* * *
— Страшно мне, Машенька. Придут ли...
Михайло Корибут посмотрел на жену. Отвечая его взгляду, Марфа, раскинувшаяся на ложе в одной тонкой рубашке — и ту б не надела, да из окна холодком потянуло, чуть потянулась, изменила положение так, чтобы вышло более соблазнительно, еще раз добрым словом вспомнила науку Лейлы.
На Руси такого не было. А в гаремах когда девиц тысячи, а ей надобно стать одной-единственной — как только не научишься себя показывать...
— Придут, Мишенька. Не думай о плохом. Алешенька, брат мой. А Сонюшка — сестрица любимая. Не оставят они нас в беде.
— А царь согласится ли?
— Убедят.
Спокойная уверенность Марфы была заразительна, словно вирус гриппа, и Михайло поневоле проникался ей. И разглядывал жену.
Хороша...
Что тут скажешь?
Он отчетливо помнил, как встречал ее кортеж. Как пели трубы, и как из кареты выскользнуло восхитительное видение в белом платье. Девушка присела в реверансе, опустив глаза, а потом вскинула на него очи — и улыбнулась так, что у мужчины голова закружилась. Было, было в Марфе нечто такое, чего не нашлось во всех дамах его двора.
Невинность и чистота.
Воспитанная в тереме, в строгих порядках, она твердо знала, что измена — грех, что развратничать нельзя — и придворные дамы, которые свободно спали как с королем, так и с конюхом, на ее фоне казались Михайле теперь попросту... грязными.
Да и остальное...
Вопреки всем утверждениям о чистоте душевной — дескать, коли есть она, то о телесной чистоте и заботиться незачем, Марфа попросила мужа в качестве свадебного подарка построить ей баню.
Стоит ли говорить, что муж согласился, и несколько раз разделив с женой удовольствие от совместного посещения бани, вдруг заметил, что кожа стала чище, раздражений меньше, да и желудок болеть стал гораздо реже.
Ксендзы ворчали, но спорить с королевой не решались, только шептали, что дикая страна, дикие нравы...
Но показная, даже нарочитая набожность и королевы, и ее свиты, затыкала всем рты. А Марфа, хоть и молилась усердно — делала все так, как ей надобно.
И батюшка, находящийся в ее свите, выслушивал молодую королеву — и отпускал ей грехи. А что делать, ежели во имя родины?
И постепенно Михайло не просто увлекся молодой женой, нет. Это чувство плавно переходило в любовь. И вот он уже морщится от надушенных прелестниц, четко ощущая за запахом духов вонь давно немытого тела и вспоминая, насколько приятнее пахнет кожа Марфы. Вот он смотрит на глубокие декольте, выставляющие напоказ то, что мужу одному должно быть ведомо — и сравнивает с ними Марфу, которая умудряется грациозно носить даже закрытые платья. Да и в постели... не было у Михайлы еще такой любовницы — невинной, он головой готов был клясться, что до него к Марфе ни один мужчина не прикасался, такое не сыграешь, и в то же время словно угадывающей его желания. Как-то не приходило мужчине в голову, что на Руси бани были совместные — и Марфа отлично знала, как выглядят голые мужчины. Не было для нее ничего удивительного в мужской наготе. А Лейла довела теоретические знания по ублажению мужчин до совершенства, научив Марфу определять по малейшим признакам, что нужно мужчине. Вот и получился... сплав. И Михайло таял в руках молодой жены.
К тому же приятным бонусом к красоте оказался ум. И Михайло с удивлением узнал, что его жена отлично говорит, читает и пишет на четырех языках, что читала множество книг, что знает греческих философов — и может спокойно поспорить об их учениях, что легко решает математические задачи и даже слагает стихи...
Мужской ум в очаровательной женской головке?
Софья, фыркнув, сказала бы на это — программа до пятого класса средней школы плюс углубленное изучение языков. Но ее не поняли бы. Тем не менее, Михайле было интересно разговаривать с женой днем — и он сходил с ума от ее тела ночью. Что еще надо для мужчины?
Он любил, был любим и искренне удивился бы, коли узнал о мыслях молодой королевы. А Марфа, глядя на мужа, думала о том, что его еще учить и учить, что двор его — сточная канава, которую придется чистить, что Сонюшка была права, рассказывая, что ее ждет. Но даже так — лучше, чем в постылом тереме. А значит — вперед!
Любовь?
Нельзя сказать, что Марфа была без ума от мужа, нет. Для этого ее слишком много учили. И женщина четко разграничивала симпатию, страсть, привязанность — и настоящую страстную любовь. Последней у нее еще не было.
Будет ли?
Бог весть...
В любом случае, немытая шляхта, которая не стеснялась отливать прямо на стены залов, не вызывала у королевы никакого душевного трепета. Разве что хотелось приказать взять розги — и пороть, пороть, пороть...
Останавливало только то, что подходящие для прутьев деревья в королевстве кончатся раньше, чем непоротые задницы. Увы...
Ничего, вот короля воспитаем, детей, опять же... Марфа еще не была уверена, но ей казалось, что связь с луной прервалась. Вот еще месяц подождем, а там и мужа можно будет обрадовать. И отписать Сонюшке на Русь. Пусть пришлет еще и пару повитух.
А насчет военной помощи — Марфа и не сомневалась. Это Михайле покамест не ответили, а ей Сонюшка на прощание шепнула, что сестру не бросит в любой беде. Ей опасаться нечего.
— Куда собираются нанести удар турки?
— Каменец-Подольский.
Марфа прищурилась.
— Пан Володыевский? Он там комендантом?
— Да...
Идеальной памяти своей жены Михайло и не удивлялся уже. Умница, что тут еще скажешь? Да Ежи Володыевский. Умница, молодец, только вот...
— А гарнизон велик ли там?
Марфа вопрос словно с языка сняла.
— Тысяча человек.
— Так направь им еще людей! Направь пушки, огненное зелье!
Женщина вскочила с кровати и зашагала по комнате. Не была Марфа стратегом, да только это само на язык просилось. Михайло посмотрел мрачно.
— И кого я туда направлю?
— Собесского. Но с приказом подчиняться коменданту крепости, чтобы его слово было решающим. На сколько-то он задержит турок, а там и Алеша подойдет.
Михайло задумался.
Ежели направить туда Собесского — оголить границы. Но Русь не ударит, да и подкрепление оттуда придет — хватит заткнуть глотки самым горластым. Он притянул к себе женщину. Михайло и не замечал, что разговаривает с Марфой, не как с безмозглой бабой, нет. Как с другом... но чего тут и удивительного? Не придворная кукла, чай, которые только и знают, что любовников пересчитывать! Другие-то не задерживаются... как Король-Солнце при дворе бордель развел, так ему подражать и кинулись — а зря, ой как зря.
— Я могу ему приказать — да пойдет ли он?
— Любый мой, так он ведь коронный гетман! Дело его такое — войско в бой вести!
— А подчиняться Володыевскому... — Михайло все еще сомневался, но Марфа смотрела невинно.
— Так птица не бывает о двух головах. Он будет Каменец оборонять, кто ж о слабых местах города знает лучше коменданта? Вот ежели б в поле, там — да, там Собесский, а пока в городе...
— Нет, Машенька, нельзя так. Пусть Володыевский Собесскому подчиняется...
Марфа пожала плечами, вроде как недовольная, хотя в глубине души она торжествовала. Пусть-пусть. Работа такая будет у Собесского — либо победить, либо погибнуть. Коли не удержат они Каменец — все на Собесского спишем, все промахи повесим! Никакая жена под французским королем ему не поможет, как бы не вертелась, неудачников нигде не любят. Отказаться он тоже не может. Брат на помощь идет, да и... такая плюха по репутации будет! Коронный гетман отказался подчиниться королю и идти на защиту родины! Ха!
А когда Алеша придет... ну, тут уж дело пропаганды, чтобы успехи были его, а неудачи — Собесского. А это она знает, как обеспечить, хотя б при польском дворе. Еще как справятся!
