Эпилог.
Я лежала на полу в гостиной нашего с тетей Джинал дома, и разглядывала потолок. Идеально белый, без единого изъяна — это я теперь могла сказать совершенно точно, на котором причудливыми тенями отражались блики, отбрасываемые ярким светом зажженной люстры. Где-то рядом, тоже на полу, лежал Ларкин. Находился он вне пределов моей видимости. Нет, я, конечно, могла бы приподняться, повернуть голову и тогда бы отчетливо его увидела, но мне было откровенно лень проделывать все эти манипуляции с собственным телом. А потому я просто прислушивалась к его недовольному сопению, изредка нарушаемому шелестом бумаги.
За последние шесть часов мы с ним перелопатили такое огромное количество книг, которых добрый Винс притащил ко мне, что я раз и навсегда решила для себя — читать больше не буду. Никогда. Ну, если только в электронном варианте или там, газеты, например. Книг, а тем более старинных, древних и пыльных фолиантов, с меня было уже достаточно.
Перевела взгляд с белоснежного потолка на хрустальную подвеску люстры. Изломанные грани отбрасывали мириады разноцветных бликов, они переливались всеми цветами радуги, немного слепили глаза и отбивали всякое желание думать. А еще мне хотелось спать. Очень. Как объяснил Ларкин, мое тело за те дни, что я лежала в больнице, полностью восстановилось благодаря врожденной способности всех магов к регенерации, а Алекс сказал, что он наполнил мой резерв своей силой или магией или черт знает, как это все называется на самом деле. И потому первые часы, после того, как очнулась, я чувствовала небывалый подъем сил, мне хотелось действовать, куда-то бежать, что-то делать, а теперь — из-за того, кстати, что моя сила, которая постепенно восстанавливается, вступила в противоборство с той энергией, что влил в меня доктор Александр Варант, я жутко устала. Вся энергия просто схлынула, оставив после себя чувство полнейшей опустошенности и дикое желание завалиться в кровать и проспать еще суток трое.
После того, как Алекс уволок меня из больницы, привез домой, с рук на руки передал тете Джинал, чмокнул в кончик носа и приказал этот самый нос из дома не высовывать ни в коем разе, без него ни во что не ввязываться и вообще больше спать, исчез в неизвестном направлении. А спустя пару часов, на пороге нарисовался Ларкин.
Стоило мне открыть дверь, как он протиснулся мимо меня, зашел в гостиную, плюхнулся на диван и, сложив руки на груди, и направил на меня внимательный взгляд своих голубых и невинных глаз.
— Что случилось? — я совершенно не ожидала его появления на пороге моего дома, и потому была несколько озадачена.
— Скажи честно, ты тоже поверила в то, что эта история вот так вот взяла и закончилась? — он смотрел на меня сквозь стекла очков почти не мигая, и я поняла, что для этого странного и немного ненормального парня, события, которые произошли за последние несколько дней, имеют не менее важное значение, чем и для меня.
Потому закрыла дверь, прошла в комнату и уселась в кресло напротив него.
— А мне в этой истории все не нравится. Вот совершенно.
— Знаешь, это дело вообще какое-то мутное, — наконец, очень тихо ответил он, — я очень сильно сомневаюсь в том, что Драгониш сама до всего додумалась. Она не настолько умна. Можно было бы, конечно, предположить, что все затеял ее родственник, Кавальски, но тут опять нестыковочка — его убили.
— Убил ее слуга, — уверенно произнесла я. — Я это видела, Винс.
— Но... — Ларкин встал, прошелся по гостиной туда-сюда, засунул руки в карманы, подумал еще несколько минут, потом снова вернулся на диван. — Все дело в том, что Кавальски — маг. И не слабый. А вот Боргел — он смертный. Обычный слабый смертный, он не мог убить мага. К тому же из отчета судмедэксперта, видно, что Кавальски умер от сердечного приступа, а уже потом его обескровили. Точно так же, как и Ярына, — меня поразило, что Ларкин настолько хорошо ориентируется в материалах дела. Да и выкладывает сейчас свои соображения, не раздумывая. Из этого можно сделать вывод, что он как и я неоднократно прокручивал в голове всю информацию, что была нам известна.
— Слушай, Ларкин, — протянула я, — ты ведь тоже заинтересовался этим делом. Признайся, оно тебе покоя не дает?
