Продолжение 4

Отряд опять растворился в прибрежных кустиках на случай, если кто-нибудь любопытный припрется на звук взрыва, и в течение пяти минут, которые ушли у нас на осмотр местности и принятие решения, напрасно прождал непрошенных гостей, что, впрочем, не вызвало особого разочарования. После этого бойцы построились в походный порядок, и мы двинулись по заросшей редколесьем низинке на север. Идти пришлось недолго, уже через полкилометра лощинка закончилась, выводя нас на огромный луг, за которым виднелась какая-то деревенька. Если верить карте, называлась она Божево, и в данный момент служила местом дислокации германских артиллеристов, судя по чему-то ритмично бахающему за околицей и висящему вверху Винни-Пуху на воздушном шарике, в смысле, корректировщику на аэростате. Ну, что ж, наведаемся в гости. Во-первых, чтобы не нарезать круги, обходя центры цивилизации, а во-вторых, с недавних пор появилась какая-то странная привычка — ни дня, чтобы не уничтожить что-нибудь германское. Правда, сегодня пароход уже рванули. Но не проходить же мимо такого подарка Судьбы!

Вот поэтому лежим и смотрим в трофейный бинокль. Между прочим, настоящий морской! На одном латунном ободке выбито: "6x30 Marinetrieder D.R.P.C.P. Goepz Berlin", на другом — шестизначный номер. Видно все! Коротенькая "колбаса" аэростата, трос, тянущийся к лебедке, установленной в кузове автомобиля, стоящий рядом тентованный грузовик, обычный деревянный стол с двумя телефонными аппаратами, "человек-коммутатор" в форме гефрайтера, передающий поправки наблюдателя пушкарям. Рядом в горделивой позе покорителя Вселенной застыл гауптман-артиллерист и несколько рядовых гансов, скорее всего, вестовых. Все смотрят только вперед, туда, где немецкие снаряды ровняют с землей то, что осталось от наших орудий. Почему-то стоящих без укрытия, прямо в поле. Батарея, наверное, пыталась фланговым огнем сорвать атаку германской пехоты на форт, но сейчас явно проигрывала поединок с немецкими пушками.

Волгин, лежавший рядом и смотревший в свой бинокль, вполголоса выругался, когда султаны разрывов легли почти рядом с двумя оставшимися орудиями:

— Мать их за ногу, да поперек зарядного ящика! Почему молчит форт?! Надо же что-то делать!

— Надо, Иван Георгиевич, и вот что... Я с "пятеркой" Митяя иду в гости в деревню. Вы же берите подрывников, человек двадцать для прикрытия и полным ходом к немчуре на батарею. Убираете прислугу и ждете нас...

М-да, не выставить тыловое охранение со стороны немцев большая ошибка и большая наглость. Эх, давно не брал я в руки шашку! Все как-то больше ножом работал. Единственное, что для своей "Аннушки" сделал, — приспособил к ремешку портупеи небольшую петельку, и шашка теперь благодаря ей висит за спиной, не мешая ни бегу, ни ходьбе. Казаки, посмотрев на это изобретение, сделали себе такие же и ходят очень довольные... Подбираемся к немцам, прячась за стеной ближайшего дома,.. И вылетаем на оперативный простор крошечной деревенской площади. На бегу ловлю ладонью над плечом рукоять шашки, выдергиваю из ножен, и клинок, продолжая движение, врубается по диагонали в основание шеи ганса, стоящего позади герра официра. Солдат кулем валится влево, гауптман начинает поворачиваться, чтобы посмотреть кто же посмел помешать его триумфу. Мое движение вперед завершается прямым ударом ноги в... В поясничный отдел позвоночника, ну, может быть, чуть пониже. Немчура через пару метров приземляется, все же успев немного самортизировать руками, поворачивается мордочкой к нам, правая рука тянется к кобуре, потом судорожно взлетает к хлещущей кровью ране на шее, герр официр хрипит и стекленеющими глазами смотрит на меня... Ну, извини, не до вежливости. Как в том анекдоте: "Некогда нам, Колобок! Торопимся мы!". Трое вестовых и водитель тоже лежат на земле с травмами, несовместимыми с жизнью. Все, враги пока кончились, осматриваемся вокруг. Красота! Казаки обтирают клинки от крови. Крик одного из бойцов "Берегись!", хлопок заранее приготовленной тротиловой шашки, обрубившей канат аэростата, и германский Винни-Пух отправляется в свободный полет. Заглядываю под тент второго автомобиля, на долю секунды замираю, потом до меня доходит, что баллоны не такие, и на каждом написано: "Achtung! Gefährlich! Wasserstoff!". В смысле — "Внимание! Опасно! Водород!". Это я так понимаю, запас для аэростата. Замечательно!

За деревней раздаются выстрелы, различаю даже пару раз грохот Котяриной "базуки", потом все стихает. Оп-па, а аэростатик-то снижается. Низко пошел, — это или к дождю, или в нем что-то чужеродное дырок понаделало. И несет бедолагу-наблюдателя прямо на форт. Ну, будем надеяться, что мучиться он будет недолго.

Заводим авто и едем на батарею. Сзади автомобиль с лебедкой превращается в огненный шар из-за взорвавшегося бензобака. На позиции германской батареи уже вовсю хозяйничают мои бойцы. Двое помогают Котяре снимать замки с орудий. Любо-дорого смотреть, как работает увлеченный своим делом человек! Стопорную чеку долой, кольцо-шайба падает на землю, несколько ударов найденным тут же молотком по штифту, освободившийся замок вываливается из крепления на землю. Его подхватывают четыре руки, оттаскивают к снарядным ящикам, где уже колдуют "взрыватели". Задаю оживленному Максиму жизненно важный вопрос:

— Вам снарядов хватит, чтобы наиграться? А то мы тут бесхозный грузовик с водородными баллонами нашли. Пойдет в довесок? Много не будет?

— Никак нет, взрывчатки много не бывает!

Глядя на улыбающуюся физиономию, думаю, что даже если дать этому Герострату эшелон тротила, он все равно будет недоволен количеством. Ма-аньяк-с!.. От грустных размышлений отвлекает штабс-капитан Волгин, подошедший с трофейными прицелами.

— Еще одна батарея, Денис Анатольевич. Тяжелые гаубицы, калибром 150 миллиметров. Четыре штуки-с!

— Замечательно, Иван Георгиевич. Давайте поскорее рванем все это богатство, и — в путь! Очень хочется сегодня ночевать среди своих, в форте!

— Думаете, прорвемся? Хотя, шесть максимов и десяток ружей-пулеметов... Это — весомый аргумент в нашу пользу.

— Тогда еще пять минут на сбор патронов, — они нам сегодня понадобятся, и можно все взрывать.

— Патроны мы уже нашли. Какой-то запасливый фельдфебель возил в обозе несколько ящиков.

— Ну, тогда забираю всех свободных в отряд, и ждем вас. И фейерверк...

Фейерверк подарил краткие, но незабываемые впечатления. Хорошо, что все находились с другой стороны деревни. Я не знаю, кто водил руками моих "взрывателей", но, похоже, они случайно подобрали рецепт вакуумной бомбы. То бишь, объемно-детонирующего боеприпаса. Сначала рванули баллоны с водородом, создав в воздухе ослепительный огненный шар размером, наверное, с полдеревни, потом, спустя какое-то мгновение сдетонировали снаряды. Впечатление было такое, будто за околицей в одночасье возник вулкан. Или миниатюрный ядерный взрыв, виденный когда-то в учебном фильме по ЗОМП. Еле удержался, чтобы не заорать "Вспышка спереди!". Хорошо, что предупредил всех, чтобы закрыли уши руками. Взрыв был такой силы, что под ногами вздрогнула земля. Через несколько минут появился Максим. Весь всклокоченный, обсыпанный землей и каким-то мусором. Но больше всего меня поразило выражение его лица — восхищение Прекрасным и гордость за свой шедевр. Нет, подрывник — это диагноз, и это не лечится!

Собрав полуоглохших командиров групп, объясняю порядок дальнейших действий. По идее, он прост, как мычание. Создаем ударную группировку, выдвигая вперед почти все пулеметы, оставляем для охраны тыла МГ-шник и пару мадсенов, и ускоренным темпом чешем к форту, который сейчас штурмует немчура. Уходим вправо, чтобы не попасть под дружественный огонь, и из всех стволов лупим гансам во фланг, ставя перед выбором: или очень быстро бежать отсюда, или очень долго ждать похоронную команду. Вопросов нет, всем все ясно, даю команду "Вперед!".

Весь отряд, наверное, понимал, что сегодня наш рейд имеет все шансы закончиться ночевкой среди своих, в форте, без назначения костровых и сторожевого охранения. Эта мысль, скорее всего, и заставляла бежать из последних сил, изредка матерясь, чтобы не сбить дыхание. Как и было условлено, приняли вправо, огибая германский батальон, штурмующий укрепления. Гансы были настолько увлечены своим делом, что никто ничего заметил, даже когда пулеметчики вышли на дистанцию в сто шагов. Бежавшие первыми расчеты мадсенов заняли позиции, сошки воткнулись в землю, вторые номера, разложив запасные магазины, прикипели к своим карабинам. Теперь они прикрывали "тяжелые" пулеметы, которые спустя полминуты заняли свои места на флангах. Открыть ствольную коробку, вставить и протянуть ленту, проверить установку прицела, — на все это ушло несколько секунд. Оборачиваюсь назад, тыловое охранение тоже готово к бою, у Оладьина все под контролем. Ну, тогда... ОГОНЬ!!!

Десяток стволов выплевывает огненную смерть, безошибочно находя свои жертвы. Очереди выкашивают немецкие ряды, как сорную траву. Фигурки в сером фельдграу отхлынули от рва, который пытались преодолеть, многие из них падают на землю и остаются неподвижно лежать. Воздух буквально напичкан свистящим свинцом. Кто-то из гансовских офицеров пытается навести порядок. А нам этого и не надо. Ору, стараясь перекрыть грохот выстрелов:

— Снайперы! Выбейте всех командиров вплоть до самого последнего ефрейтора!

Семен с Гордеем, постоянно находящиеся рядом, разбегаются метров на двадцать, залегают и начинают работать. Проходит еще пару минут, и батальон германских солдат, славящихся своим порядком, превращается в человеческое стадо, охваченное паникой, без малейшего намека на дисциплину. Затаптывая своих же раненых, гансы ломятся обратно, подальше от страшного места. Стрельба стихает, целей больше не видно. Теперь пора идти знакомиться с защитниками форта.

Беру у одного из бойцов винтовку, цепляю к стволу отбитый на пароходе андреевский флаг, встаю. Блин, а стремно, все-таки. Сейчас прилетит от какого-нибудь русского Ваньки, разгоряченного боем, "подарок", — и все! Или немец-недобиток решит пальнуть сдуру... Но идти все равно надо. С первым десятком шагов страх куда-то исчезает, остается только настороженность, звенящая во всем теле мелкой-мелкой дрожью. Форт смотрит на меня множеством черных бойниц, и в каждой из них, наверняка кто-то целится в непонятно откуда взявшуюся фигуру с флагом. Наверное, больше для того, чтобы приободриться, чем в качестве опознавательного сигнала, начинаю громко петь, если эти вопли можно назвать песней:

Как ныне сбирается вещий Олег,

Отмстить неразумным хазарам,

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам...

Ф-ух! Вроде, совсем успокоился... Так, а кто это мне там подпевать надумал?.. Ага, Михалыч с Гриней меня с боков конвоируют. Ну, теперь и в три глотки поорать можно...

Так громче, музыка, играй победу!

Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!

Так за Царя, за Родину, за Веру

Мы грянем громкое ура, ура, ура!

Из темного леса навстречу ему

Идет вдохновенный кудесник,

Покорный Перуну старик одному,

Заветов грядущего вестник.

Уже почти добрались до рва... Осталось каких-то пятьдесят метров. Поднимаю импровизированный флаг повыше и начинаю им размахивать. Так, на всякий случай. А то не увидят в начинающихся сумерках. Зрелище, конечно, странное, напоминает анекдот про чукчу, норд-вест и заблудившихся подводников...

