Подонки-2

У адвоката, сами понимаете, режим работы свободный.

Поэтому после инфаркта и операции, Женька решил позволить себе отдохнуть. Ну а что? Деньги есть. Работа не волк...

Он, большей частью, сидел дома и много времени проводил с дочкой. Немного прогуливался по городку, врачи сказали — полезно.

Тут надо сказать ещё вот что:

Женька, он же не супермен, без страха и упёка. Совершённое преступление и постоянное, подспудное ожидание разоблачения, накладывает отпечаток на психику. Он стал замкнутым и угрюмым. Всё больше — молчал.

Если раньше он был открыт и прост, то теперь ему было что прятать от друзей, от коллег и, самое страшное, от дочери.

Часть его жизни ушла в темную и нечистую область.

Поначалу, он мучительно переживал ситуацию.

Как это вышло? Почему всё так погано? Он же много работал, создавал благополучие семье. И вот теперь, когда у него получился комфортабельный, сытый и безопасный мирок, всё рухнуло. А ведь он планировал завести ещё детей. Средства уже позволяли это сделать, не ущемляя себя ни в чём. И тут... Для чего жить непонятно.

В конце-концов он как-то успокоился. Не то, чтобы махнул на все рукой, смирился, или там ещё что. Он просто устал.

Инфаркт, высокие стрессовые нагрузки и тяжёлое осмысление ситуации в конце-концов выбили из него способность остро чувствовать. Он ничего не хотел, все желания пропали. Все "Хочу", исчезли. Только кое-что заменились на "Надо".

В воскресенье, Гусаков сидел на кухне перед ноутбуком и рассматривал старые фотографии, будто прощаясь с той, потерянной жизнью, полной радужных планов и надежд на светлое будущее.

Не было у него никакого светлого будущего. Его будущее — только в Машке. А личные мечты и планы о том, чтобы жить долго и "умереть в один день"...

Впрочем, насчет умереть, это вполне возможно. С такой супругой ласты завернуть, как дважды два.

Связь между ним и его женой, та связь, что грела и стимулировала его долгие годы, разорвана. Теперь каждый из них сам по себе.

Снова защемило сердце тоской от утраты.

— Даа парень... — сказал он сам себе, — праздники закончились. Впереди одни тоскливые будни. Одна у тебя теперь радость — дочка.

Зашли Маша с женой.

Яна села напротив, на диванчик.

Машенька подвинула табурет, уселась рядом с отцом, прижалась к плечу, тоже заинтересовано глядела на снимки.

— Подожди, пап... Вы тут такие красивые...

Она имела в виду их свадебную фотографию, где Женя и Яна стоят рука об руку на крыльце ЗАГСа. Действительно — красивая пара.

Неожиданно Мария спросила:

— Мам, вот я всё думаю — а если бы мы тебя тогда не нашли?

Родители поняли, о чём она.

Яна замерла, вопросительно и испугано глядя на мужа. А что он мог ответить ребёнку?

Момент истины, мать твою! Всё то, опасное и страшное, что они творили до сих пор, — ничто, по сравнению вот с этим простым вопросом, заданным их дитём. И на него надо отвечать. Никуда не денешься.

Маша перевела взгляд с матери на отца. И он рискнул:

— Было бы очень плохо, Машенька. С ней много чего нехорошего могли сделать... Но, в любом случае, всё было бы очень плохо.

— А зачем ты, — обратилась Мэри к Яне, — пошла в этот бассейн? Я не могу понять.

— Дочь... Я... Меня... Меня обманом туда затащили. Я не хотела туда идти, но меня... Обманули.

— Всё равно не понимаю... Если тебя там силой держали, тогда зачем ты с папкой дралась?

Яна растерянно открывала и закрывала рот.

— И зачем было изменять папке? Или тебя заставили? Я ничего не пойму...

Яна окончательно растерялась.

Женька попробовал исправить ситуацию:

— Доченька... Есть вещи, которые тебе пока будут непонятны, как бы мы их не объясняли.

Мэри обиделась:

— Я уже не ребёнок. Ясно?

Встала и, огорчённая, пошла к себе.

Янка сидела бледная и потная. Она испуганно посмотрела на мужа. Тот пожал плечами, развёл руки. Ну что, мол, я сделаю.

