Джентльмен и хулиганка

Варнинги: фэмдом, НЦ-17

Джентльмен и хулиганка

Кавалергарды, век недолог,

И потому так сладок он.

Труба трубит, откинут полог,

И где-то слышен сабель звон.

Еще рокочет голос струнный,

Но командир уже в седле.

Не обещайте деве юной

Любови вечной на земле

Утро выдалось настолько тихим, что Робин сразу решил — не к добру. Природный оптимизм после инспекции шкафчика с лекарствами нервно дернулся и подтвердил. Робин знал, что там увидит, но такое каждый раз, как первый. Вероника, на ходу изобретавшая способ стирки одноразовых простыней, и Рилл, перепаивающий плату подсветки сканера, возражений тоже не нашли. Из-за ширмы донесся приглушенный стон, Робин досчитал до пяти и пошел объяснять пациентам, что правительство тут не при чем и во всем виноваты повстанцы.

По-хорошему, его оправдания военным не были нужны, они все видели сами и они умели терпеть, но Робину было стыдно за собственное бессилие. И солдаты это чувствовали, что смешно, хлопали по плечу и советовали не подгоняться.

Стонал привезенный вчера особист. Тоже вот наказание. Робину не было разницы, кого штопать, но спецура сама всегда держалась особняком. На этого парня обезболивающего уже не нашлось. Боевой транс помог выдержать операцию, но попробуй, удержи его во сне. Робин встретил еще живой, но уже темнеющий, уходящий в себя взгляд, вздохнул и принялся проверять бинты.

Нынешняя цивилизация была очень неоднородной. На Хайяне почти нашли решение для создания телепортационных установок, а в нивернийских деревнях готовят на газовых плитах. И то, что сейчас разматывал Робин, на той же Хайяне бинтами бы признали разве что археологи, а на Ниверне не нашлось других. Даже эти полоски тонкой ткани пришлось выменивать на консервы.

— Теперь я понял, почему в Академии нас учили оперировать столовым ножом, — тихонько признался он Веронике, которая принесла местную же охлаждающую мазь. Полностью боль она не снимала, но препятствовала воспалению, а большего Робин сделать все равно не мог.

Медсестра вздохнула и поправила особисту подушку.

— Ширмы закончились. Теперь только простынями койки разделять. А их тоже не хватает.

— Коек или простыней?

Вероника отмахнулась.

— Завтрак готов. Доктор Вайле...

— Да?

— Вы не знаете, когда будет поставка? Это же позорище, пещерный век!

Робин покачал головой. Армейское снабжение прекратилось две недели назад. Спецура пока была в лучшем положении, но идти к ней на поклон... Робин пошел бы, жизни дороже, пустил бы кто. База особого отряда на соседнем материке, их сюда только если, вот как этого заносит. Кстати, может, за своим прилетят, удастся поговорить. Там же спецкорпус, среди них немало хороших парней.

На улице начался дождь. Робин дошел до пульта и включил поле. Хорошо, что генераторы свежие. По какому наитию их взяли, Робин не помнил. Нужды точно не было, на три-пять дней для мобильного лагеря вполне хватало одного, без подзарядки.

— Что слышно? — из палатки выбрался лохматый и заспанный Владис, второй врач. Его смена через два часа, и тогда Робин постарается выспаться.

— Стреляют в горах.

— А нового? — Владис почесал, изогнувшись, спину и покосился на правильные конусообразные пики. Горные цепи здесь были изрезаны долинами, в которых жили люди и прятались повстанцы. А еще там жили повстанцы и прятались люди.

— Чаще стреляют.

— Был же приказ отступать.

— Его повстанцам не отдали.

— Но жрать больше не возят.

— Так был приказ.

Оба переглянулись, Владис скривился, сплюнул, втер плевок в сухую землю и пошел умываться. Септики и душ были стандартными, а не на три-пять дней, что отчасти примиряло с местной мазью в больших стеклянных банках.

Робин оглянулся на помещение для выздоравливающих. Двое крепких санитаров тащили внутрь ящики с разогретой пищей. Рационов тоже пока хватало, их исторически брали с большим запасом, иногда от древних традиций был прок.

Рокот военного вертолета сбил с Робина задумчивость. Он вскинул голову, закрывая глаза от света. Потрепанная десантная машина, вся в гари и вмятинах. В гости на таких не летают. Он бросился к посадочной площадке, на ходу отдавая распоряжения. Все его люди знали, что нужно делать, но так было спокойнее.

Раненых было двое, мужчина в оплавленном шлеме и женщина, окровавленная, бледная и в сознании. Робин выругался и, вместе с Риллом, переложил ее на носилки. Щупальца диагноста обвили тело, игнорируя отсутствие анестезии. Женщина тихо всхлипнула и выругалась сквозь зубы. Гордость или шок?

— Вы слышите меня?

— Шей нахер, пока терплю, — прошипела она.

Пока антисептик смывал кровь, Рилл готовил сшиватель. Хоть сознание потеряла бы, ей же легче. Или... Робин со значением посмотрел на Рилла, тот, молча, вытащил из шкафчика бутылку.

— Пейте! — горлышко стукнуло о зубы за разорванной губой.

Она поняла сразу. Спирт обжигал, но разорванный бок должен был болеть сильнее. Робин сунул руки в стерилизатор, подождал пару секунд и подошел к столу. Несмотря на раны, она выглядела почти девочкой, черные, испуганные глаза, приглушенный всхлип, когда щупы сшивателя начали собирать и сращивать обломки бедренной кости.

Спирт давал больше психологический эффект, пришлось ее зафиксировать и смотреть только на показатели диагноста.

— Терпи, — рычал Робин, — ты солдат или девица, мать твою?!

— Не... смеши... сволочь! — простонала она и вскрикнула, сшиватель взялся за селезенку.

Любая выдержка была бессильна, когда дело доходило до органов. Робин, сам закусив губу, пережидал ее крик, проклятия, ругань и жалобный, почти на ультразвуке вой, когда не осталось сил. Робин считал секунды и надеялся, что выдержит сердце. Аппаратура была новой, работала быстро, но человеческий организм не был рассчитан на такую боль. Почему в армии не учат отключать рецепторы?!

— Доктор, — тихо начал Рилл. Робин зарычал.

Сам знал, что нужно прекращать, но тогда она не выживет наверняка. Показания диагноста ушли в красную зону, Робин собой закрыл сшиватель, чтобы его не выключил Рилл. Взгляд женщины, наконец, остановился, сердце билось с перерывами, пульс почти не прощупывался, автомат завершил операцию и перешел к сращению эпидермиса.

— Гель и три кубика... — Робин хотел добавить название, но выбора у Рилла все равно не было.

— Геля последний тюбик...

— И что? Оставим его на память?

На полное восстановление уйдут недели, но, если им удастся удержать ее сейчас, она не умрет. Робин убрал с перепачканного лба темную от крови прядь. Женщины даже в армии старались оставлять максимально длинные волосы. Хотя бы челку.

— Нужно перевести ее в реанимацию. Место готово?

— Рядом с особистом, — Рилл дернул плечом. Робин видел, что у санитара трясутся руки.

Регенерирующий гель полностью пропитает ткани только через несколько часов. Пока ей лучше не приходить в себя. Робин снова поправил ее волосы. Молодая совсем, пара-тройка лет из Академии.

— И чего такие в армию идут? — продолжила его мысль Вероника, отмыв бледное, исцарапанное лицо от копоти и крови. — Она красивее моей Каринки, а уж как за той мужики бегают.

Робин проверил скорость и глубину распространения геля, поправил браслет диагноста на ее запястье и пошел на улицу. Что ответить Веронике он не придумал.

Возле помятого вертолета топтались трое и Владис. Второго раненого не удалось спасти. Ему волной буквально вплавило начинку шлема в череп. Медицина была способна трансплантировать многое, но не мозг.

— Как там Ли? — откашлявшись, спросил самый высокий из троицы, ростом куда-то под погнутую лопасть.

— Скорее всего, будет жить. Шансы очень высоки.

— Вы уж позаботьтесь о ней, а? — робкая вежливость от такого громилы была умилительной. — Она как сестренка нам всем. Первая девушка в отряде.

— В любом случае позаботимся, — Робин выдавил улыбку. У самого сердце до сих пор выпрыгивало. Хорошо бы, Рилл все-таки не понял, насколько Робин не был уверен в успехе, когда шел на нарушение всех инструкций сразу. — Ее с неделю нельзя будет перевозить без спецоборудования

— Неделю мы тут точно проторчим, — невесело усмехнулся второй, пониже.

Робин всмотрелся в каждого по очереди и почти открыл рот, но передумал. На борту должна быть аптечка, но им она нужна не меньше. Ради своей Ли они все отдадут, только она сама Робину оторвет совсем нелишнее, узнав. Их краткого общения было достаточно и для таких выводов тоже. Робин мысленно усмехнулся.

— Как ее зовут, полностью?

— У нее жетон при себе был, но... Тинглит Руссо, лейтенант третьего отряда, Прайм. Это... двадцать пять ей вроде? — громила растерянно посмотрел на товарищей.

— Точно, двадцать пять! Я сам считал, когда мы ее за уши тя... — третий, самый... неширокий из всех наткнулся взглядом на, наверняка, квадратные глаза Робина и смущенно затих. Владис прыснул в рукав.

— Ну... мы полетели пока. А то это...

В вертолет они ломанулись разом, умудрились втиснуться и помахали в окошко. Робин с Владисом отошли подальше, проводили машину до горизонта, переглянулись и захохотали. Обоих начало отпускать.

Вечером над госпиталем появился еще один вертолет, черный, блестящий, но тоже помятый с одного бока. Молнию на "морде", однако, не задело. Робин как раз проснулся и сходил посмотреть, как там лейтенант Руссо. Гель потихоньку смягчал микрорубцы от сшивателя, но сознание к ней пока не вернулось. Шок был слишком сильным. Лежащий по соседству особист пришел в себя, но двигаться не мог. Робин не очень хорошо знал принципы работы методик особого отряда, только догадаться, какой это удар по организму, было нетрудно.

— Отпустите? — спросил особист, узнав о вертолете.

— Вряд ли, — откровенно признался Владис, распечатывая результаты последнего сканирования. — Дня два еще. Роберт, передашь?

— Да, конечно, — Робин кивнул и пошел к выходу. Посторонних в реанимацию не допускали. — Добрый вечер, офицер, — кивнул он молодому еще мужику. Разобрать звание по спецуре было невозможно, Их радужные наклейки поддавались только их же собственной технике.

— Лейтенант Джет Романеску, — представился офицер.

— Роберт Вайле, — военным врачам присваивали звания, Робин сейчас тоже ходил в лейтенантах, но условность этой структуры такова, что проще промолчать.

— Торрес?

— Лучше. Но еще минимум два дня.

— Хорошо, — лейтенант Романеску взял из рук Робина листочки с анамнезом и свернул трубочкой, не просмотрев.

Подчеркнуто мирное поведение — представиться полностью, поверить на слово. Впрочем, а что еще делать особисту, чтобы Робин в обморок не упал? Вероника вон спряталась. Но лейтенант так пристально изучал территорию госпиталя, что, не исключено, умудрился ее высмотреть и за стеной.

— У вас... всего достаточно? — спросил лейтенант, понизив голос. Почему-то здесь все в итоге начинали говорить тихо.

— Нет, — не стал юлить Робин.

— Ясно, — Романеску оглянулся на пилота. Тот понял без слов, вытянул из-под кресла плоский ящик и передал командиру. — Не последнее, — не то, чтобы Робин собирался возражать, но за оговорку был благодарен. — Она не полная, но...

— Спасибо, офицер.

— Постараюсь привезти еще. Это... — он проглотил слова, отсалютовал и запрыгнул в кресло. Это — да, очень неуставное "это".

