Орден для Поводыря

Андрей Дай

Орден для Поводыря

Роман

Огромное спасибо господам

Алексею Герасимову (Сэй Алек), Евгению Орлову,

Павлу Ковшику, Сергею Гончаруку,

Владимиру Игрицкому, и сударыне Александре

Андреевой за неоценимые советы

и помощь в поиске информации.

Всегда любил Алтай. Влюбился с первого взгляда, едва увидев его неистовые бирюзовые реки и серые, с ржавыми и белесыми потеками, камни. Ну и конечно — сосны. У нас, на севере Западной Сибири, сосны обычные. Пусть тоже величественные, кучерявые и стройные, но все-таки блеклые какие-то. На Алтае же сосны золотые. Стоит выглянуть солнцу и бор вспыхивает, блестит. Словно и не деревья это, а столбы, поддерживающие гигантский купол общемирового храма.

Впервые попал в горы еще юношей. Летом, после получения аттестата отправились с отцом в турпоездку по Чуйскому тракту. На новеньких, блестящих "Жигулях", радуясь солнцу и ветру, не задумываясь ни о чем. От Бийска до Кош-Агача. Хотели и дальше на юг, но в Акташе нужно было брать пропуск в пограничную зону, а во времена СССР, это было не так просто сделать.

Бывал и потом несколько раз. После малахольного переворота, когда КПСС стало нельзя, а порнуху по телевизору можно, Республика Алтай стала какой-то донельзя национальной. Высшие посты в Гороно-Алтайске быстренько поделили старшие семьи теленгитов и алтайцев, которые тут же радостно распродали "в аренду" самые вкусные места горной страны Новосибирским и Барнаульским коммерсантам. У северного берега Телецкого озера, где я еще застал огромные травянистые луга и лес, отражающийся в воде, понастроили шикарных домов отдыха и пансионатов. У причалов появились современные моторные катера и яхты. Говорят, из озера все еще можно пить, но я не рискнул.

Окрестности озера Манжерок тоже преобразились. Не знаю, ищет ли кто-нибудь в этом на половину заросшем камышами бассейне для купания отдыхающих, знаменитые "чертики" — водяные орехи, и если ищет, то находит ли? Или после постройки горнолыжного спуска там даже рыба перестала водиться? Сие мне не ведомо. Совещание по вопросам вскрытия и выставления на торги концессий на разработку месторождений из ГосРезерва проходило там зимой. Да и не до рыбалки там было. Утром — пара докладов. Потом коньяк и горные лыжи. Вечером банкет.

А мне всегда хотелось плюнуть на все, бросить в багажник "Лексуса" палатку со спальником, и рвануть в горы. Куда-нибудь, где нет назойливых туристов, не ловит сотовый, и не продают мед. Где в чистых хрустальных ручьях живут маленькие стремительные рыбки, а в небе парят огромные орлы...

Понимал, что это только мечта. Что бесконечные дела не отпустят и там, что спутниковый "Ирис" ловит везде. Но сама возможность этого как-то грела давно проданную золотому тельцу душу.

Как там, в рекламе какого-то французского авто? "Не в этой жизни"? Вот уж — точнее не скажешь.

#1

Тропы

Кто же знал, что всего через три месяца после моего, так сказать — нового рождения в новом теле и мире, я окажусь на Алтае. С палаткой, скруткой из жестких солдатских одеял и верхом на капризной кобыле по кличке "Принцесса". Ни сотовой, ни спутниковой связью здесь и не пахло. В реках полно рыбы, в небе — орлов. На скалах нет-нет, да показывались надменные круторогие козлы, а в распадках изредка шуршали кустами косули. И, ни одного туриста на тысячу верст вокруг. И мед никто не продает, даже если очень хочется. Вот, блин, куда приводят мечты...

Отряд растянулся по тропе версты на четыре. Где-то впереди, за очередной, Бог знает — какой по счету, скалой, в авангардном охранении двигалась полусотня с хорунжим Корниловым во главе. Нет, не тем, Иваном Яковлевичем, что без большого успеха охранял мое спокойствие в Томске, а их с моим денщиком Артемкой, средний брат — Михаил. Так-то он командовал четвертой сотней Томского казачьего полка, но сам вызвался в поход и даже согласился остаться в будущей крепости на зимовку. Кто-то ведь должен был приготовить долину к массовому переселению станичников, которое мы с майором Викентием Станиславовичем Суходольским планировали начать будущей весной.

Сам майор, кстати, давно отстал. Еще в Барнауле. А я задерживаться в горонозаводской столице АГО не счел нужным. Красивый, конечно, город, но уж больно неприветливый. Как закрытый "почтовый ящик" советских времен. Подумать только! Я целые сутки в Барнауле пробыл, а горный начальник не удосужился меня к себе пригласить. И ежегодный Горный Совет — слабое тому оправдание. Можно подумать, у них там регламент и Фрезе минутку выделить не мог. Варешка по-рассказывал про их совещания. Это, когда несколько десятков высших чиновников АГО на полмесяца весь Барнаул на уши ставят. Лучшие номера в гостиницах, банкеты в лучших ресторациях, лихие гонки на тройках по главным улицам "сибирских Афин". Баня, водка и доступные девки. Знакомая фигня. И ведь когда еще успевают годовой бюджет верстать, себя не забывая? Выдающиеся люди!

Впрочем, зачем, блин, горному начальнику с кем-то еще совещаться? У него ведь и дети есть и зятья из известных, тьфу блин, горных династий. Тот, что постарше из зятьев — женатый на Анне Александровне, Владимир Александрович Кулибин — внук того самого Ивана Кулибина, который будто бы изобрел паровую машину, пристав Зыряновских серебряных рудников. Ну, это что-то вроде командира-директора. Бог и царь, короче. Второй, женатый на Надежде Александровне, Леонид Александрович Карпинский, только из, опять — блин, Горного Института, и сразу в помощники пристава на те же самые рудники. И ведь ничего удивительного. Серебро — главный источник прибылей АГО. Там и должны состоять свои люди. Ну, чтоб деньги мимо не проплывали, а что-нибудь успевало к рукам прилипнуть.

Думаете, я огорчился этаким к себе невниманием? Ничуть. После изучения первых отчетов Пестянова, боялся при встрече с Александром Ермолаевичем Фрезе брякнуть что-нибудь не то. Не пришло еще время ссориться.

Зато никто не мешал заниматься своими делами. Не путался под ногами и не задавал глупых вопросов. Спокойно посетил окружное Училище, естественно — Горное. Пообщался с управляющим — подполковником Ярославцевым Михаилом Александровичем. Передал тому привет от Директора Училищ Томской Губернии, статского советника Михаила Логгиновича Попова. Был у меня там корыстный интерес. Во-первых, князю Кострову зачем-то очень нужен был какой-то барометр-анегроид, а во всем немаленьком Томске лишнего не нашлось. А во-вторых, мне не помешала бы пара-тройка смышленых ребятишек, еще не испорченных горной круговой порукой и сведущих хоть чуть-чуть в геологии.

Зачем? А зачем Кострову барометр? Он что, самолетам нелетную погоду предсказывать собрался? Сказал — очень нужен, я и пошел добывать. Согласитесь, действительному статскому советнику и Томскому гражданскому губернатору это проще сделать, чем надворному советнику, хоть и князю.

А молодые специалисты мне нужны были даже больше, чем князю прибор. У меня озеро в тайге спит, с которого туземцы нефть лопатами собирают, а губернская столица без асфальта в пыли задыхается. Мне неподалеку от будущего поселка Яшкино известняки нужны, уголь из под Анжеро-Судженска, и железо тоже там неподалеку. Да и про Чуйскую долину я с того памятного совещания на озере Манжерок кое-что помню. Там бы тоже в земле поковыряться не помешало.

