Душа пламени
Вместо предисловия
Дождь лил как из ведра, обрушиваясь на землю бурными потоками ледяной воды. То и дело сверкали молнии, освещая небольшую деревню на берегу моря. Повсюду слышалось паническое ржание привязанных к деревьям лошадей да крики людей, пытавшихся укрыться от разбушевавшейся стихии. Лишь горстка кочевников, оказавшихся недалеко от деревни, стойко переживали грозу. Цыгане издревле привыкли к непогоде, но даже их пугала мощь стихии, накрывшей это богами забытое место. Казалось, сама природа ополчилась против своих детей, порождая ужас в сердцах.
Поменяв тряпицу на лбу мучившейся от боли девушки, старая Райна нахмурилась. Цыганка изначально не хотела идти в дом старосты, однако не смогла отказать мужчине в помощи. Все-таки не каждый позволил бы ее народу остановиться около своего поселения. Кочевников мало кто любил. Но сейчас женщину беспокоило вовсе не это, а жена старосты, готовившаяся стать матерью. Что-то шло не так. Старая Райна не раз помогала разродиться своим дочерям, но никогда рождение ребенка не протекало столь мучительно для матери.
— Как она? — в спальню пробрался бледный от волнения староста и кинул встревоженный взгляд в сторону жены.
— Плохо, — цыганка подошла к своему маленькому узелку и достала острый кинжал, небольшой прозрачный пузырек с черным порошком и изогнутую иглу с длинной нитью. — Дитя не может появиться на свет самостоятельно. Видимо, сами боги не хотят его рождения, — она бросила беглый взгляд за окно, где вовсю бушевала непогода.
— Спаси ее, — подойдя к жене, мужчина нежно взял ее за руку и опустился на колени возле постели. — Дора не должна погибнуть, в ней вся моя жизнь, — он с болью во взгляде обернулся к старой женщине. — Спаси мою жену, цыганка, и клянусь, я исполню любое твое желание.
— Ты знаешь мой народ, мальчик, — черные как ночь глаза Райны загадочно блеснули, — мы можем потребовать слишком высокую цену.
— Я готов даже отдать свою жизнь за нее, только спаси.
Эта ночь на многих оставила свой след. Гроза бушевала, заставляя людей прятаться в домах, боясь навлечь на себя гнев богов. Ветер завывал все сильнее, сбивая с ног заблудших путников, которым не посчастливилось остаться без крова. Лишь в одном из домов горел свет.
— Мне очень жаль.
Завернув безжизненное тельце новорожденной девочки в простыню, старая цыганка прижала ее к груди, и устало посмотрела на мужчину, склонившегося над спящей женой. На мертвую дочь он даже не взглянул.
— Значит, того хотели боги, ты сама это сказала, — ни один мускул не дрогнул на лице старосты, когда тот, наконец, посмотрел на сверток в руках у старухи. — Чего ты хочешь за спасение? Деньги, еду? Говори, я ничего не пожалею.
— Позволь мне забрать эту малышку и похоронить по нашим обычаям.
— Зачем тебе это? Впрочем... — отвернувшись, мужчина вновь устремил взгляд на возлюбленную. — Это уже не важно. Можешь делать все, что захочешь.
— Не разбрасывайся словами, мальчик! — неожиданно даже для самой себя разозлилась Райна. — Будь на моем месте тот, кто пожелал бы зла твоему дому, и с младенцем действительно могли бы сделать "все что угодно"! Жрецы Смерти очень любят использовать в своих ритуалах детей.
— Не вздумай пугать меня, старуха!
— Как же ты глуп, мальчик, — женщина окинула его презрительным взглядом и вышла наружу, обернувшись лишь за порогом. — Неудивительно, что боги решили отобрать у тебя дочь.
Стараясь удержаться на ногах, старая цыганка как можно быстрее пошла к табору, сжав в руках холодеющее тельце малышки. Девочка была достойна лучшей доли. Она ни разу не увидела блеска солнца, не пробежала босиком по зеленой траве, не почувствовала сладость морозного воздуха. Райна грустно вздохнула и ускорила шаг, пытаясь не поскользнуться на мокрой земле. Нет, она не должна жалеть младенца. Кто ей эта девочка? Никто. Просто тело, которому по цыганским обычаям следовало отдать дань уважения. Но тогда почему она не оставила ее в доме? На этот вопрос цыганка и сама не смогла бы ответить.
Внезапный порыв ветра сбил женщину с ног, а через секунду огромная ветвистая молния пронзила растущий неподалеку столетний дуб, заставив старуху испуганно отпрянуть. И в то мгновение, когда дерево вспыхнуло, как факел, раздался отчаянный крик новорожденного младенца, заглушивший все остальные звуки. Не поднимаясь с земли, Райна ошеломленно развернула грязный кусок ткани и заглянула в испуганные глаза малышки, огласившей своим плачем все вокруг. Блики пламени отразились в глазах девочки, и на какую-то секунду старой цыганке показалось, что оно бушевало прямо внутри младенца. Словно сама малышка состояла из огня.
— А ты сильна, милая, — дотронувшись до нежной щеки девочки, Райна стянула с себя промокший насквозь платок и укутала в него ребенка, — слишком рано тебя причислили к умершим. Слишком рано... Эллирия, вот как я тебя назову. Эллирия. Восставшая из пепла.
Поднявшись на ноги, старуха крепче прижала к себе абсолютно живую и здоровую малышку и поспешила вперед. Горящее дерево постепенно потухало, пламя гасло, сдавшись под напором ледяной воды. Ветер затихал, и не сверкали больше молнии. Гроза прошла, а вместе с ней успокоился и мир, вздохнув с облегчением.
Глава 1
Пустив Темного легким галопом, я с наслаждением подставила лицо встречному ветру. Волосы уже давно прекратились в спутанный колтун, но я, как обычно, не обращала на это внимания.
— Лира! Ли-ра! А ну поди сюда, несносная девчонка!
Услышав окрик матери, притормозила жеребца и вернулась к табору, медленно плетущемуся позади.
— Опять оседлала это чудовище? Сколько я могу просить тебя выбрать кого-нибудь поспокойнее!
— Да он безобиднее младенца! — Я с любовью потрепала верного друга по холке.
— Младенцы не носятся как угорелые и не скидывают с себя седоков.
— Когда такое было? — Праведно возмутившись, приструнила коня и заставила его идти рядом с кибитками, а не выбиваться вперед.
— Да каждый день, — старая женщина усмехнулась и покачала головой. — К твоему монстру даже приблизиться никто не может.
— Ну так нечего пытаться обуздать чужого коня, — я бросила гневный взгляд на Миссура, ехавшего чуть впереди.
В том, что парень прислушивался к разговору, не сомневалась. Еще бы! Он единственный, кто осмеливался приближаться к Темному, когда думал, что я этого не вижу. Наивный, действительно считал, что, оседлав моего непокорного коня, сможет усмирить и меня. Вот только сдаваться я не собиралась, да и Темный был не промах, поэтому Сур раз за разом оказывался на земле.
— Ох не мучила бы ты парня, Лирка, — Райна проследила за моим взглядом. — Видишь же, что любит.
— Ну и что? — фыркнув, я привычным жестом убрала с лица длинные волосы цвета спелого каштана. — Мало ли, я может, Рона люблю, но ведь не пытаюсь увести у него Гнедого.
Услышав впереди себя тихий хриплый смех, удовлетворенно вздохнула. Ронул был моим лучшим другом и практически заменил отца, за что я была ему благодарна и не скрывала теплых дочерних чувств. Несмотря на свой почтенный возраст, он сохранил молодецкий задор и поразительное чувство юмора, ставившее многих в тупик. И за это я дорожила им еще больше, равно как и Райной, взявшей меня на воспитание после смерти родителей. Смотря на ее столь родное для меня лицо, изуродованное глубокими морщинами, я всякий раз испытывала прилив нежности к этой замечательной женщине, не позволившей умереть в младенчестве.
— Сура я не обижу, но... Не люб он мне, мам, не люб.
— Ох, девонька, — цыганка вздохнула. — Не понимаю я тебя. И чего тебе еще надо? Другая на твоем месте прыгала бы от счастья, а ты нос воротишь. И был бы непутевый, так ведь красивый, неглупый и надежный. За таким как за стеной, всю жизнь на руках носить будет, да слова поперек не скажет. Дурная ты! — вздохнув, она покачала головой и поправила свалившийся на дно повозки тюк. — Все носишься со своей свободой.
— Ты сама меня так учила, мам, — отвернувшись, я посмотрела на дорогу, где уже виднелась крепостная стена Мэрьека, столицы нашего государства. — Цыгане — вольный народ, мы бродим по дорогам мира и находим счастье лишь в свободе.
— Не только, милая, — в голосе женщины послышалась печаль. — Наше счастье еще и в семьях. В твоем возрасте у меня уже Лолка подрастала, никакая свобода не сравнится с радостью, которую вы мне подарили, доченьки. Подумай об этом, кьяра, подумай.
Улыбнувшись матери и пообещав обязательно задуматься над ее словами, я пришпорила Темного и вновь выбилась вперед движущегося табора. Семья? Она у меня была. Весь табор — одна большая семья, а большего мне пока и не нужно. Я выросла цыганкой и наслаждалась каждым прожитым днем, каждой секундой своей жизни. Лететь вольной птицей, ощущать любовь и поддержку дорогих сердцу людей и не чувствовать пут людских законов — не это ли счастье? У нас не было ложных богов, которым поклонялись остальные, цыгане издревле верили лишь в Природу и ее стихии. Мы любили ее и почитали как мать, ведь это так естественно — оберегать и почитать ту, что дала тебе жизнь. Возможно, именно за такие взгляды нас и не любили. А может просто завидовали той легкости, с которой шли по жизни.
Но как бы к нам ни относились, приезда табора ждали с предвкушением и восторгом. Ведь в мире, где слишком много рас, нельзя обойтись без конфликтов, войн и противостояний. А мы приносили с собой радость и праздник. К нашим шатрам обычно сбегались все: и старые, и совсем юные, больные и здоровые, богатые и бедные. Даже те, кто ни за что и никогда бы в этом не признался. Для них эти представления у костра, яркость пламени на длинных цветастых юбках танцовщиц, волшебные голоса менестрелей и таинственные предсказания наших матерей были лучиком света в их вечно хмуром мире со своими рамками, законами и проблемами. Я искренне жалела тех людей, что жили за этими крепостными стенами. Они казались птицами, посаженными в клетку, без надежды на свободу, без права на собственную жизнь.
— О чем задумалась?
Вздрогнув, я обернулась на голос и встретилась взглядом с черными, как ночь, глазами.
— О жизни, — усмехнувшись, отвернулась от Миссура и посмотрела на ворота крепости, где Ронул уже договаривался со стражей о возможном проезде в столицу. — Интересно, нас впустят?
— После того как ты подпалила сыночка казначея? — в голосе парня послышался смех. — Вряд ли. Хорошо, если вообще разрешат остановиться у стен.
— Он сам нарвался.
— Он всего лишь хотел поразвлечься.
— Со мной?! — я праведно возмутилась.
— Думаю, в его состоянии, бедняге было все равно кого выбирать, — Сур хитро прищурился. — Неужели он тебе не понравился?
— Думаю, ему понравилось нежиться на огоньке, сам же хотел, чтобы обогрели.
— А потом его отогревали уже лекари, — рассмеявшись, Миссур попридержал своего жеребца. — Все-таки ты жестока — напоить парня и заставить прыгать через костер. Это как же он тебя должен был разозлить?
— Сильно, — я усмехнулась. — Но он заслужил. Знаешь, кажется, нас все-таки не пропустят.
Я посмотрела на спешащего к нам Рона. Грозный взгляд мужчины не сулил ничего хорошего, поэтому я мысленно приготовилась к самому худшему. Нет, ну чего мне стоило тогда сдержаться и просто уйти от пьяного идиота? Ведь знала же, что он знатен. А теперь... Если нам не позволят остановиться у крепостных стен, то придется продолжить путь до ближайшего подходящего для стоянки места. А это несколько часов пути по плохой дороге на усталых лошадях, от которых мы сами практически не отличались запасом сил. И все из-за меня.
— Что это с твоим лицом, кейра? — поравнявшись с нами, Ронул окинул меня хмурым взглядом, даже не стараясь при этом скрыть легкой улыбки на губах.— Неужели кто-то умер?
— Типун тебе на язык, Рон! — Я поморщилась. — Еще чего не хватает. Нам отказали?