В аптечке были сокровища: упаковки обезболивающего, флаконы с бинтом, даже маленький генератор искусственной крови. Робин тут же бросился в свой "кабинет" в закутке возле шлюза в реанимацию, посмотреть, кому что сейчас необходимо.

На всех не хватало при любом раскладе. Робин с Владисом долго кроили дозы, думали, имеет ли смысл колоть половинную тем, кому будет мало и двойной, Владис с отчаяния предлагал бросить монетку, у них была пара местных. К утру разобрались. Аптечка опустела, зато в кармане комбинезона Робина лежали две капсулы, для особиста и лейтенанта Руссо. Офицер спал, а Тинглит все еще не очнулась.

Сейчас уже не его дежурство, но Владис просидел с ним всю ночь, бросать его было неспортивно. Робин распотрошил свою заначку с пачкой энергетика, проглотил три капсулы и запил растворимым остывшим кофе. Гадость несусветнейшая, точно потом не заснешь. Но после обеда нужно будет урвать пару часиков, если снова не случится ничего. Странная война, только отзвуки выстрелов и редкие раненые, а здесь тишина. Не то, чтобы Робин мечтал об эпицентре взрыва... И да, это не война вовсе. Так, правительственная операция, абсолютно дружественная и открытая. Даже госпиталь охраняется только силовым и минным полями.

Он налил из кулера воды, запить мерзкий вкус кофе и начал обход. Любимых своих пациентов оставил на сладкое, потому что состояние лейтенанта Руссо требовало тщательной диагностики. И очень удивился, застав ее не только в сознании, но и хрипло матерящей соседа. Кто-то, Владис или Рилл, не задвинул ширму, а содрать с виска офицера его знак отличия было невозможно.

На особисте написано было, с каким удовольствием, он бы впал в транс прямо сейчас, но то ли сил не было, то ли заслушался. Лейтенант даже не повторялась, вдохновенно описывая происхождение офицера, его ближайших родственников, размеры и виды его достоинств и то, что их ждет в ближайшем будущем. Робин постоял у двери, сопоставляя воспоминание о тонком личике с тирадой, усмехнулся и пошел здороваться.

Офицер привычно улыбнулся и прикрыл глаза, показывая, что увидел, а лейтенант Руссо замерла на половине какого-то очень заковыристого слова и уставилась на Робина.

— Я думала, вы мне примерещились, — выпалила она, не моргая.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Робин, поворачивая к себе экран диагноста.

— Я... а... прекрасно, доктор! Вы...вы...

— Такая боль? — оборвал ее Робин. Судя по информации на мониторе, обкладывала офицера она, чтобы не взвыть.

— Да вы что, я...

— Солдат, а не девица, помню! Офицер Торрес?

— Да?

— У меня две дозы обезболивающего. Вы...

— Мне уже лучше, — особист понимающе кивнул. — И, в любом случае, легче.

— Спасибо, — кивнул Робин, перехватывая руку лейтенанта. Ногти обломаны, пальцы разодраны в кровь. И это притом, что Вероника обработала все ссадины. Прекрасно! Где врать учили?

Она следила за Робином, как за творцом Вселенной, норовила потрогать пальцами свободной руки, но не дотягивалась из-за браслета диагноста. Лекарство подействовало секунд через тридцать, лейтенант вдруг вздохнула и видимо расслабилась, обмякнув на простынях. Глаза у нее, кстати, оказались не черными, а зелеными, прозрачной зеленью неба над Праймом.

— Доктор... А зовут вас как?

— Роберт, — он снова проверил показатели. Отторжения геля не началось, чудесно. Один случай на тысячу, но его всегда и боишься. Необратимо.

— Роберт, — если переводить с вербального на тактильный, то так кошек гладят, а не имена произносят. — Роберт, вы простите, что я так грубо при вас выражалась.

Робин тоскливо посмотрел на особиста. Тот философски изучал тонкий пластик потолка, только угол рта дергался.