— Иди к ней, Яна. Иди.

— А что я ей скажу?

— Скажи, что любишь её.

Минут через двадцать Яна вернулась, прикрыла двери, тяжело села на диван. Видно было — сильно переживает. Судорожно вздохнула:

— Поговорили...

— Всё рассказала?

— Не всё, конечно. Зачем ребёнку травмировать психику.

— Про "казнь"?

— Нет. Сказала, что больше эти люди не смогут нам навредить... Что папка позаботился... Что мы с тобой об этом позаботились.

— Хорошо.

— Да чего уж хорошего... Я думала — в обморок упаду. До сих пор ноги ватные... Знаешь, что она мне сказала? Она сказала: — "Я хочу гордиться своей матерью. Но сейчас мне стыдно, что у меня такая мать."

— Мда. Большая уже девочка... Думаю, тебе следует стать образцовой матерью. А ещё — лучшей подругой.

— Я не представляю — как.

— Первым делом, уволься из этого гадюшника и займись дочерью.

— Хорошо. Я подумаю над этим.

— Подумаешь?... Подумаешь?!... Тут не надо думать, тут надо просто уходить, — надавил Гусаков.

— Женя, ну дай я годовую премию получу. И тогда сразу же уволюсь.

— Премия сколько?

— Месячный оклад. Тридцать тысяч на дороге не валяются.

Женька посмотрел на неё огорчённо и даже с жалостью.

— Из-за тридцатки ты рискуешь хорошим отношением с дочкой... Своей репутацией и, в конце-концов, своим здоровьем?

— А здоровьем-то почему?

— Потому, что ничего ещё не кончилось, — Женька горько покривился, — система ещё не сработала. А должна. Это неправильно. Система всегда срабатывает. Надо уволиться, Яна. Надо.

— Но... Там мои заработанные деньги. Почему я должна от них отказаться?

Муж смотрел на неё, как на неразумное дитятко.

— Просто потому, что там ты в опасности.

Янка искренне удивилась:

— Женя, но уже же всё... Всё уже нормально... Все эти... Они же больше не смогут нам напакостить. Всё кончилось.

Евгений устало вздохнул и закрыл ноутбук.

— Ну, ты, как ребёнок, честное слово. Пойми — ничего ещё не кончилось. Впереди у тебя серия домогательств. Единственный выход для тебя — сбежать от ситуации и спрятаться дома...

Яна недоуменно интересовалась:

— Да каких домогательств, Женя? Откуда они возьмутся?

У Гусакова от этого разговора заболела голова.

— Ты что, не понимаешь, что у тебя в администрации репутация шлюхи? Ты думаешь, Юрьев хранил твой позор в тайне? Ты думаешь, он не хвастался своей победой?... Ты серьёзно так думаешь?

— Мне кажется, ты не прав, — нахмурилась Яна. — Отношение ко мне после... Ну, после того... Нисколько не изменилось.

Да что ты будешь с ней делать! Женьке захотелось прилечь. Но...

— Дай-ка мне твой телефон, — потребовал он.

— Ну, на, — удивилась жена.

Женя нашёл номер Насти и запустил набор.

— Привет Янусик, я тебя слушаю.

Евгений включил громкую связь.

— Настя, привет, это я.

— Женя? — удивилась Настя, — а Янка где?

— Она тут, рядом. Я что хотел... Насть, скажи нам откровенно, какая репутация у Яны в коллективе?

Янкина подруга надолго замолчала.

Яна с диванчика попросила:

— Настя, скажи мне честно. Ты не думай, я не обижусь, если что.

Анастасия решилась:

— Репутация... После того, как ты уехала с Эдичкой... Нет, бабы тебя не осуждают. Не ты первая... Понимаешь — если раньше ты была... Чуть ли не святой в нашей компашке, то сейчас... Только ты не обижайся. Для меня ты как была подругой, так и осталась. Но вот остальные...

— То есть, для них я — шалава?

— Нет, ну не прямо уж "шалава", но...

— Ясно, — огорчилась Яна, — а что же ты мне раньше не сказала?

— Я думала ты и сама всё сообразила, — немного удивилась Настя. — Да если бы я тебе и сказала... Ну, и что бы ты сделала?

