|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава девятнадцатая. Неожиданная встреча
Тюрьма была добротной. Своим внешним видом она напоминала какой-то рыцарский замок. Вообще-то, так оно и было — построенная на Кобелякской улице еще в 1808 году тюрьма так и называлась — Тюремный замок. В этом замке находилась не только тюрьма — на втором этаже располагались тюремная церковь и казармы охраны. Всё это огромное здание было огорожено кирпичной стеной высотой выше четырех метров со сторожевыми круглыми башнями по углам. В общем, такая неприступная крепость в самом центре Полтавы.
Камеры в тюрьме напоминали Сергею бомбоубежище — он в детстве видел такое, когда отец однажды взял его и брата с собой, и повёл в какой-то бункер. В этом бункере был расположен тир. В тот раз Сергей и Саша в первый раз стреляли из пистолета. И вот сейчас, сидя в камере, Сергей вдруг отчётливо понял, что он навсегда потерял свой мир, маму, отца, друзей, ту жизнь, к которой привык и которой у него теперь никогда не будет. И это не только все те удобства и комфорт, бывшие для человека ХХI века чем-то само собой разумеющимся — все эти мобильные телефоны, интернет, телевидение, музыка, удобная и функциональная одежда, а еще много всяких хороших и полезных вещей. Главное — он в этом новом мире был совершенно один. Если не считать, конечно, его брата Сашу. Но всё равно — они с братом были здесь чужими. Хотя и среди своих.
Нет, конечно, в фантастических романах многие герои, попадая в прошлое, или в другие миры — они всё время ощущали связь со своим временем. Тот же герой романа Стругацких из "Обитаемого острова" — он в конце концов и друзей себе нашёл в новом мире, да и под контролем был всё время. Его мир всегда был рядом. А "Трудно быть богом"? Там герой настолько проникся бедами мира, в которой попал, что начал помогать ему стать лучше. Прогрессорствовать. А его родной мир помогал ему в этом.
Попробуй здесь исправить всё, не имея ничего — никакой волшебной палочки, никакой техники из будущего. Только то, что в голове — знания, память. Но какой с этой головы толк, если в неё прилетит пуля? Такая простая, обычная, тупая пуля. Как там пелось в известной песне? "Девять граммов в сердце — постой, не зови"? А тут на каждом шагу того и гляди — прилетит. Вот и сейчас — сменил одну тюрьму на другую. И что дальше? Вот выведут его из ЧК и шлёпнут. "И подвиг свой не совершу".
"А ведь, главное, не стремился ни к чему такому. Случайно всё вышло. Клад захотелось найти молодым кретинам! Но хрен с ним — попали в прошлое, так сидели бы себе, не рыпались. Но нет! Решили исправить прошлое, переписать будущее. Кому тут что-то доказывать? Вон, никто и слушать не захотел! Брат пошёл к белым? Значит, и тебе веры нет. Напрасно Васильев с Мамочкиным что-то доказывали начальнику местной ЧК. Этот Гуров какой-то чокнутый. Или, как говорили в нашем времени — отмороженный! Ему всюду враги революции мерещатся. Вот такие и перестреляли своих же в тридцать седьмом. А потом и сами в могилу улеглись. Но пока что этот Гуров тебя, Серёга, в могилу уложит! Как пить дать, уложит! Ещё и сверху притопчет..."
Сергеем овладели мрачные мысли. Он поёжился — в камере было холодно и сыро. Хорошо, что прихватил с собой пиджак китайский, всё ж теплее. Не камера — холодильник какой-то!
Он вспомнил, как не замечал в прошлой жизни такие милые и необходимые каждому человеку вещи — тёплая ванна, центральное отопление, шампунь, микроволновка, электрочайник. Да и продукты... Здесь вон постоянно приходилось жрать чёрствый хлеб, печёную картоху, да варёную кукурузу. В сёлах, куда они заходили, их особо не жаловали. Часто сами крестьяне жили впроголодь. Не до жиру — быть бы живу. Но даже если удавалось нормально поесть, то разносолов не было. Можно было разве что утешать себя мыслями, что зато все продукты в этом времени экологически чистые. Молоко, например, прямо из-под коровы. Никаких тебе добавок.
М-да, а пока что в тюрьме дали пайку — кусок хлеба да кружка воды. И на том спасибо. С голодухи и за такое питание поблагодаришь. А уж о тёплой ванне можно навсегда забыть. Не баре! Водой из колодца облился — и будь доволен. Но это летом, а каково зимой будет? Впрочем, дожить бы ещё до этой зимы...
— Ты, парень, чего загрустил?
Над Сергеем навис здоровый громила ростом под два метра. Парняга этот здорово напоминал ему натурального братка из 90-х годов его времени — только не хватало кожаной куртки, слаксов, кроссовок "Адидас" и золотой цепуры на могучей шее. Образ завершала бритая наголо башка. Сергей даже удивился, мол, как в старом еврейском анекдоте — "времена меняются, а люди всё те же"...
— Я говорю — чего скис? Сидим в тепле, жратву дают, на расстрел не выводят, может, прогулку ещё дадут.
— Дадут тебе прогулку — к стенке и на тот свет, — хохотнул кто-то из дальнего угла.
Парняга мгновенно, неожиданно для его комплекции, обернулся и рявкнул:
— Ша там, у стенки! Не каркай! Большевики зря стрелять не будут! Они своих, рабочих, не тронут. Я в шахте с детских лет вкалывал, все руки в мозолях. Нет такого закона, чтоб рабочих класс в распыл пускать!
Кто-то невидимый Сергею не сдавался:
— Большевики тебе, Лёва, скоро покажут и закон, и рабочий класс. Будет тебе и судья, и прокурор. Верёвка — судья, мыло — прокурор. Ты, ежели рабочий класс, должон власть свою совецку на фронте защищать. А ты что?
— А я и защищал. Я в полку анархистов ротой командовал. И революцию встретил с огромным энтуазизмом.
— Где ты её встретил, революцию-то? На каторге? Не трынди, Лёва, ты ж налётчик был известный, тебе восьмерик расписали, потому и радовался ты революции, что тебе амнистия вышла!
Лёва кивнул своей лобастой головой.
— Ну так я ж не спорю. Революция меня освободила, вот и воевать за неё пошёл. А налёты я на кого делал? На эксплуататоров трудового народа. Экспроприировал у экспроприаторов. Это вождь большевиков Ленин сказал — грабь награбленное. Так шо мы на революцию деньги добывали, оружие покупали.
Он обернулся к Сергею.
— А то, шо он там лепит — ты не слушай, Сенька-Жмот — известный побрякушник. Я в шахте успел уголька порубить. А потом каталем на заводе в Юзовке два года откатал.
Сергей с интересом посмотрел на Лёву.
— Каталь — это как? Извини, я не местный, не в курсе.
Парняга засмеялся.
— Так ото я и смотрю, шо ты не местный. Сразу видно, из благородных. Правда, слухи донесли, шо ты, хлопец, не из пугливых и с казаками да с бандой Зелёного дрался. Говорят, самого атамана Щуся приложил, верно?
Сергей улыбнулся.
— Ну, приложил ему не я, а брат мой, Сашка, но я тоже помогал...
Лёва прищурился.
— Это тот брат, который к белякам ушёл?
— Ну, не к белякам, а с беляками. На то была причина.
Амбал улыбнулся.
— Ну, то понятно, дела семейные. Счас такая мясорубка идёт, брат на брата, батя на сыновей, один за красных, другой за белых, а третий за Махно или за "зелёных". Неясно, шо кому тут надо? Ты вот к красным подался, а они тебя в кутузку.
— Ничего, разберутся — отпустят. Так что такое каталь? Кстати, будем знакомы — Сергей.
Сергей встал и протянул бугаю руку. Тот крепко, но аккуратно её пожал, хотя рука Сергея утонула в его лапище.
— А я Лёвка Зиньковский, с Юзовки. Вообще-то родом я с этих мест, село Гупаловка, на Екатеринославщине. А в Юзовку от голодухи перебрался. Каталь — это тот, который "козу" катает.
Зиньковский выжидательно посмотрел на Сергея. Заметив изумление на его лице, рассмеялся.