И что? Я сам, что ли должен богатства искать? Из меня такой геолог, как из Жириновского балерина. Я на карте могу пальцем ткнуть — где именно искать. Но серебряную руду от базальтового окатыша вряд ли отличу. А уж коксующийся уголь от обычного, топочного — и подавно. Так что ребятки нужны были позарез. Причем — именно, что не всякие-любые. Свои карманы набивать втихаря я, конечно, не собирался, но и шуметь на весь мир об открытых богатствах губернии, тоже не хотел. Месторождения должны были разрабатывать те люди, которые на мои условия согласятся. А не присланные Петербургом расхитители, или, еще того пуще, иностранные подданные.

Большая часть, не менее восьмидесяти из каждых ста, учащихся в окружном Училище — это дети чиновников местной администрации. Их судьба была предопределена самим фактом рождения — продолжать династию геологических инженеров. Из Училища почти все они отправлялись в Институт.

Примерно пятнадцать из этой же сотни — отпрыски офицеров расквартированных на Алтае воинских подразделений. Девятого казачьего полка и 35-го Барнаульского линейного батальона. Командиры Руссой Императорской армии, как люди вполне обеспеченные, тоже были способны обеспечить детям достойное будущее. В стране достаточно было военных учебных заведений.

И оставшиеся пять — питомцы опять-таки горных заведений Общественного Призрения. Сироты, то есть. Каким боком к ним повернется жизнь после того, как они перешагнут порог Училища — ведал один Господь Бог. У них за плечами не маячил обширный, связанный круговой порукой "попилов" Кабинетских доходов, клан. При выборе любой карьеры им пришлось бы начинать с самого низа, даже будь у них семь пядей во лбу. Чаще всего эти сироты так всю жизнь и прозябали писцами и журналистами в конторах горной администрации.

Так что, я, надеясь получить преданных и не болтливых сведущих в геологии ребятишек, по сути, давал им шанс выбиться в люди. И примерно это, я Ярославцеву и заявил.

— Как же, как же, понимаю, — сделавши жест, словно моет руки, обрадовался тот. — Вы, дорогой Герман Густавович, известный меценат. Конечно, наш святой долг позаботиться о бедных сиротах... Но и вы меня поймите, Ваше превосходительство. Из казны и по пятьдесят рублей за каждого в год тратилось. Оно хоть и дело благое, а коли вы их собой заберете, так они Государю Императору затраты уже и не вернут, поди.

Почему-то я даже не удивился. Сторговались на пятистах рублей. Ассигнациями. За троих. За такие деньги я мог выпускника Горного, прости Господи, Института нанять. Но одного. Так что заплатил. Единственное, что — потребовал право выбора. Чтоб горный работорговец дебилов и лентяев не подсунул за мои же деньги.

Благо деньги, хоть и хранились у меня, но именно моими личными не были. Пять тысяч серебром выделил Томский воинский начальник — на закупку припасов в Бийске и у туземных племен. Еще пять — финансовый департамент губернского правления. На нужды обустройства таможенного поста и утверждения власти Государя Императора Российского во вновь приобретенных землях. Тратить я их волен был "по собственному усмотрению", ни перед кем не отчитываясь. Такая вот бухгалтерия.

Поручил выбор юношей князю. Он как раз, сверкая улыбкой до ушей, из Пятого Отделения по делам частных золотых промыслов прискакал. Ну, чисто ребенок. Выпросил у тамошнего начальника, коллежского советника Степана Ивановича Гуляева свой прибор, и рад. Много ли надо для счастья...

Я бы тоже очень хотел познакомиться с Гуляевым, но не сложилось. Жаль, конечно. Много о нем слышал. Мало того, что он своего по сестре племянника, юношу со взором горящим — Дорофея Палыча, к наукам приобщил, так и сам человек в губернии известный. Работает над основанием новых промыслов. Занимается улучшением культурных растений и разведением новых пород скота и сельскохозяйственных растений. Химией немного балуется. Особенно прикладной. Сахарную свеклу к Сибири адаптировал. По Алтаю постоянно путешествует, лекарственные растения изучает. Готовый будущий профессор будущего Томского Университета.

