Петрович

Началось все с того, что у Петровича телефон сбрендил. Хрен его знает, чего с ним приключилось, то ли клава заблокировалась, то ли еще какая фигня стряслась, но в результате Петрович был лишен возможности ответить и битый час слушал, как кто-то очень настырный пытается прорваться, названивая через каждые пять минут. Одурев от злоебучей полифонии, жертва высоких технологий припарковал свою бээмвуху у первого попавшегося "Связного", вышел из машины, сковырнул симку и с наслаждением раздавил каблуком ботинка спятившую корейскую поделку.

— Сдохни, сука.

Смачно сплюнув, Петрович прошествовал в салон связи, выбрал витрину подороже и завис, прицениваясь. Тотчас за его правым плечом нарисовался консультант с извечным вопросом:

— Что вы хотели?

— Спать, — буркнул Петрович. Он не счел нужным объяснять, что человек, стоящий перед витриной с мобилами, почти наверняка хочет именно мобилу, а не пылесос или путевку в Турцию.

За плечом послышалось сопение — консультант, наверное, обиделся. Да ну и хуй с ним — решил Петрович. Он был малость не в духе.

— Вон ту нокию покажи, — не особенно чистый палец ткнулся в стекло, и консультант полез доставать требуемое, а Петрович наконец взглянул на него и скривился брезгливо — крысеныш рыжий, как есть крысеныш.

Нет, на самом деле он ничего не имел против рыжих. Т.е. рыжих девок, разумеется. Попадались среди них весьма аппетитные особи, но всех их объединяла какая-то болезненная оголенность черт, откровенная и почти непристойная. Красота на грани с уродством. А щенок, протягивающий извлеченный из витрины мобильник, был в этом смысле особенно замечателен. Апельсиново-рыжие, заправленные за уши волосы, сосульками свисающие до плеч, остренькие черты лица и пунцовые, то ли обветренные, то ли зацелованные губы, припухшие и настолько яркие, что хотелось отвести взгляд, словно это и не губы вовсе, а влагалище. Петрович сплюнул мысленно и осторожно, стараясь не коснуться случайно, вынул из длиннопалой и какой-то непропорционально крупной ладони приглянувшуюся нокию. Заметил попутно, что тонкие прозрачные ногти у пацана обкусаны кое-как. Ассоциация с голыми новорожденными крысятами стала от этого еще явственней, и Петрович поежился с отвращением.

— Хорошая модель, — уныло пропел консультант. Голос у него оказался неожиданно низким и пожалуй что приятным, но Петровичу немедленно захотелось купить другой мобильник — из вредности, видимо... А крысеныш продолжал рекламировать — монотонно, нудно: — Камера пять мегапикселей, блютуф, карта памяти...

Петрович повертел в руках матово блестящий слайдер, раздвинул, сдвинул и полез в карман за симкой.

— Я возьму его.

— Хотите кредит оформить? — вяло отозвался крысенок и уставил на Петровича водянисто-голубые, осоловелые, будто со сна, глаза.

"Тьфу, бля, бывает же..." — мутно подумал Петрович и мотнул головой — нет, мол, не хочу. Пацан медленно развернулся и исчез в подсобке, а новоявленный обладатель нокии воткнул сим-карту, ввел пин-код, проверил, на месте ли телефонная книга, и врубил камеру — попробовать. Экранчик отобразил витрину, конторку с кассой, скучающую за конторкой девушку и, наконец, выплывающего из подсобки крысенка с красивой коробочкой в руках. Потеснив девушку, он склонился к кассе, ткнул во что-то пальцем, прищурился подслеповато. В этот момент рыжая прядь выскользнула из-за уха, и Петрович имел несчастье запечатлеть, как пацан вскинул руку и каким-то немыслимо сонным, округло-гипнотическим жестом вернул хаер на место. Потом выпрямился, мигнул по-птичьи и назвал цену.

Лунатик — подумал Петрович и выключил камеру.