Винс опустил глаза на собственные руки, которые в этот момент любовно поглаживали переплет старой книги, потом встрепенулся и посмотрел прямо мне в глаза:
— Вацлав был моим другом и учителем. Я ему доверял, как себе. Даже больше. И, честно говоря, совсем не могу понять, почему он так поступил. Он предал всех нас, предал наше дело. Он себя предал, понимаешь?! А это значит, что он что-то увидел. Что-то такое, чего никто больше не знает. И вот теперь я боюсь, боюсь за то, что все мы просто катимся в бездну.
— Ты хочешь сказать, что Браславски мог увидеть что-то такое, что заставило его пересмотреть приоритеты, предать дело, которому он посвятил не один год своей жизни, пойти на убийство своего ученика? — я приподняла одну бровь и с сарказмом посмотрела на Винса. — Знаешь. Что я хочу тебе сказать? Он просто продался! Не знаю за что, даже не представляю себе, чем можно было купить того, кто знает абсолютно все, что произойдет, но другого варианта ответа у меня нет.
— Я не хочу в это верить, — прошептал Ларкин, снова отворачиваясь.
— Слушай, Браславски ведь не просто из вредности характера или из личной неприязни так поступил. Он подставил нас с тобой осознанно. А это значит, что он знал, что произойдет у Марины. Понимаешь, к чему я веду? — я придвинулась поближе к нему и заглянула в голубые глаза стража. — Ему кто-то приказал так поступить.
— Он мог просто увидеть...
— Винс, если он видел то, что произошло с нами у Марины, то должен был видеть и то, что произойдет после...
— Ты хочешь сказать... — во взгляде Ларкина мелькнуло понимание, — но тогда...
— Браславски сам рассказывал мне, что он довел свой дар до совершенства. Он мог вызывать видения по собственному желанию. А тут вдруг, не смог увидеть свою кончину? Не смеши меня.
Я видела, как меняется выражение его лица — с растерянно-задумчивого на решительное, даже почти представляла, какие мысли крутятся в этой светлой голове.
— Есть только два предположения, — наконец выдал Винс. — Или Браславски не видел ничего из событий того дня или...
— Или он сделал это специально, — закончила я за него.
Винс медленно кивнул, закусил губу, немного подумал и выдал:
— В первом случае это может быть связано с тобой и той защитой, что наложил на тебя Варант, — меня передернуло от такого предположения, но Ларкин этого не заметил и продолжал, — а вот во втором случае...я затрудняюсь сразу выдать решение.
— У меня есть два, — я тоже думала над этим, но ... — я встала и теперь уже сама расхаживала по комнате, как совсем недавно это делал Винс, — либо он хотел умереть. Либо... — я резко повернулась и посмотрела на Ларкина — было необходимо пробудить твой дар полностью.
Ларкин молча кусал губы, молчала и я, пристально глядя на него, ожидая какого-нибудь ответа. Все-таки мне мало что было известно обо всех этих магических штучках, а Ларкин, Ларкин был гением и это все признавали. Вот пусть гений и думает, сопоставляет, решает и принимается за дело. Потому что, я больше чем уверена, что все это дело с ритуалом, проведенным Мариной Драгониш только верхушка айсберга. Готовится что-то масштабное, а если принимать во внимание все оговорки. И намеки, что делал мне Браславски — он знал, что именно и принимал во всем этом непосредственное участие.
— Я не знаю, что сказать, — очень тихо произнес Винс, еще ниже опуская голову, — я просто не могу даже представить себе, зачем он все это сделал? Почему? Я верил ему. Вацлав был единственным, кому я верил безоговорочно. А в результате... — он опустил голову, а я не мешала, понимая, как это тяжело — разочароваться в том, кто был самым близким, кому доверял свою жизнь, ради кого был готов пойти на многое. Я тоже молчала, думая о том, что Браславски ведь был не плохим, на самом деле. И я видела, как он относился к Ларкину, как защищал и опекал его все время, как родного сына.
И если он пошел на предательство, то причины должны быть вескими. Очень вескими. И сейчас, я как никогда очень сильно пожалела, что совсем ничего не знаю об устройстве мира сверхъестественного. Что не разбираюсь даже в элементарных вещах, а потому не могу даже предположить, что именно могла заставить самого ответственного стража восьмого участка предать своих.
— Давай так. Подумаем, что у нас есть, проанализируем и сопоставим все факты, — я старалась говорить спокойно, ничем не выдавая того сожаления и беспокойства, что царило у меня в душе. Ларкину это сейчас было совершенно не нужно. — А потом, потом уже будем решать, что нам делать и кому об этом рассказывать.
