|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Все события и персонажи,
разумеется, вымышленные.
Любое совпадение
с реальностью — случайность.
Я никогда не стремился стать
легкодоступным и понятным,
однако же всегда хотел быть,
пускай и не без труда, но понятым.
Полихроний из Полиперхонта.
"Эклептика"
Странствовать внутри себя увлекательно,
поучительно и интересно.
Но горе тем, кому странствовать негде.
Брамасутра Камачарака.
"Сваямбху Трилоки"
ПРЕЛЮДИЕ
Я не из тех — поверьте, совсем не из тех, дорогие друзья и возможные недруги, кто любит дважды ходить в одну и ту же реку. Под "ходить" в данном случае я действительно подразумеваю именно — просто "ходить", точнее — погружаться повторно памятью и интеллектом в имевшие место когда-то и описанные ранее события.
Однако же дело в том, уважаемые, что еще давным-давно, в занимательно-назидательных хрониках "Приключения Звёздного Волка" (материалы к которым любезно извлек из моих домашних архивных завалов и предал огласке некий пытливый Литературовод-Публикатор) я уже затрагивал вскользь грядущий ниже сюжет.
Так что? Получается — всё? На кой, вполне резонно спросите, лезть опять в ту самую пресловутую реку и ворошить, извиняюсь, ту же самую не менее пресловутую кучу?!
Ответствую. Как на духу. Не знаю.
Хотя...
Хотя, возможно, догадываюсь.
Понимаете, тогда ваш покорный рассказчик, из-за страшной занятости в далеких от мемуаристики служебных сферах и определенной общественно-политической дальнозоркости, события преподнес очень схематично, скомканно, сжато и скупо (четыре "с", ловко!). Теперь же — теперь времени у меня уйма, и дальнозоркость не играет давно ни малейшей роли, как, впрочем, и близорукость. Да к тому ж и лет, с грустью признаюсь, стукнуло, увы, гораздо поболе, нежели тогда, пооббило неслабо работой, Космосом и житейской молью; плюс опыту письмовного нахватался (ведь, повторюсь, ухитрился же обнародовать еще лет тридцать назад свои достаточно неординарные мемуары). А посему...
А посему надеюсь, что сумею ныне еще отважнее и смелее поведать разным градам и мирам уже действительно о б о в с ё м случившемся в том весьма необычном, гм, "приключении". Поведать теперь куда обстоятельнее, откровеннее, шире, а главное — гораздо ярче, красочнее и живее. Боюсь, однако, что некоторые места повествования могут показаться вам спорными, вызывающими — да просто невероятными и неудобоваримыми. Ежеќли покажутся — смело вырывайте страницу либо удаляйте пикофайлик и топайте дальше. Но при том учтите: писал я правду, только правду и одну лишь правду, блюдя непреложный моральный закон: каждый должен поступать так и делать то, дабы его поведение и деяния могли служить всеобъемлющей, как минимум, общечеловеческой, норќмой.
Откровенно говоря, сам не знаю пока, как назову (или же назовут) то, что в итоге из сих трудов, стараний, страданий, дерзаний и терзаний получится. Да я не знаю даже, получится ли вообще.
А давайте так. Коли вы читаете сейчас эти покамест еще мутноватые строки, то, знать, о н о, внеплановое наитие (т.е. — вдохновение. — Прим. Публ.), состоялось. А коли нет, то и нет, пшик, холостой выхлоп, на который, разумеется, не распространяются ни нравственные, ни литературоводческие, ни уголовно-процессуальные оценки, нормы, формы и методы одобрения либо же порицания текста и его, извиняюсь великодушно, творца. Договорились? (Хотя, правда, выхлоп с пшиком могут случиться и коли то, что прочтете, элементарно вам не понравится.)
Ну, ладно, тогда всё! Довольно! Тогда довольно, милые братья и сестры, разбегаться, уж простите старого солдафона, метафоричными мысями по реальным мыслям, а также скользить вдоль терминатора озарения условным лучом предзакатным. Или, говоря демократичней и маргинальней, — наводить тень на художественной вышивки и ткани плетень.