Отлистав бабки, он сунул коробку с обновой подмышку и стал дожидаться сдачи. Сдачи не нашлось. Девушка-кассирша захлопотала, упорхнула куда-то и вернулась вскоре со своей сумочкой, принялась потрошить кошелек. Крысенок за это время успел совершить массу бессмысленных телодвижений — потеребил ворот свитера, улыбнулся обкуренно, потер лицо, хрустнул суставами... Петрович поглядывал на него искоса и недоумевал, откуда только берутся такие. Пацан словно и впрямь с луны свалился, до того он был стремный. Руки-ноги длинные, плечики узенькие, шейка цыплячья, кадык острый... И кожа... странная такая, розоватая, словно воспаленная, будто с нее содрали верхний слой, а то, что осталось — жутко чувствительно к свету и прикосновениям. И свитер на пацане — кондовый, мерзейшего цвета, — должно быть, вызывает мучительнейший зуд... Ему бы шелк носить...

От этой мысли Петровичу почему-то стало жарко. С трудом дождавшись, когда девушка наскребет сдачу, и простив ей недостающий полтинник, он едва ли не бегом покинул гребаный салон и с облегчением хлебнул октябрьской прохлады. Уф, наконец-то... Осталось сесть в машину и убраться к ебеням. И не вспоминать.

Первые два пункта Петрович выполнил успешно, а вот с последним облажался — не вспоминать не получалось. Всякий раз доставая мобильник, он умудрялся подумать о продавце-консультанте. И о записи, которую надо бы стереть, да вот руки все не доходят. И ведь неудивительно, что не доходят — Петрович человек занятой, у него две заправки да маленький автосервис на шее, некогда ему всякими глупостями заниматься. Ну лежит она и лежит, эта запись, карман не трет. А нажать на две кнопки он всегда успеет. Ну и хуй с того, что мог бы уже сто раз успеть? Куда торопиться-то?..

В общем, к концу второй недели Петрович пришел к выводу, что пора снять бабу, но поскольку на съем честной женщины не было ни времени, ни сил, то решено было прибегнуть к помощи профессионалов. Профессионалок, точнее. Номер добрейшей теть Наташи, обозначенный в телефонной книге коротким, но емким словом "бляди", был незамедлительно найден и набран. Теть Наташа приветствовала Петровича ласково, называла по имени-отчеству и приглашала весьма радушно — в ее обширном реестре данный клиент значился как очень приличный: не дурогонил, в говно не напивался, девочек не обижал, а при случае мог и в ментовке словечко замолвить, за что имел скидку и всяческое теть Наташино уважение. Одним словом, рандеву было назначено, и тщательно побрившийся по такому случаю Петрович торжественно отбыл в публичный дом.

Девочек ему предложили нескольких, в том числе одну рыжую, но ее Петрович отверг и выбрал крашеную блондинку — щекастую, грудастую и простую, как три доперестроечных рубля. Задница, правда, у нее была малость тяжеловата, зато губищи — в самый раз, и поскольку ебать ее Петрович не собирался, то и подбирал, соответственно, по нужде.

Уединившись с дамой в одном из "нумеров", кавалер расстегнул ширинку, достал готовый к употреблению хуй и потребовал минета. Деваха причмокнула, облизала губы, сжала теплой ладошкой орудие труда, но в момент, когда ее тщательно причесанная блондинистая головка склонилась к паху, Петровичу вдруг совершенно явственно привиделся на ее месте тощий крысеныш — тягучим жестом заправляющий за ухо сальную рыжую прядь.

— Бля... — сказал Петрович — и тут же кончил.

Потерпев сокрушительное фиаско на сексуальном фронте, он убрался из борделя пристыженный и напуганный. Слово, которым он мог бы охарактеризовать свое состояние, в русском языке имелось только одно, и слово это было — пиздец.

Пиздец, впрочем, не помешал Петровичу по прибытии домой напиться чаю и завалиться спать, но сон не шел. Сбив простыни в безобразную кучу, несчастный страдалец решился на деяние столь позорное и постыдное, что жгучий румянец мгновенно проступил пятнами на щеках и лбу, а уши полыхнули огнем. Взяв с прикроватного столика свою новенькую нокию, Петрович включил видеозапись и — о, ужас! — просмотрел ее.