Скажи мне, кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?..

— Эй, стой! Кто такие?

— Свои, российские! Позови кого-нибудь из офицеров! — Сейчас будем проситься попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде...

*

Пустили и попить, и поесть, и переночевать достаточно быстро, но не без некоторого замешательства. Солдаты запустили нас во внутренний двор, где уже дожидался комитет по встрече в лице штабс-капитана, отрекомендовавшегося Федоренко Игорем Александровичем и двух прапорщиков. Невольно стал просчитывать, в каких окнах-амбразурах могут размещаться стрелки-пулеметчики, которым дана команда в случае чего уничтожить переодетых диверсантов. И тут же себя одернул. Все же 1915-й на дворе. Правила ведения боевых действий чтут во всех армиях, и до создания 800-го Бранденбурга еще жить и жить. Хотя, если подумать, — не факт, что он появится на свет Божий.

Комендант форта не скрывал своего удивления. И его можно было понять. Крепость в осаде, форт постоянно штурмуют или обстреливают из пушек, а тут появляется сотня добрых молодцев, которые просятся на постой, будто все происходящее их не касается. Впрочем, его удивление было недолгим. Узнав, кто мы и откуда, и поблагодарив за помощь в отражении атаки, распорядился, чтобы отряду выделили казарму, из которой всего несколько дней назад отправили в цитадель пехотную роту. Затем вызвал фельдфебеля с выражением глаз образцово-показательного старшины:

— Пантелеич, всех прибывших накормить горячим ужином.

— Так, Вашбродь, неположено! Оне ж на довольствии не стоят! Чем я их кормить-то буду?

— Я ж тебя знаю не первый год, не прибедняйся. Всегда запасец на черный день имеешь. Люди две недели по германским тылам гуляли, надо накормить как следует! Все, иди.

Фельдфебель, бормоча под нос что-то типа "Шастают тут всякие, корми их, дармоедов!", удалился, а штабс-капитан поворачивается ко мне:

— Можете размещать своих чудо-богатырей, Денис Анатольевич. За фельдшером для раненых я уже послал. А затем, через полчасика, милости прошу вновь прибывших господ офицеров отужинать с нами. Взял за правило собирать вечером, если к тому есть возможность, своих прапорщиков для обсуждения дел насущных. Заодно и вы сделайте милость, расскажите, что там снаружи творится, а то мы здесь в осаде закисли слегка.

— Так мы уже сколько времени по германским тылам болтаемся, Игорь Александрович. Сами толком не знаем никаких новостей.

— Ну, тогда расскажите о своих подвигах. Поделитесь, так сказать, боевым опытом. Новые люди, новые мнения...

После того, как каждый боец получил спальное место, кусок хлеба, миску горячей каши и кружку с чаем, вестовой привел нас с Оладьиным и Волгиным в большую комнату, на языке сухопутных шпаков, тащивших службу в форте, гордо именовавшуюся: "Помещение для начальствующего состава", и представлявшую собой что-то среднее между канцелярией, столовой и библиотекой. Кто-нибудь из флотских, попав сюда, назвал бы, наверное, ее кают-компанией. Окон не было ввиду того, что находилась комната в подвальном уровне, но промозглости и сырости отнюдь не чувствовалось. Крашеные светлозеленой краской стены, неяркий свет плафонов, дополнявшихся настольной лампой в зеленом абажуре, два длинных стола, составленных вместе, десяток стульев вокруг них, диван в дальнем углу, этажерка с книгами возле стены, — все это создавало некоторое подобие уюта и напрочь отбивало подсознательное ощущение казармы, или, как это называется сейчас — "казенного присутствия".

Штабс-капитан был занят достаточно серьезной, если судить по выражению лиц, беседой с худым чернявым подпоручиком, который, оживленно жестикулируя, пытался что-то доказать собеседнику. Трое молоденьких прапорщиков пускали в вентиляционную трубу клубы табачного дыма, изредка перекидываясь репликами. Увидев нас, Игорь Александрович остановил собеседника и обратился к присутствующим: