца не все складно складывалось. Как прознали, что крещение не принял — совсем туго стало. Воевода отворачивался, когда Рогдай просился опять на службу, да потом шепнул пару слов, что, мол, скоро в дружине повыведут всех, кто за старую веру стоит. Греки, мол, наседают на князя, чтоб он от язычников отвернулся.

А когда в Киеве смута поднялась против Изяслава, решил Рогдай сотоварищи в Новгород уехать. Собралось их пара десятков мужей, все сторонники дедовской веры, кто с семьей, а кто сам, бобылем. Да и сам князь поспешил из стольного града, подальше от гнева народного — так и поделом ему.

С купцами ехали, пока в Новгород добрались. По дороге пару раз от разбойников отбивались — тут-то и проверили Белян и Сивел отцовскую выучку. Ничего, только потом Сивелу всё снился мужик, которого он зарубил топором — первый поверженный враг. Сивел поведал про то Беляну.

— Нужно отца уведомить да жертву сотворить, — отвечал тот.

Отец хмыкнул, но потом неожиданно стал серьезен. Как раз проезжали негустой дубравой. Отец высмотрел поляну. Немного отстали от обоза. Братья развели костер и воздали жертвы Перуну — подстреленную куропатку и булавку для плаща. Затем развеяли пепел, окропили кровью землю, пошептали молитвы Вию — чтоб душа убиенного ворога не нашла их больше.

— Слышь, Белян, а ты как спишь? — приставал к брату Сивел.

Тот хмыкнул, пожал плечами:

— Не знаю — вечером лег, утром встал — ничего не снится, хвала богам.

Больше братья про то не говорили. Но Сивелу убитые враги во сне с той поры не приходили. А вот девки в снах шастали. Особливо одна. Сивел частенько поглядывал на соседскую телегу, где куталась в платки дочь боярина. Так и не узнал тогда, как девицу-то зовут.

А в Новгороде отец нашел друзей, помогли дом поставить — зажили вольготнее, хвала богам. Жертву большую сотворили. Братья в малую дружину, к князю новгородскому Глебу Святославичу на службу поступили — уже не отроками, мужами. Новгородцы на них сначала косо смотрели, но братья быстро расположили к себе соратников по оружию — Белян своим спокойным нравом, а Сивел поначалу остерегся задираться.

Рогдай же подрядился к купцам местным в охрану. Далеко не уходил — на Ладогу, на Неву на лодьях плавал. На юг, в лесные поселенья ездил. Мать все ворчала, глядя, как все мужчины из дому уходят. Тосковала, но что тут поделаешь — сыновья все в отца пошли — крепкие, до ратного дела пригожие. А ее судьба женская — очаг беречь, за хозяйством присматривать, домашним богам подношения не забывать делать.

Но только и здесь, в Новгороде, христиане по наущению греков начали притеснять тех, кто старым богам подношения делал. По соседним лесам, где священные поляны, дубы повырубали, идолов оскверняли. Князь Глеб наказал всей дружине креститься непременно, знак серебряный на груди носить. А как чужую веру принять, когда сызмальства свои боги дороже? Пращуров боги не оставляли, так и сейчас за богов старых заступиться нужно.

Братья явно не показывали, что за старую веру стоят — отец наказал. Змеевик тот серебряный на груди носили, чтобы не вышло чего.

2

Проснулись поздним утром, судя по солнцу. Проснулись с неохотой, но вспомнили, что за день сегодня, и подобрались. Молча поели и стали собираться в детинец. Долго напяливали на себя стеганые рубахи, кольчуги, наплечья. Аж взопрели. Но лучше сейчас попотеть, чем потом получить удар в незащищенный живот.

— Ну, отец, мы пошли, — сказал Белян.

— Идите, сынки, да постоите за веру отцов наших. Волхвы всю ночь замаливали богов, они нас не оставят.

— Прощай, отец. Мать не оставляй, оборони, если что.

— Обороню, обороню. — хмыкнул Рогдай. — Я и сам еще не разучился меч в руках держать: — Топайте уже. Да не лезьте на рожон. С оглядкой. Ты, Белян, за Сивелом присмотри, чтоб он свой норов особо не проявлял.

* * *

День у братьев в детинце прошел весь в хлопотах и разговорах с товарищами. К кому просто подходили поговорить — все, мол, как договаривались: Кого-то приходилось еще увещевать. К вечеру ноги гудели и ныли, а кошель с серебром почти опустел.

Белян как-то устало заметил:

— Сивка, слышь, а? Владыка-то мотается, видел? Не к добру:

— Да пусть себе бегает. Много не набегает. Время его настало.

— А если послухи обнос сотворили?

— Припозднился ты со своими страхами, Белян. Теперь уж что будет, то будет. Нам не переиначить.

День догорал. Толпы богомольцев спешили в Святую Софию.

— Сивел, созывай наших помалу к воротам, — сказал Белян. Видать, скоро начнется.