Как поучал один мудрый древний землянин другого почти столь же мудрого: "Кому нужна лампа, тот наливает в нее масло". А значит, пора — пора хвататься могутными творческими руками за аллегорические бычьи рога наития-вдохновения — и начинать глаголить.
Итак, начинаю.
Начинаю глаголить.
Почти теми же самыми словесами, что и многие лета тому назад.
"Беда случилась..."
ТАБУЛА I
Глаголь первая
Беда, точнее даже, не беда, а самое что ни на есть горе стряслось во время каботажного военно-транспортного перелета с Цефея на Альдебаран.
Я вдруг страшно тяжело заболел, а на последних килопарсеках перед Альдебараном просто почувствовал: хана, помираю...
Не знаю, ведомо ли вам такое состояние души и тела, когда личность твоя вся не в себе, когда нельзя безбоязненно шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни чем-либо иным, ибо малейшее шевеление вызывает невообразимо тупую боль в висках и затылке. Но впрочем, что творилось с головой, невозможно описать ни словами, ни предложениями, ни целыми томами — это надо только пережить! Глаза как безумные пёрли из орбит, уши горели, жутко чесались копчик и пятки, под черепом гудело, будто в термоядерном реакторе перед взрывом, а лобное место раскалывалось на куски и фрагменты, каждый из которых автономно тотчас же становился источником собственной невыносимой боли. И все эти боли, накладываясь одна на другую, жестоко швыряли меня в беспросветную пучину отчаянья и рождали в едва теплящемся, угасающем сознании единственную конструктивную мысль.
— ...! — орал я нечеловеческим голосом. — Ну, теперь-то мне точно ...!.. — И кричал на испуганно столпившихся у командирского ложа свободных от несения вахты членов экипажа: — Прикончьте меня!.. Люди вы или нелюди?! Благородные гоминоиды или же мерзкие ракокрабы с Лямбды Персея?! Вам приказывает майор корабля!.. Так пристрелите, пристрелите, трусливые негодяи, вашего бедного майора!
Однако команда лишь смущенно помалкивала и, тупо переминаясь с ноги на ногу, пряталась друг за дружку.
— Тогда хотя бы пошлите за доктором! — вопил я в редкостные минуты умственного просветления. — Раз сами боитесь стрелять, гады, пошлите за корабельным доктором, и пускай он, невзирая на чины и награды, сделает мне какой-нибудь свой смертельный укол!..
Послали за доктором — очень хорошим и опытным космопевтом, налетавшим на гражданских и боевых судах различного класса и ранга почти восемнадцать тысяч килопарсеков и поставившим (правда, не всегда) на ноги не одну сотню хворых либо раненых космонавтов (ну а что вы хотите — врачи не боги, даже космические). Так вот. Послали за этим, не побоюсь громкогласного эпитета, зубром, но он, оказывается, прививал на дальнем корабельном хуторе мальтузианским тёлкам земной ящур, и скорую помощь пришлось ожидать минут десять.
О, те скорбные десять минут!.. Про боли уже говорил, однако в придачу в башке с какого-то перепугу вдруг начал крутиться старинный, в обычной обстановке забавный и даже милый афоризм: "Дерьмо попало в вентилятор"... Но то в обычной обстановке — забавный и милый, а тогда... Тогда этот фолькќлорный перл вдруг показался мне не только не милым, а воистину зловещим — пророчески зловещим и автобиографичным. Чур меня, чур!
Доктор наконец прилетел. Прилетел, умыл руки и, водрузив на кончик носа инфракрасное пенсне, а на уши ультразвуковой локатор, уставился на вашего несчастного рассказчика пронзительно-всепроникающим и одновременно матерински теплым инфракрасным взглядом. И верите, одного этого опытного косќмопевтического взгляда на меня, искаженного муками, доктору оказалось достаточно. Он полистал медицинский справочник и в ужасе ухватился за голову.
— Ну? Ну что там? — с дрожащей надеждой в голосе вопросила команда.
— Кажись, похмельный синдром... — Белый как мел доктор зашатался как пьяный.
— О-о-о!.. — зашаталась как пьяная и команда. — Да неужто космическое похмелье?!
— Совершенно верно, коллеги, — космическое похмелье! — торжественно подтвердил доктор. — Или, как еще мы, тёртые корабельные калачи-космопевты, эту пакость называем, — межгалактическая абстиненция. Она, гадина, таилася, пряталась, коварно накапливалась в душе и теле майора — и вот наконец накопилась и вывалилась наружу во всей своей кошмарной красе! И увы, братцы, здесь, на корабле, я бессилен. Здесь у меня даже кружки Бисмарка порядочной нет! Так что надо немедля кончать этот каботаж и срочно возвращаться на Землю. Только там есть шанс спасти бедного командира, только там!
— А если его пока, тово... в кому? — робко, но в то же время даже и дерзко вскинулся маленький, рыженький, еще безусый и безбородый юнга из поварских.
— Да кто ты такой?! — молниеносно рванул с его еще безусой и безбородой рыженькой головы кипенно-белоснежный кухонный колпачок рассвирепевший вмиг доктор. — Ты кто, салага, такой, чтоб мне — мне! — указывать?!
Однако салага-юнга из поварских оказался не робќкого десятка. Естественно. Вот для чего, думаете, на кораблях держат юнг? А в первую очередь, для охоты. Да-да, для охоты. Вы понимаете, много мяса в дальние рейсы кухмейстеры не берут — портится, даже в морозильниках. Белки же с жирами команде требуются постоянно, и желательно не в консервах, а свежие. Поэтому на встречных попутных обитаемых планетах звездопроходцы организовывают облавные охоты на крупную местную фауну, в основном травоядную, а там — как придется. И юнги в данных операциях служат когда загонщиками, но когда и приманкой. Работа опасная, вредная, выживают, ясное дело, не все. Зато уж тем, кто выживает, пальца в рот не клади. И вот эти отчаянные сорвиголовы постепенно карабкаются ввысь по своей пищеблочной карьерной лестнице, и в результате иные, особливо живучие, дослуживаются порой даже до метрдотелей, завскладами и начальников столовой. Хотя последнее, конечно, исключительная редкость, но тем не менее. И потому...
— А ты кто такой?! — И юнга, рыженький, безусый, безбородый юнец, с молодецким гиканьем и присвистом что было мочи залепил корабельному доктору кулаком в мясистый, с сиреневыми прожилками, смахивающий на переспелый баклажан нос.
Во все стороны, в том числе на меня, страждущего и больного, из этого баклажана брызнула кровь.
Пронзительно-глухонемая сцена, и...
— У-у-у, гнида!.. — Оскорбленный, с расквашенной сопаткой доктор и юнга, витиевато сцепившись в замысловатый телесный клубок, как сиамские братья, кубарем покатились по украшенному причудливой разноцветной мозаикой окровавленному полу командирской каюты, а я... Я начал терять уже последние жалкие фрагменты сознания, и хотя страшно любопытно было бы досмотреть, чем этот цирк закончится, духа и сил на досмотр, увы, не осталось. Осталось их совсем чуть-чуть, исключительно на бедного себя.
...Ну, вот и всё, друзья, слабо думал я. Вот и всё... Вот ты, парень, и допрыгался. Нет, а ведь и в самом же деле что-то подобное рано или поздно должно было произойти. Как говорят далеко не глупые люди: сколько веревочке ни кружиться, в финале кружения обязательно образуется мертвая петля.
Но вообще-то... Вообще-то, грех жаловаться — жизнь, товарищи, удалась! Вот только... Вот только неужели она, удавшаяся, так быстро и бесславно завершится?!
"Космическое похмелье"... Пожалуй, страшнее недуга наше земное человечество тогда и не знало. Нет, оставались еще, правда, венерианская ветрянка, ветряная венерка (дамская разновидность ветрянки) и сатурнианский грипок, однако на них мы вроде бы надели уже относительно крепкую узду. Мы даже оторванные конечности научились наращивать. Да и не только конечности! Некоему широко медийно известному лицу из мира квазиискусствия в миг апогея зимнего сафари на Ганимеде крапчатый гиенопардус (доигрались собаки-зооевгеники!) откусил голову — так что бы вы думали? А ничего! Краниохирурги ювелирно заделали ему другую! По счастью, остальные охотники успели быстро завалить хищника, и хотя череп "зверобоя" клыками гиенопардуса оказался приведен в негодность, мозги оказались абсолютно целехоньки. Врачи-трепанаторы впихнули их в резервќную коробку, которую посадили на родное туловище, и лицо опять сделалось как новенькое. Правда, злые языки ехидно шептались, что после пересадки оно стало совсем дурачком, однако большинство коллег по широко медийному цеху этого даже и не заметили.
Ох, ладно, что за дело, в конце-то концов, скромному космомайору до столь эксклюзивных персон! У меня имелась теперь собственная нешуточная медицинская проблема — космическое же похмелье. А ведь это такая зараза, что, коль запустить, больной превращался в жалкое, никчемное существо: снаружи вроде бы обычная антропоморфная оболочка, тогда как внутри — просто катастрофа: полнейший интеллектуальный, культурный и морально-нравственный вакуум. Но самое ужасное, что путь на родину, на Землю, в нормальном режиме такому человеку был отныне заказан. И не только на Землю. На всех необъятных просторах Великого Содружества несчастного била бы дрожь, крутили судороги и неописуемой ломке подверглись бы его душа, дух и тело.
...Не зря, ох, не зря говорится: каждая личность имеет свой предел прочности — и физической, и, простите, ментальной. Однако же всегда, всегда находились герои, отчаянные смельчаки, которые ради исполнения служебного долга либо еще каких-то там высших идеалов с презрением плевали на этот предел, гордо и безрассудно шли только вперед, — летали, летали, летали!.. И, увы, улетавшись в доску, становились хроническими космоголиками, могущими существовать отныне лишь в межзвездной, в лучшем случае междупланетной локации и проводящими остаток жизни на космических кораблях.
И часто такие несчастные, не нужные уже никому, как говорится, ни здесь, ни там, обречены были в прямом смысле слова болтаться между Небом и Землей, как поплавок рыбака в проруби. На родную планету и прочие Содружеские заселенные небесные тела — нельзя по медицинским противопоказаниям, однако и на кораблях, в связи с космоголизмом и массой сопутствующих хворей, эти бедняги тоже оказывались бесполезным балластом. Их селили в темных чуланах, кое-как кормили без жалости, одевали в давным-давно вышедшие из моды обноски, и только иногда, по великим вселенским или метагалактичеќским праздникам, таким как, к примеру, открытие новой Сверхновой либо именины пятого помощника капитана, допускали из дворницкой к всеобщему пиршественному столу. Эх-х-ма... горька участь вычеркнутого из служебного штатного расписания Космоќфлота ветерана, а уж ветерана-инвалида — тем паче...
Нет-нет, я вовсе не хотел превращаться во цвете лет в вычеркнутого ветерана-инвалида, страстно желая любой ценой остаться полночленным представителем нашего прекрасного во всех других отношениях общества. И потому слабеющими губами цепенеющего от надвигающейся страшной болезни рта прошептал размазывающему по физиономии кровь доктору и всем остальным дуракам подчиненным свой последний в том злосчастном полете приказ:
— На Землю, сволочи!.. На Землю!..
Итак, я катастрофически быстро начал превращаться в хронического космоголика, и опытный врач корабля, диагностировав уже вторую стадию заболевания, категорически развернул судно к Земле, гуманно вкатив мне, чтоб не мучился, лошадиную дозу лошадиного же наркоза. (И кстати, хвала Демиургу, либо же Абсолюту, или Богу, что на меня в придачу к космоголизму не навалилась еще и мерцательная звездофилия. Вот со звездофилитиками в Содружестве тогда было совсем худо. У этих особей ничего как бы и не болело, порой они производили даже впечатление почти нормальных представителей рода "Хомо сапиенс", однако же в некий совершенно непредсказуемый момент в их башке точно рушилась какая-то незримая мозжечковая балка — и сии члены социума вдруг решали, что именно они самые умные, самые красивые, самые талантливые, — в общем, самые-самые гениальные во всей популяции, извиняюсь за выражение, элита.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