— Чтобы хоть кто-нибудь отказал самому Ронулу? Это невозможно, девочка, — он усмехнулся. — В город, конечно, не пустили, но у стен расположиться позволили с радостью. Ну и добавили, что не прочь еще раз посмотреть на пляски одной зеленоглазой бестии. Не знаешь, случайно, такую?
Я облегченно выдохнула. Новостей было две: хорошая и не очень. Первой было то, что мы все-таки сможем отдохнуть, а вторая — меня здесь сих пор помнили, ведь никто из табора не мог похвастаться зеленым цветом глаз. А значит, могут быть проблемы. Вряд ли главный казначей простил мне издевательства над сыном.
— Отлично, значит надо сказать Райне, что сегодня будет представление, — развернув коня, Миссур направился к табору, оставив нас с мужчиной наедине.
— Прости Рон, это моя вина, — я потупилась.
— Твоя вина? — он подъехал ближе и дотронулся до моего плеча, заставив поднять взгляд. — Ты о чем, дочка? Не смей даже думать о том, что виновата. Не ты, так я бы объяснил тому проходимцу, как надо себя вести с нашими девушками, но после этого лекарь бы ему уже не понадобился. Да и зачем нам ехать в сам город? Посмотри, — он обвел рукой пространство вокруг себя, — тут есть где разгуляться. Так даже лучше, людям слишком надоели эти серые стены, им за счастье будет выбраться наружу. Этой ночью у нас будет аншлаг.
— Спасибо.
— Выше нос, кейра, ты еще должна порадовать нас своим выступлением. Не забывай, что их ждут вон те верные стражи.
Усмехнувшись и весело мне подмигнув, цыган направился к остановившемуся табору, отдавая распоряжения. Началась подготовка к вечернему представлению. Все как всегда. Как же я любила этот предпраздничный ажиотаж.
Ронул оказался абсолютно прав — устав от скучных серых стен столицы, горожане просто повалили к цветастым шатрам. Повсюду слышался громкий смех, восторженные крики и визг детей, веселый щебет раскрасневшихся от танцев девушек и сладкие, словно патока, речи молодых цыган. На город опустилась ночь, и поляна, на которой расположился наш табор, освещалась лишь пламенем костров, светом полной луны, да мерцанием первых звезд. Даже воздух вокруг был пронизан атмосферой праздника.
— Лирка! Ну Ли-ра...
— Отстань, Тая, не до тебя сейчас, — недовольно поморщившись, я попыталась обойти вцепившуюся в мою руку сестру.
— Ты обещала! — девушка упрямо надула губы.
— Не правда, я лишь сказала, что могу попробовать, если будет желание, а его нет.
— Ну погада-а-ай...
Мне осталось лишь тяжело вздохнуть. Ну сколько можно говорить, что я этого делать не умела? Ни гадать, ни читать по ладони, ни еще чего-нибудь, чем могла похвастаться любая девушка из нашего табора. И с этим свыклись уже практически все, кроме неугомонной сестрички, раз за разом заставляющей меня испытывать свои способности на первом встречном. И ладно бы я чего путного говорила, так нет же! Вечно пророчила беды, смерти, измены и тому подобные мерзости, а потом стояла и наблюдала за бледнеющими на глазах людьми.
— Ну Лира!
— Ладно-ладно, только отстань! — я закатила глаза и, наконец, сдавалась. — Но не сейчас.
— Когда?
— После выступления.
Я посмотрела в сторону центрального костра, где под волшебные аккорды гитар танцевали сестры. Как же меня тянуло туда... Ноги так и просились в пляс, каждая клеточка тела жаждала поддаться зажигательному ритму музыки, оказаться возле пламени и закрутиться в вихре страсти, что рождала мелодия. Взмахнуть подолом длинной юбки и хитро взглянуть на завороженную толпу, так, чтобы каждый думал, что лишь ему дарована манящая улыбка и лишь для него светятся восторгом глаза. И танцевать. Мы не делали праздник, он жил в наших душах, бежал по венам. Цыгане позволяли другим окунуться лишь в малую толику своей жизни, не показывая при этом серых будней. Ведь ни к чему тем, кто пришел сюда отдохнуть душой и телом, знать, как тяжело бывало улыбаться. Как мучительно больно развлекать ненавистную порой толпу, как невыносимо видеть в холодные времена страдания голодных детей, и как сладостен вкус мести. Настоящей, цыганской.