— Идет, — решительно кивнул страж, и я отчетливо рассмотрела азартный блеск в его глазах. Он просто засветился весь, радуясь тому, что кто-то все-таки выслушал его, поверил, принял его сторону. И только теперь я отчетливо поняла, насколько он неприспособлен к жизни. А это было плохо. Очень плохо, но, не ведая о том, какие мысли меня одолевают, Ларкин продолжал вдохновлено вещать. — Итак, что мы имеем. Ладислав Кантемирес передал своей любовнице Марине Драгониш информацию по древнему и запрещенному ритуалу. Марина, вместе со своим родственником Аароном Кавальски провела два ритуала, затем с помощью другого сообщника убила Кавальски и попыталась самостоятельно провести ритуал в третий раз. Я читал об этом ритуале — чужая сила редко приживается. Она начинает влиять на сознание и подсознание и в итоге может получиться все совсем плохо.
— Знаешь, мне кажется, что все это неверно в корне, — задумчиво произнесла я. — Наши предположения основываются на том, что мы знаем о преступлении, но, Винс это только маленький кусочек всего происходящего. И началось, по моему мнению, все гораздо раньше.
— Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? — выжидательно осмотрел на меня Ларкин.
— Я знаю еще меньше твоего, — со вздохом признала я собственное бессилие. — Я не ориентируюсь в укладе вашего общества, не понимаю психологию, не вижу логики или выгоды в поступках. Но, я отчетливо осознаю, что вот это все, — я развела руками, а Винс проследил за этим моим жестом, — это всего лишь какая-то часть плана кого-то очень опасного, очень умного. Но, вот хоть убей, я совершенно не понимаю, зачем все это может быть надо?
— И что ты предлагаешь? — Ларкин подался вперед и сверкал голубыми глазами в нетерпеливом предвкушении моего ответа. Ему просто надо был ориентир, точка отсчета, которая дала бы толчок. Я это понимала, как понимала и то, какую роль при нем играл Браславски. Он направлял своего ученика, давал ему задачи и подсказки. Теперь, я как никогда поняла, почему все называли Ларкина гением — он действительно мог очень многое, но из-за нерешительности и комплекса собственной неполноценности, не мог самостоятельно принимать решения. А это значит, что мне придется научить его быть взрослым — потому что в няньки я не нанималась.
— Давай начнем со смерти Фолье, — уверенно сказала я.
На меня осмотрели так, что...ну, вобщем так посмотрели...
— Его женой была ведьма, — пояснила я. — Марина была ведьмой. И, я там кое-что услышала, когда Алекс допрашивал ее, — я замялась, когда Ларкин бросил на меня весьма красноречивый взгляд при упоминании имени Алекса.
— Да, хотел спросить, — перебил меня он. — Что у тебя с Варантом ...
— Об этом мы обязательно поговорим, — перебила я его. — В другой раз. Пока нашей первоочередной задачей являются ведьмы. И знаешь, что мне не дает покоя во всей этой истории? — я посмотрела на Ларкина. Он в свою очередь не сводил с меня внимательного взгляда, ожидая продолжения. — Как у мага и, по вашим словам, мага не слабого, могла быть сестра ведьма? И как Марина стала ведьмой? И почему во всей этой истории торчат длинные уши ведьм? Вот вопросы, на которые нам надо ответить, Ларкин. Потому что лично мне кажется, что все это пока только начало. И вся эта гнилая история не закончилась с устранением Марины Драгониш. Да и причастность Ладислава Кантемиреса мне тоже не дает покоя. Ну не верю я, что он ничего не знал, не верю. Если она действительно его пара, а даже ты мне совсем недавно подтвердил, что у драконов безопасность женщин на первом месте — не мог он не быть в курсе. Никак не мог. И не мог он спокойно смотреть на то, как рискует собой его половинка.
Ларкин ошарашено молчал и только глазами за мной следил, покусывая губы.
— Так что, друг мой, — подвела я итог своего выступления, — нам необходимо узнать все про семейство Кавальских, и найти всю возможную информацию по ведьмам.
— Тогда за дело, — уверенно тряхнул головой Ларкин. — Завтра я загляну к своим и пороюсь в семейном архиве. Там должны быть старые записи и документы.Я молча кивнула, и тяжело вздохнула про себя. Тревожное предчувствие, поселившееся в душе, никак не хотело меня отпускать. А это значит, что для того, чтобы спать спокойно, мне необходимо разобраться с тем, что происходит.