— "Коза" — это тачка с рудой, которую каталь доставляет с рудного двора к доменной печи. В тачку грузят пудиков так 25, нагрузишь, да потянешь по двору, а колея, зараза, разбита, не прошпект тебе... Вот эдак-то за смену тачек сорок потягаешь — и ни рук, ни ног не чуешь... А платили буржуи копейки — по копейке за "козу". Так вот за двенадцать часов работы на заводе заработаешь 70-80 копеек — и будь доволен, иди в кабак.
— Зато, когда ты буржуев потом без штанов оставлял, небось, голодранцем не был! — снова откликнулся Сенька-Жмот.
Лёвка поморщился.
— Ты, Сенька, балабол. Не знаешь — так не трынди. Мы деньги товарищам по партии отдавали. Когда с казаками Каледина схлестнулись в семнадцатом — оружие нам здорово пригодилось.
— Вот тебя твои товарищи в каталажку и определили. Ты за революцию воевал, а теперь за революцию помрёшь, — Сенька явно издевался, и Лёвка это уже понял.
— Ты, Сенька, будешь гундеть — плюху словишь. Товарищи разберутся. Я за дело сюда попал — военспеца шлёпнул. Гад был и контра, явно к белякам хотел смыться. Так шо не боись — не шлёпнут.
Зиньковский посмотрел на Сергея.
— Но и киснуть нечего. Пойдём, хлопец, поговорим.
Он отвёл Сергея в дальний угол камеры, рядом с дверью, где никого не было. Сергей уже понял, кого ему довелось встретить — это был тот самый легендарный Лев Зиньковский, которого потом ошибочно с Алексей Толстой в своей книге называл Лёвкой Задовым. Правая рука батьки Махно, начальник его разведки. Впрочем, пока что Зиньковский с Нестором Ивановичем ещё не встретился. И, судя по тому, что Сергей помнил об этом типе, Лёвка прибился к Махно как раз летом девятнадцатого. Причём, почти нигде в исторических документах не упоминалось, каким макаром он вообще попал к махновцам.
— Ты, парень, слухай внимательно. То, шо Сенька трепался — наплевать и забыть. Но я так думаю, шо он прав — сейчас Деникин нажимает, в ЧК не будут долго разбираться, кто здесь контра, а кто свой в доску. Потому вполне может так статься, шо поставят нас к стенке. А Лёва помирать ещё не собрался, есть ещё кое-какие дела на этом свете. Я про тебя слыхал, ты хлопец боевой, мне такой напарник нужен. Если нас поведут на расстрел, то ночью. И заставят могилы себе копать. Там будет человек десять, не больше. Эти, — он мотнул головой в сторону, — бараны, их резать будут, а они молитвы станут читать. Надо будет лопатами конвоиров приголубить, винтари забрать и ходу. Я давно надумал к Махно податься, нет анархистам воли у большевиков. А батька — он наш, анархист, он всем давал прикурить — и красным, и белым. Он единственно правильный стоит за революцию, за свободу для всего трудового народа. Ну, как, пойдёшь со мной?
Сергей разом приободрился. Если Зиньковский прав — а, судя по всему, верить ему можно — то, действительно, сейчас, когда белые вот-вот возьмут Полтаву, никто не будет разбираться, кто тут в тюрьму за что попал. Кто такие Мамочкин и Васильев? Красные командиры, даже не комполка. Какой-то там бронедивизион. Сами только из плена, пока их будут проверять — что они смогут доказать и кому до какого-то паренька есть дело? Тем более, брат Сашка ведь с белыми остался, а это уже подозрительно. И допрашивать его никто не будет — таки шлёпнут. А с этим авантюристом можно дела делать. Тем более, он же сам хотел к Махно попасть. Поначалу надо батьку убедить не соглашаться на предложения Троцкого бить Деникина — белых-то он потреплет, но через год его самого Красная армия начнёт бить. Так что всё складывается удачно. Лёвка вон какой бугай, конвоиров они сомнут и убегут. А от него вообще никто не будет ожидать активных действий, значит — фактор внезапности. И, что немаловажно — сила!
— Я согласен. Но план будет такой...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