— Придет ли Алексей? Ты уверена в своем брате?
Марфа кивнула. Выдержала взгляд мужа.
— Наши судьбы, любимый мой супруг, Богом связаны. Меня брат не бросит, а стало быть, и с тобой плечом к плечу встанет. Верь мне. А ежели не придет — я в твоей власти, хоть голову мне снеси...
— Свою бы не потерять тогда...
И все же Михайло решил рискнуть.
Коли уж на то пошло, его и королем сделали с тем условием, что он Каменец-Подольский укрепит да оснастит. Просто сейм раньше палки в колеса вставлял, а сейчас вот, когда встала за спиной его тень русского государя, попритихли. Да и гарнизон давно пора там было увеличить. Вот, Лончинский от поста того отказался, пришлось Володыевского ставить. А тот хоть и неглуп, и исполнителен, да на что способен музыкант без скрипки?
Послать, всенепременно послать туда людей, пушек, зелья огненного!
Завтра он отправит к Каменцу Собесского и десять тысяч человек на усиление гарнизона. Хорошо бы поболее, да не набрать сейчас, не даст сейм. Разогнать бы этих говорунов... с-сволочи! Завтра король распорядится усилить Каменец пушками и ядрами, влезет в долги, сделает все возможное и невозможное... коли победят турки — ему не жить.
А за свою жизнь и свое счастье стоит побороться?
Марфа смотрела пристально, подмечая все — изменившееся дыхание, движения глаз, рук... и четко угадала момент. Коснулась рукой щеки мужа.
— Мы справимся. Клянусь тебе, любый мой, мы справимся...
И приникла поцелуем к губам мужа.
Больше в эту ночь тревожные мысли Михайлу не посещали.
* * *
Шумно было в древнем граде Каменце. Особенно в доме пана Володыевского.
— Я уезжаю! Баська, где ты, негодная девчонка! Иди сюда, мне надо шторы снять!
Пани Кристина Володыевская металась вихрем по дому, успевая накричать на слуг, проверить сундуки и распорядиться племянницей. Но мужу она тоже внимание уделила.
— Ты тоже собери свои вещи. Мы должны уехать сегодня.
— Кристина, ты с ума сошла?
— Нет, это ты не понимаешь!
Пани Кристина решила на миг перевести дух, остановилась в гостиной у сундуков с доброй и внимательно поглядела на мужа.
Уже — четвертого мужа, заметим.
Пани Кристина себя не обманывала. Она была некрасива, неглупа — и богата. У ее отца, пана Езерковского было большое поместье и много денег, и именно это и привлекало в ней женихов.
Вот и Ежи...
Фактически — купленный муж, так что об уважении с ее стороны и речи не шло. Разве что чуть пани сдерживалась, говоря с ним, остальным-то от ее характера и еще поболее доставалось.
— К нам сюда идут турки. Говорят, их более ста тысяч. А что у тебя? Пятьдесят человек да шавка Маська?! Бежать отсюда надо! Бежать!
— Я отвечаю за оборону Каменца. Кристя, если я сбегу — это измена будет!
— Да кто потом разберется, когда ты уехал? Скажи, что за пушками! Или за припасом!
— Кристина, я не могу так поступить. Это против чести.
— Тогда я одна уеду!
— Ты не можешь так поступить. Ты моя жена, а жена да последует...
— Нет уж, дорогой! — пани Кристина уперла руки в бока. — Коли тебе так захотелось — помирай сам, а меня за собой не тяни! Трех мужей я уже схоронила — и четвертого схороню!
— Тетя!
Пани Кристина резко развернулась и отвесила пощечину племяннице.
— А ты вообще молчи, приживалка! Из милости тебя держу, а ты еще рот открывать вздумала?!
Кристина размахнулась еще раз, но сильная рука перехватила ее кисть.
Ежи толкнул свою жену в кресло.
— Значит так. Я никуда отсюда не уеду. Понадобится — здесь и полягу. А что до тебя... хочешь уехать — катись. Но женой ты мне больше после этого не будешь!
— Вдовой буду! — огрызнулась пани Кристина, — все равно ты здесь подохнешь, как пес, под турецкими саблями...
— Кристина, я тебе все сказал. Посмеешь уехать — пеняй на себя.
Ежи развернулся и вышел из дома. Руки тяжело сжимались и разжимались... ему хотелось просто размазать по стене эту бабу, волей судьбы ставшую его женой... мерзавка!
К черту ее!
Надо готовиться к войне с турками!
Кристина посмотрела вслед мужу.
Дурак!
Ну и пусть катится к чертям! Она себе и пятого мужа найдет — ничего не случится! А покамест надобно собрать все — и ехать. Выезжать лучше засветло, а то у нее повозки...
— Баська!
Племянница не ответила и пани Кристина поспешила по дому ее разыскивать.
— Барбара, пся крев! Баська, холера...
Племянницу она так и не нашла. И за два часа до заката уехала одна.
* * *
Как Марфа радовалась потом, что упросила мужа отдать приказ Собесскому не на заседании сейма. И так много воли эти болтуны забрали, лучше приказ отдать, а потом о нем поговорить. Мол так и так, для вашей же защиты. А то ведь самое лучшее дело заболтают! Опять же, и себя утверждать надо...
Вот так и вышло, что на утреннем приеме предстал пред глазами царственной четы Ян Собесский...
Марфа разглядывала его внимательно и серьезно. Длинный нос с горбинкой, вислые усы, темные внимательные глаза, редеющие волосы...
В годах, уж больше сорока ему, но телом крепок и духом силен.
Великий гетман коронный.
Из плюсов — умен. Хороший полководец, всего добился умом и горбом. Громадный плюс — великого честолюбия у него нет, так серединка на половинку. Наверх пробивается, но корона его не манит. Или — не манила?
У всякого мужчины, как известно, есть плюсы и есть минусы. И минусом Яна Собесского в глазах Марфы была его жена — Марыся. Она же Мария Казимира Луиза ла Гранж д´Аркьен.
И, да простит Марфу Бог — та еще сучка.
Честолюбивая, расчетливая, но просчитывающаяся — иначе не вышла бы сначала за Замойского. Сейчас она метет хвостом перед французским Людовиком, чтобы добыть мужу корону Речи Посполитой. Но этому не бывать.
Громадный плюс — они друг друга любят. Для Марфы плюс, понятно, для Собесского-то это уязвимость. Уж неизвестно, как там Марыся, а Собесский от нее без ума. Так что же?
Ну, первым делом, подумать. Людовик французский, король-солнышко, как его презрительно называет почему-то Соня, ему тридцать четыре года.
Отлично...
Что может предложить королю молодая женщина, дабы получить свое?
Вот именно это самое. Если правильно пустить сплетню, что Марыся ради мужа прыгнула в постель к королю... простит?
Сложный вопрос. Клин точно вобьем. А там и еще чего придумаем хорошего...
Во всяком случае, держится Собесский вполне почтительно. Кланяется, улыбается, почтителен...Ладно, пока и мы поулыбаемся. Пока...
А потом — у Михайлы не должно быть соперников. Он должен быть не одним из. Нет, только единственным. Марфа отлично помнила слова сестры. Странно, насколько Соня ее младше, а говорит такие вещи, которые ей в голову никогда не приходили.
Михаил сейчас король приглашенный. Считай, за него правит сейм, как за нашего деда правили мать с отцом и бояре. Он даже в худшем положении, чем наш дед Михайла. И тебе придется нелегко. Но ежели справишься — и дети, и внуки твои королями будут. Не сможешь? Зови, приедем, заберем тебя. Но ведь выигрыш стоит борьбы? А Париж стоит мессы...
Марфа слушала, как отправляет Собесского с войском ее муж, как напутствует, как шумят паны...
Если брат не поможет — никто мне не поможет. Хоть бы он успел... Господи, помоги мне!