Уже даже и собрался к Степану Ивановичу на ужин набиться. Поди, не выгнал бы гражданского губернатора. Да и по письмам от племянника наверняка о моих помыслах наслышан. Сам-то парень уже на опытной ферме от Каинска неподалеку трудится. У Ерофеевых. Говорят — доволен, располнел даже на купеческих харчах. И Матрену, или как ее там, с собой привез.

Собрался, да не поехал. Пришлось срочно подполковника Льва Христиановича Познера посетить, командира того самого Барнаульского подразделения, из числа которого мне Дюгамель расчеты к моей артиллерии выделил. У меня и приказ полковника Денисова с собой был. Только Познеру, похоже, ни Денисов ни Дюгамель не авторитеты оказались. Первого июня фейерверкеры уже должны в Бийске были быть, а второго, когда мой флот у Барнаульских причалов пришвартовался, они еще и не думали выдвигаться.

Совсем, блин, страх потеряли. Ну, да ничего! Я их научу Родину любить. Взял собой, кроме грозных бумаг от Дюгамеля, еще и два десятка казаков. И револьвер. Так подполковника и приказывал арестовать и под домашний арест посадить — ласково размахивая пистолем. Тот нервно улыбался, надеясь то ли на чудо, то ли на немедленную помощь тьфу-горных покровителей. Но за кончиком ствола следил неотрывно. Видимо, слава обо мне, как грозы трактовых разбойников, успела уже и до Кабинетных земель докатиться.

Заместителю, майору Власову, предъявил распоряжения начальства. Тут же заставил написать рапорт, присовокупил к нему письмо — собственную версию событий, и отправил в Омск генерал-губернатору. А майору сказал, что коли узнаю об освобождении Познера из-под ареста без санкции Дюгамеля — сильно обижусь. Найдутся рычаги, чтоб безвестного майора на Камчатку чукчей сторожить отправить. Он поверил. И даже людей к моим пушкам тут же нашел — снял охранение от "заведения", где мать-их-горные начальники смету расходов обмывали. Причем вид у Власова был такой, словно я ему не Чукоткой грозил, а орден во все пузо выдал. Как у объевшегося сметаны кота, у майора был вид. Чую, наступило в Барнауле веселое времечко. Прикрываясь моими бумагами, заместитель много чего натворить успеет.

Да и солдаты от известия, что путь их на самую границу с Китаем лежит, в обморок не падали. Так побежали собирать вещички, будто за ними гнался кто-то. А когда узнали, что останутся служить в новой крепости, до нового распоряжения генерал-губернатора, так и вообще. К пристани пока маршировали — песни пели. Это ж как нужно людей замордовать, что они ссылку в тьмутараканьские горы за избавление посчитают! Остальные-то, те, кто в "Афинах" оставались, этим искренне завидовали. Это же сразу видно!

В случае войны расчет одного орудия в Российской Императорской армии составляет двенадцать человек. При службе у пушки в крепости вполне достаточно восьми. Плюс опытный унтер. Со мной из Барнаула ушло на Чую пятьдесят один человек. Захотел бы больше — дали бы. Хоть сотню. Добровольцами были все поголовно.

Командовать расчетами назначили молодого поручика Сашу Геберта, а ему в помощь дали фельдфебеля Казнакова — седого уже дядечку с пышными бакенбардами и усами. Среди солдат вообще оказалось много молодежи. И поляков. Такая вот у меня русско-еврейско-польская армия получилась...

Пока я с Познером занят был, Суходольский по городу рыскал — рабочих на строительство Чуйского тракта вербовал. Вернее — пытался. Не так-то это просто — обдумать предложение, собраться, с женой попрощаться и в дебри Южного Алтая камни ворочать отправиться. Так что нефига за этот день у Викентия Станиславовича не вышло. Он еще в пути сомневался, да только я, дурень, не верил. Он и на том, что в Бийской крепости мы и подавно рабочих не найдем, настаивал. Пришлось нам расстаться. Он остался людей собирать, а мы следующим же утром в Бийск отплыли.