Нет, он не умер на месте. Но ебаться захотелось нечеловечески.

Прокрутив запись несколько раз, Петрович сдался и отдрочил. После чего обозвал себя пидором и уснул, сладко шлепая губами. Он всерьез полагал, что инцидент исчерпан. Надо ли говорить о том, как фатально он ошибся?

Сначала он дрочил нечасто, всего-то раз-другой в день. А потом ему в голову пришла мысль слить видео на комп и посмотреть его на большом, так сказать, экране. Это стало роковой ошибкой, ибо пять мегапикселей, по мнению Петровича, это вам не хухры-мухры, а ресницы у пацана показались ему совсем светлыми и острыми, как иголки. Включив воображение, Петрович кончил, не расстегивая штанов.

Несколько дней он ходил, как прибитый, на работников смотрел зверем, пиво с соседями по гаражу пить отказывался и вообще пребывал в наисквернейшем расположении духа. А потом пришло решение: он съездит в этот сраный салон, посмотрит на рыжего сучонка еще раз — и его стошнит. Вариант, что может и не стошнить, к рассмотрению не принимался.

Сказано — сделано. Дверь салона приветливо распахнулась перед Петровичем, и, отыскав нескладную тощую фигуру, он зацепил ее взглядом и потребовал консультаций. Мол, так и так, я тут нокию купил, мне бы к ней то да се, в общем, все навороты... В результате было куплено: лишний дата-кабель, дополнительная карта памяти, бог знает какая по счету гарнитура, загадочный блютуф, а также шнурок кожаный, чехольчик, брелок и еще какая-то невразумительная хуйня, каковая вскорости и была отправлена в ближайшую урну.

Дрочил Петрович в тот вечер до посинения.

Сообразив, что просто так от наваждения не отделаться, бедолага горько запил. Это был самый простой способ оттянуть неизбежную капитуляцию перед охватившей его педерастией, и Петрович предался ему с полной самоотдачей. Пять дней он не просыхал, а на шестой ему так поплохело, что перспектива жить пидарасом стала казаться не такой уж и мрачной — все лучше, чем помереть натуралом. Так что на седьмой день почти совсем смирившийся Петрович привел себя в человечий вид, навестил все три свои конторы, пораспоряжался всласть и двинул домой — подрочить да выспаться. И все было бы замечательно, если бы по пути ему не попался минирынок, на который он решил свернуть, чтоб затариться жратвой, а на минирынке — лоток с апельсинами. Петрович прошел мимо него. Остановился. Вернулся. Постоял, погрел в ладонях снятый с вершины горки рыжий фрукт и... купил его. А также десяток ему подобных.

Уже выруливая с рынка, он отчетливо представил, как крысеныш обдирает с апельсина корку, как кладет дольку в рот, как облизывает липкие пальцы. Представил — и застонал. Выносить эту пытку не осталось сил.

Несколько минут спустя он припарковал свою в хлам затонированную бээмвуху напротив "Связного" и стал ждать. До закрытия оставалось часа полтора, и можно было бы успеть смотаться домой, но Петрович боялся, что второй раз не решится на этот отчаянный шаг, а потому не двигался с места, курил сигарету за сигаретой и вяло матерился в тишине салона — на крысенка, на самого себя, и даже на кулек с апельсинами, распространявший такой ядовито-цитрусовый аромат, что его и табачным дымом было не перебить. Время тянулось медленно, сигареты кончались быстро, и к тому моменту, когда дверь салона отворилась и из нее, слепо жмурясь, выплыл объект Петровичевых сексуальных фантазий, пачка была пуста, а пепельница ощетинилась окурками. Петрович похолодел, осознавая всю глубину своего падения, и, перегнувшись через соседнее кресло, приоткрыл пассажирскую дверь.

— Эй, рыжий! Поди-ка сюда.

Рыжий закрутил головой, но сориентировался в пространстве только после того, как Петрович пошире распахнул дверцу тачки. Испуганно заглянув в салон, консультант, наконец, признал недавнего чокнутого покупателя и улыбнулся неуверенно, не понимая, какого хрена тот явился по его душу.

— Садись, — приказал Петрович, ничуть не сомневаясь, что приказ будет исполнен. И ведь не ошибся, сукин сын, — крысенок хлопнул глазами и послушно забрался в салон, умудрившись при этом зацепиться рукавом свитера за дверцу, споткнуться о порожек и стукнуться головой о дверную арку. Петрович с ужасом наблюдал, как тот возится, устраиваясь на сиденье, и не знал, смеяться ему или плакать.

— Дверь закрой, — скомандовал он и завел мотор.

Пацан выполнил и это распоряжение, а потом всю дорогу пришиблено озирался, пытаясь определить, куда его везут, и пару раз даже открывал рот, но так и не решился спросить ни о чем. Петровича это вполне устраивало. Он хоть и умел вешать лапшу на уши, но тут случай был уж больно тяжелый. И только подрулив к дому и заглушив движок, он глянул на щенка и бросил насмешливо:

— Не ссы, не съем я тебя. Вылезай.

Крысеныш покосился на своего похитителя, облизнул губы, вытер их тыльной стороной ладони, и вылез, а Петрович от этой пантомимы аж дышать перестал, так что вышел из машины не сразу. А выйдя, одернул джемпер.

— Помоги, — рявкнул он крысенку и принялся выгружать с заднего сиденья кульки со жратвой. Кульков было много, и Петрович, ничтоже сумняшеся, использовал рыжего в качестве тягловой скотины, нагрузив по самую маковку. Тот безропотно сгреб в охапку пакеты и поплелся за странным дядечкой к небольшому крепенькому дому с крылечком и симпатичной верандой.

Петрович открыл дверь ключом, кивнул пацану — заходи, мол, и тут же посмеялся над собой — вроде как даму вперед себя пропустил...

Избавив щенка от поклажи, гостеприимный хозяин велел рыжему разуваться, а сам поволок пакеты на кухню. Там он первым делом достал из холодильника водку, свалил на тарелку незатейливую закусь и, прицепив пару рюмок, двинул в зал.

Разутый гость тем временем нерешительно топтался в прихожей. Петрович глянул на него косо, ничуть не удивился тому, что носки у пацана дырявые, и утащил за собой, приказав чувствовать себя как дома.

Потом они пили. Гость по-прежнему ни о чем не спрашивал, послушно глотал водяру, морщился и закусывал кислой капусткой, а хозяин не трудился объяснять. Только спросил у рыжего, как его звать.

— Иван, — неохотно признался рыжий, и Петрович чуть водкой не подавился. А потом подумал, что такое и впрямь могло родиться только у Иванушки-дурачка и жар-птицы. Исключительно по-пьяни. Ошибка природы, бля...

Только что ж его так переклинило-то на ошибке?! Этого Петрович понять не мог.

Долго ли, коротко ли они водку жрали, но, почувствовав, что кондиция вот-вот нагрянет, Петрович полез в карман, достал тысячную и положил перед Ванюшей.

— Хватит тебе?

— На что? — оторопело спросил крысенок.

— Не "на", а "за", — доходчиво объяснил Петрович. — Дрочить умеешь?

Рыжий тупо кивнул.

— Ну вот и подрочи, — сказал Петрович и расстегнул ширинку. Стояло у него давно и крепко.

Ванюша подвис, быстро-быстро хлопая белесыми ресницами. Соображалось ему после нескольких рюмок кедровой чрезвычайно туго.

— Не хватит... — вздохнул Петрович и добавил пятисотку. Ждать становилось невмоготу.

Пацан глянул на деньги, чуть подался назад и мотнул головой. Отрицательно.

— Бля-а-а... — недовольно протянул Петрович и уцепил Ваньку за рукав, пересадил к себе на диван. — Ну сколько ты хочешь? Еще пятьсот добавить? Я ж много не прошу... Тебе трудно, что ли?

— А вы сами разве не можете? — поинтересовался Ваня. На полном серьезе.

Петрович аж застонал от тоски.

— Ты дурак? Или прикидываешься?