— Ладно, пошел я.

Дружинники собрались поодаль от главных ворот, когда ночь окончательно вступила в свои права. Пламя редких факелов, бряцание оружия, обмен фразами вполголоса. Заговорщики ждали сигнала.

— Вроде бы пора, а? — кряжистый воин в шишаке переминался с ноги на ногу.

— Не спеши пока, — крепкий муж Сыч в куртке с множеством нашитых стальных блях вгляделся в кромешный провал ворот, где стояли стражи.

И — ударил набат. Его ждали, но он все равно застал врасплох. Поднялся гвалт. На стенах кремля зажглись огни.

Крепкий муж Сыч взмахнул мечом:

— Приспело время, братья! За наших старых богов, за пращуров!

Дружинники вытащили мечи и топоры, бросились к воротам. Их встретили копьями.

— Руби крыжаков! — крепкий муж Сыч ринулся в жидкие ряды своих недавних товарищей. — Отворяй ворота, впущай народ! Не робей! С нами могучий Перун!

Звон разящих мечей и смертные стоны сраженных. Хрип, крики, топот. На стенах уже разгорелись поединки.

Со стражей справились как раз вовремя. Сзади набегали верные владыке дружинники, и было их много. Мятежники спешно пробились к воротам, открыли их. С воплями и визгом ворвалась в кремль. Но их встретил отряд латников.

Белян с Сивелом все-таки повернули с кучкой соратников и врубились в ряды христиан, чтобы хоть на какое-то время обеспечить тыл. Удары сыпались со всех сторон, высекая искры. Зарево пожара и множество вспыхнувших факелов превратили ночь в день. Общего строя никто не соблюдал, сеча распалась на отдельные группы.

— Держись, Сивел! — орал Белян, отражая удары и ворочая щитом. — С нами сам Лунь! Я узрел его белую голову!

— Опасись, Белян! Зри зорче!

Недолго с ними был Лунь... Краем глаза поймал Белян, как проворный дружинник проткнул старца копьем. Тот поник, ухватившись за древко. Открытый рот еще что-то сипел, но беззвучно. Зато трубно возликовал проворный дружинник:

— Наша взяла! Сломал я волчьи зубы! Круши волхвов!

Белян рванулся к нему сквозь гущу сражения. Он на инстинкте споро отражал удары и наносил сам, но все внимание сосредоточил на ликующем воине. Свалив очередную жертву, пробился-таки к нему и обрушил меч. Победный трубный клич оборвался. Воин грузно повалился на землю.

— Белян! — донесся голос младшего брата. — Пропали наши! Туго!

Белян оглянулся — да, им тут придется очень туго. Вот и крепкий муж Сыч. Белян подставил меч, в последний миг отведя нацеленное в Сивела копье:

— Рубись, братка, к воротам! Тут пропадем! Наших мало осталось! Старец Лунь сгинул!

К ним присоединилось еще с полдюжины воинов. Вместе стали продвигаться к воротам. Еле поспели — там уже ладились их закрывать. Прорвались в город, за стены, отбежали с полсотни шагов. Перевели дух. Всюду пылали дома, чад заволакивал улицы. Нарвский конец гудел пожаром, толпы людей пытались тушить его. Возникали короткие стычки, кровь чернела лужицами, в которых скользили ноги.

— А Преображенская-то горит! — радостно закричал Сивел.

— Зато Софийская цела! — мрачно окоротил брата Белян, утирая с лица кровь, смешанную с потом.

Показался отряд воинов в чешуйчатых доспехах. Они шли, наспех прилаживая щиты на руки.

— Гляди, латники вышли! К нам прут! Не совладать нам, а народ тушением занят.

— Пошли пробиваться на Торговую сторону! Там нам подмога будет! Бегом к Великому мосту!

Бросились вниз по Разваже-улице. К ним примыкали горожане, вооруженные чем попало. По дороге сталкивались со сторонниками креста, и яростные схватки ненадолго останавливали торопливый бег.

— Белян, что там на Великом?! Никак сеча идет! — Сивел мечом указал на мост.

— Тут во всем городе секутся! Не отставай!

Темные воды Волхова отражали дрожащие блики пожаров. Смутные лодки и купеческие суда темнели у причалов. Там — тоже суета. Купцы спешили спасти свое добро, лодки пытались отчалить от берега, сталкиваясь и вертясь на месте.

Прибывшие влились в сечу, с трудом различая своих и чужих.

Великий Мост запрудила толпа. С ревом обрушивались удары на врагов веры. Тут не смотрели на старые знакомства и даже дружбу. С остервенением раскалывали черепа, воплями оглашая удачу.

Пот заливал глаза, руки отяжелели и с трудом ворочали тяжелый меч. Но толпа защитников Христа быстро редела, и Великий стал очищаться. Люди разбегались по торговой стороне, скликая подмогу.