Яна промолчала.

— Ну, вот! А чего зря говорить, нервы мотать.

— Слышь, Насть, — вклинился Гусаков, — а что ты сегодня делаешь?

— Свободна, бля, как птичка.

— Приезжай в гости... Ян, ты за ней сгоняешь?

Янка покивала.

— Только после обеда, после обеда. Ага? — заторопилась Анастасия, — у меня тут стирка...

— Ну? И что ты об этом думаешь? — поинтересовался Гусаков.

Яна выглядела подавленной. Открытие истины — неприятная штука.

— Исправить я видимо уже ничего не смогу?... — полувопросом ответила жена.

— Такие ошибки, невозможно исправить.

— Знаешь, — горько пооткровенничала Яна, — я раньше, когда рассказывала бабам, как я... ну... живу. Они завидовали. Я-то считала это нормальным... А теперь... И деньги терять не хочется... Но уходить надо.

Женька успокоительно положил ладонь на её руку. Яна закрыла глаза и посидела так немного.

Наконец что-то решила.

— Знаешь что, я в конце года премию получу и сразу же уйду. Хорошо?

Женька покривился, но промолчал.

— Женя, я буду осторожна. Теперь я буду очень осторожна. Поверь — всё будет хорошо.

Яна внимательно посмотрела мужу в глаза.

— Женя, я, что ещё хочу сказать... Если ты будешь постоянно отталкивать меня, то у нас ничего не получится.

И, на его вопросительный взгляд, пояснила.

— Ты всё время: — "не трогай меня", "убери руки", "отойди"... Если так продолжать, то тогда действительно, лучше разойтись. Ты же не подпускаешь меня к себе.

— Хорошо. Учту. Только... Не старайся меня соблазнить. Не надо. От этого только хуже.

— Но, почему?!

— Понимаешь... — он постарался облечь свои ощущения в слова, — пытаясь все исправить при помощи секса... Ты ставишь меня в один ряд с этими твоими... Мне больно.

— Они не "мои", — вспыхнула Янка. — И что здесь плохого? Что плохого в том, что я хочу своего мужа? Что я хочу искупить свою вину?

— Я объясню... У меня возникает ощущение, что я становлюсь в очередь. Искупление измены сексом унизительно и оскорбительно.

Яна опустила глаза. Для неё открылась ещё одна неприятная истина.

Гусаков успокаивающе погладил её по руке.

— Яна, сейчас главное, чтобы мы не стали противниками, или даже врагами. Ты уж поверь, я тебе не враг. Не злись.

— Да я и не злюсь. Я просто устала.

Она действительно устало потёрла лицо.

Евгений уже не стал говорить о том, насколько он-то устал.

Посидели, помолчали каждый о своём. Потом Янка осторожно так упрекнула:

— Я вот что хочу спросить... Ты так много знаешь о жизни. Почему ты не предусмотрел той ситуации? Почему ты не научил меня, как жить? И сейчас, ты обвиняешь меня.

Женька слегка опешил.

— Я тебя не обвиняю. Согласен, я тоже виноват — пустил всё на самотек. Первое же столкновение с жизнью, а ты не готова... Но я тебя не обвиняю. Честно.

— Ну, да! А "дура", "тупая кобыла"... Это всё — ласковые прозвища...

Гусаков не знал, что на это ответить.

— И ещё, — Яна замялась... — я боюсь тебя.

— Почему? — поинтересовался Женька.

— Когда ты там... Когда убивал Кузнецова, ты улыбался. Страшно так улыбался. Как сумасшедший... Я тебя боюсь. Я рядом с тобой даже спать боюсь... Я понимаю, что если бы мы его не убили, он бы сосал из нас деньги всю жизнь. А так, мы еще и с доходом... Ты поступаешь правильно, но жестоко... Очень жестоко.

— Это ещё милосердно, Яна. Этих уродов надо воскресить и снова убить. И так несколько раз... Впрочем, чёрт с ними, чего в прошлом ковыряться. Я исправил твои ошибки, — он подчеркнул слово "твои". — Как мог, так и исправил. Но есть и третье виновное лицо. Что делать с ним?

— Ты меня имеешь в виду?

— Угу.

Яна печально и как-то обречённо посмотрела на мужа.

— Ты и меня убьёшь?

Тут спокойствие Евгению отказало. Он ошарашено разинул рот.

— А... Э... Ты что, с ума сошла?!

Янка грустно отвечала:

— Я уже не знаю, чего от тебя ожидать.

— Ну, не такого же!... Я просто поговорить думал... Решить проблему... Как-то всё развалилось. Что делать, чёрт его знает? Ты ничего не предлагаешь, у меня тоже никаких идей.

Жена обхватила его предплечья.

— Женя, я всё сделаю, ты только скажи... Ты же умный.

— Я хочу спросить кое-что.

— Просто — спросить?... Ну... Спрашивай, — пожала плечами Яна.

— Несколько вопросов. Только без обид. И только — правда.

— Хорошо.

— Скажи, Яна, за те двенадцать лет, что мы вместе, ты мне изменяла? Ну, кроме Юрьева и Кузнецова.

— Нет, Женя. Нет, — отвечала Яна. — До нашей встречи у меня было... После того, как я встретила тебя — нет. Я ведь с тобой была... Я была счастлива. Зачем мне ещё кто-то.

— Хорошо... А с Эдиком, у тебя сколько длился этот роман?

Яна усмехнулась.

— "Роман"? Какой к чёрту роман... Это было... Это было единственный раз. Если ты думаешь, что я... Нет, Женя. Это было один раз.

— Видишь ли... Ты Толика Убираева помнишь? Нет, не помнишь. Но он у нас на свадьбе был. Так вот, он работает с полиграфом. Ты знаешь, что это такое?

— Нет.

— Это прибор, который определяет — правду говорит человек, или врёт. Я хочу его пригласить и проверить тебя.

— А-а, — протянула Яна, — вон оно что. Ну, приглашай.

— Позволь, теперь я второй раз задам тебе те же вопросы. Я хочу сравнить ответы.

— Не надо, Женя. Ответы будут точно те же... А я тебя тоже смогу проверить на этом приборе?

— Да, конечно. Мне скрывать нечего. И тебе меня не в чем упрекнуть.

Помолчали, подумали. А потом Яна спросила:

— Женя, вот когда ты на мне женился, я ведь не девочкой тебе досталась. У меня были парни. И всё было нормально. Да и ты тогда тоже был далеко не девственник. А сейчас-то почему у нас так? Почему в постели-то всё так плохо?

— Я не знаю, — отвечал Евгений. — Если ты думаешь, что я наказываю тебя таким образом — нет! Нет ничего этого. И я бы рад всё исправить, но... Его, — он выразительно опустил глаза на ширинку, — Его же нельзя уговорить, или усовестить. Он не подчиняется приказам. Не обвиняй меня в злом умысле. Это надо говорить с Ним.

Яна грустно усмехнулась этой горькой шутке.

— Знаешь, — продолжал Женя, — у меня есть мизерная надежда на то, что всё можно починить. А иначе двенадцать лет жизни — в задницу. Это... Это обидно. Я подожду ещё. Немного. Может, ты придумаешь способ...

Закипел чайник.

Яна открыла дверь из кухни, крикнула:

— Мэри, чай будешь?!

— Нет!

— С зефиром!

— Да!

Попили чай. С зефиром. И Яна поехала за подругой.

* * *

Следующим утром Гусаков увёз Марию в школу, Яну и Настю на работу, а сам, купив в универсаме хлеба и молока, вернулся домой.

Почему именно он развозил 'дам', а не Яна? Да потому, что вчера Янка и Анастасия назюзюкались до поросячьего визга.

С Женькиного разрешения, конечно. Он воспринимал эти редкие, надо сказать, посиделки — снисходительно, как невинные шалости детей.

"Дети" орали караоке до тех пор, пока снизу не пришла возмущённая соседка, Татьяна Николаевна. Нотариус.

Мария сидела у себя в спальне, за компьютером, с котёнком, уснувшим у неё на коленях. А Женя, позади неё, на диване, листал планшет.

Через двадцать минут относительной тишины в комнату ввалилась эта самая нотариус, довольно тучная дама, в сопровождении Яны и Насти, и объявила: