Оружейник

Решив сбежать из шумного и пыльного города хотя бы на время отпуска, пакуемся в машину со всем скарбом, и отчаливаем на острова. Погода, к сожалению, не блещет, лето было, но пришлось на четверг, а я в это время еще работал. А сейчас ежедневно дождит, все вокруг влажное, одно хорошо, что комаров мало. Хоть какая-то польза от холодной погоды. Дома было бы уютнее, но шорохи хвои и листьев нагоняют соответствующее созерцательное настроение. Вода довольно холодная, поэтому рыба неплохо клюет. Из озера Суоярви при желании можно попасть в Онежское озеро по порожистой и извилистой Шуе. Не первый год здесь отдыхаем, грибов море, осенью есть что пострелять. Так как отпуск довольно длинный, взяли с собой и оружие, до начала охотсезона меньше недели, у егеря полежит.

В один из сентябрьских дней я решил сгонять на катере к старому финскому шлюзу, там в проране иногда лосось осенью берет. Подошел почти вплотную к водопаду, чуть в стороне есть небольшой затишок. Почти у берега отдал носовой якорь, отгреб в сторону, там положил кормовой, чтобы не мотало на постоянном завихрении потока. Там же забросил в сторону стремнины один из кружков с небольшим окушком. Пусть работает! Подтянул носовой конец, подвязал его. Расчехлил старинный трофейный трехствольный вертикальный штуцер 'Зауэр', еще дед с войны привез, и он честно служит нашему семейству с 45-го года. 12 калибр плюс 7,92 мм. Отец ее чуть-чуть переделал: установил планку Кочетова, что позволило быстро снимать и ставить немецкий снайперский прицел BrS F, который раньше было без отвертки не снять, и он мешал использовать открытый прицел для стрельбы по птице. С собой еще был арбалет, но стрелять с воды из него глупо, только стрелу утопишь, поэтому он был даже не взведен. 'Тигрик' остался в лагере, для него 'целей' не было.

Клев был, но лосося не было. Хватали небольшие щучки, и, довольно большие, черные окуни. Их было много. Они активно сопротивлялись, таскать их было приятно. Но, солнце садилось, и на блесну больше ничего не брало. Я сменил 'вертушку' на светящийся воблер, и продолжил рыбалку с ним. 'Домой', в лагерь, еще не хотелось. После шестого заброса на самой стремнинке кто-то резко ударил по воблеру, и я подсек. Началась интереснейшая схватка. Очень крупная семга устроила мне такой 'концерт', что пришлось отдать, с бутылочкой, кормовой конец, так как она норовила под ним проскочить и запутаться в нем, после этого нормально оборвать леску и уйти. Я держу на всякий случай для этого дела пластиковую бутылку, принайтовленную к кормовому якорю, чтобы можно было быстро отдать его. Одной рукой дернул конец, прихваченный бочковым узлом к банке, и сбросил его в воду. Теперь 'рыбка' была вынуждена таскать и катер за собой. Несколько раз она выскакивала из воды. Кил на двадцать, не меньше! Впрочем, ее еще вытащить надо, а уж потом взвешивать, а то будет как в том анекдоте про рыбу, 'с вот таким глазом'! Эта сволочь потащила меня под водопад. Вода окатила меня с головы до ног, и спиннинг в руках ослаб. Сорвалась! Кручу катушку, матерясь во все горло, и вдруг замечаю, что я — сухой! Над головой шумит водопад, но, шум много тише, чем до этого. В лодке воды не было. Ничего не понятно. Хлопаю себя по кармашку на рукаве, вытаскиваю фонарь. Металлических ворот шлюза не стало! Камень! Провел фонарем влево: камень еще метров на двадцать. Повернул вправо, к тому месту, где стоял раньше. Вот этот камень я видел, когда рыба протаскивала меня через поток. Сел на весла и гребанул туда. Блин! Дернуло спиннинг! Слава богу, он зацепился катушкой за банку. Хватаю его, есть, рыба на месте! Опять обливает водой! Борьба продолжается! Через пять минут подвел ее к подсачнику и уложил ее в него. Есть! Переложил рыбу в садок, холодно! Я — мокрый! Вытащил носовой якорь, втащил садок в лодку, искать кормовой не стал, дернул кик-старт на 'Меркьюри', зажег огни и полетел к дому. Нарыбачился! На ходу отрыл сливное отверстие и удалил воду из катера.

На острове горел костерок, поэтому ориентироваться в ночи было удобно. Залаяли собаки, Татьяна вышла на берег принять конец. Хлюпая водой в сапогах, вытаскиваю катер на берег и выкладываю садок.

— Ох, ничего себе! А что мокрый? Перевернулся?

— Нет, эта сволочь под водопад затащила. Думал ушла, но нет, попалась! Сейчас почищу, шикарное 'хе' получится! Только штуцер вычищу, он под водой побывал.

— Штуцер я и сама почищу, а ты, коль столько рыбы приволок, займись ею, иначе протухнет. На фига столько окуня наловил? Что с ним делать? — ей лишь бы поворчать!

Переоделся, запустил движок генератора, занялся чисткой рыбы, но из головы не выходит исчезновение ворот шлюза. Так не бывает! Да и леску я всю смотал! До воблера! Не стыкуется что-то! Рассказал Татьяне о происшествии. Та пожала плечами, дескать, завтра сходишь, все равно якорь надо поднимать. Через пару часов, поев 'хе' и жареную семгу с окунями, выключили генератор и улеглись в палатку. Утро вечера мудренее!

Днем нашел плавающую бутылку с концом от якоря, положил кормовой на место, полазил в дождевике под водопадом. Никакого исчезновения не обнаружил. Ворота оставались на своем месте. Только воды опять в лодку набрал. После нескольких неудачных попыток пристали к берегу, слили воду, и тут нас отвлекли грибы. Белые вышли. Татьяну до самого вечера было не остановить. Она еще чистила грибы, когда появилась луна. Тут я вспомнил, что луна на небе вчера была.

— Слушай! Я еще раз попробую. Сейчас как раз примерно тоже время, как и вчера.

— Лучше бы ты с грибами помог! — но я уже оттолкнул лодку от берега. Прошел, включил фонарь. Сухой! И нет ворот! Оттолкнул лодку веслом от камня, и оказался перед шлюзом. На моторе подлетел к месту, где сидела жена.

— Ты где был? Я даже стреляла! Ты не отзывался.

— Пошли, покажу! Шлюз исчезает, как я и говорил!

— У меня нет с собой дождевика! Не хрен! Исчезает и исчезает! Завтра займешься. И оружие с собой возьми. Кто его знает, что там за хренотень прячется. Грузи грибы, идем домой! Мне их еще резать и бланшировать. — в общем, мой исследовательский инстинкт был остановлен домашними делами, и мы вернулись в лагерь. С грибами, и правда, возни много, промучились еще несколько часов и весь следующий день. Лишь ближе к вечеру я стал собираться на новую вылазку. Татьяна настояла, чтобы экипировался по полной и взял с собой рацию, и телефон. Прихватив 'Тигрика' с ночным прицелом GSCI и трофейный американский тепловизор Pulsar, четыре магазина, 'гэдээровский' 'ТТ', арбалет, 'пенал' и двумя ВГ-40СЗ к нему, нож разведчика и пару 'металок', нацепил лешак, прихватил с собой дождевик, я отправился к водопаду. Ворота исчезли, и я под водопадом прошел к левому берегу. Прямо там ошвартовал катер, спрятав его под водопадом, промерил глубину, пришлось двигаться по камням, немного вымок, и оказался на берегу. Поднялся по скале и просто застыл там наверху: шлюза не было! От слова 'вообще'. Вода из Салонъярви перетекала в Суоярви по неширокому каменному желобу, явно природному, а не рукотворному. Моста не было, дороги тоже, тропинка. Через порог навалены камни, так что на другую сторону пройти можно, но, рискуя свалиться в воду. Попробовал вызвать Таню, но ее на связи не было. Телефон тоже не сработал: нет сигнала. Отсюда до села — пара часов хода. Осмотрел окрестности: здесь до 'той' войны 39-40 годов была низконапорная ГЭС, потом ее финны взорвали, восстанавливать никто не стал. Но, никаких бетонных сооружений я не обнаружил. Странно! Ладно, двинулся по тропе в сторону села. Взглянул на часы: 21.40, время детское, успею туда и обратно.

По истории эта территория когда-то входила в Новгородские земли и носила название Водьская пятина. Потом ее отобрали шведы. Чуть восточнее начиналась Онежская пятина. Село стояло на самой границе между этими землями. В Смутные времена Швеция напала на Россию, захватила Новгород, Ивангород, оттяпала большие территории. По Столбовскому миру, заключенному первым из царей Романовых: Михаилом, в 1616-м году эту землю назвали Ингерманландией и передали шведам, в обмен на передачу назад Москве Новгорода. Шведский король Густав Адольф (тезка другого Густава Адольфа, который Гитлера поздравлял с победой над СССР в 41-м) самодовольно сказал: 'Теперь без нашего позволения русские не могут выслать ни одной лодки в Балтийское море. Большие озёра Ладожское озеро и Пейпус, Нарвская поляна, болота в 30 вёрст ширины и твёрдые крепости отделяют нас от них. Теперь у русских отнят доступ к Балтийскому морю, и, надеюсь, не так-то легко будет им перешагнуть через этот ручеёк'. Ничего, мы снова ходим по своей земле!

Впрочем, об этом я не сильно задумывался, просто шел в сторону известного мне населенного пункта на этой территории, немного удивляясь тому, как неузнаваемо изменилась эта местность. Тропа шла по лесу, была видна слабо, но встречались зарубки, нанесенные на кору сосен. Во многих местах ветки были обрублены довольно высоко от земли. Было непонятно: 'зачем', поначалу, затем я обнаружил след подкованной лошади. Видимо, по тропе иногда ездят конные всадники. В общем, шлепать тяжело и далеко, еще и дождь холодный наладился. 'Берцы' шлепали по мокрой грязи, я старался в лужи особо не наступать, совершенно отвлекся от наблюдения. В результате, увидел перед собой пару каких-то козлов, с длинными палками в руках, на которых висело какое-то странное гнутое лезвие, направленное на меня.

— Привет! А вы кто такие? — задал я вопрос.

'Чучело' не ответило, а заехало мне древком своего чудо-оружия чуть пониже виска. Вопытный товарищ! В отключке я находился пару минут. Неплохой нокаут! Затем почувствовал, что меня обыскивают. Я расслабился, это мы уже проходили на первой чеченской, и незаметно, и непроизвольно, опустил руку к боковому карману штанов. Меня перевернули лицом вниз, нож оказался у меня в руке. Говорят на непонятном языке, их двое, а я — козел, если не сказать круче. Из-под низу удалось рассмотреть мудака, который пытался меня обыскать: на груди стальной панцирь, заканчивающийся наслаивающимися пластинами 'юбки'. Ниже ноги — голые. Чулки какие-то. Второй крутит в руках моего 'тигрика' и что-то причитает. 'Тигрик' не заряжен, он с пустым магазином. Драться я не собирался. Меня крутят обратно, и нож до кости пробивает ногу 'трофейщика', дергаю его назад и запускаю 'металку' в шею второму. Бросок слабый, башка еще гудит, но другого времени не будет. Откатываюсь в сторону, хватая снятый с меня арбалет. Без перезарядки рву на себя тетеву, взвожу, и вкладываю из колчана стрелу. Поздно! Попал! Второй хрипит, и пытается вырвать метательный нож из горла. Мужик, это ты напрасно! Еще мог и пожить! Так, ближний зажимает рану на бедре, и пытается вытащить здоровенный пистоль. Пресекаю ему эту возможность ударом ногой по голове. Сам начинаю его обыскивать, отбрасывая опасные игрушки в сторону. Горло пока не режу, нужен язык, вот только непонятно на каком языке говорит. Немного напоминает немецкий, но я больше по-английски 'спикаю'. Наступил ему на правое бедро, а затем на колено левой раненой ноги. Из аптечки достал нашатырь, и сунул ему под нос, так как сознание чел потерял.

— Наме, Титель, Постен?!

Молчит, гад!

— Нэйм, тайтл, спотс?!

Врезал по морде, у самого голова болит дико и фингал неплохой! Повторяю по-немецки:

— Наме, Титель, Постен?!

Дошло! Что-то начал отвечать! Пытаюсь разобрать: Альфред — это имя, Карпорал — это сержант или какой-то начальник. А вот что такое: 'Флэдер ав бефалла' мне не понять! Ну, флэдер, значит, флэдер.

— Эй, фледер, Альфред, мать твою! Здесь что делаете?

— Моя бефалла боронит грэнс. — понимаю, что он говорит на смеси славянского и непонятного, что его подразделение что-то охраняет. Грёнс, по-норвежски: граница. Дальше пошла непереводимая игра слов и выражений, в которой явно проглядывался посыл: не надо мне резать горло. А пришлось. Я их не понимаю, а они — опасны! По виску он мне качественно и быстро врезал!

Быстренько обработал рану, залепил пластырем и ватой, и двинулся вперед. Больше ни на что не отвлекался. 'Учеба' подействовала! Еще одну морду обнаружил перед двухэтажным домом в середине поселка. В его окнах горел свет, а в остальных домах света не было. Плохо отражаются в ночных прицелах: видно только лицо! Остальное не отображается. И ноги. Выстрелил по нему из арбалета с кабаньим блейдом. Перед этим заполнил крайний магазин 'тигрика' патронами, вскрыв взятую с собой пачку патронов. Вошел в дом, это оказался гастхофф, харчевня. Там находилось человек 15-20 таких же солдатиков, которых я отправил к пра-отцам. Последним туда ушел мужичок с пистолетом, вышедший на лестницу. У него на поясе и в его комнате я обнаружил около ста золотых монет. У остальных были серебряные монеты и вооружение попроще. Хозяин, которого я с трудом убедил, что я не чудовище лесное, а человек, и еле извлек его из-под стола на кухне, понимал русский язык, и говорил что-то на старославянском. Его я немного знаю, но путаюсь в словах. Разозлили! Нельзя же так по уху больно бить!

Домой я вернулся с подбитым ухом и красивым бланшем! Татьяна угорала надо мной, как могла! Как только не называла! Даже 'витязем в тигровой шкуре'!

— Ты без приключений не можешь! Кто это тебя так? Давай обработаю, Аника-воин!

В ход пошла перекись, йод, советы, что надо бы рентген сделать. Шишка, конечно, здоровая, но болит уже много меньше, чем сначала.

— В общем так, село есть, только название у нее другое: Пайлаа. Дворов 50-60, гостиный двор и недостроенная казарма пограничной стражи. С годом — какие-то непонятки: они говорят, что год у них 7147.

— Какой-какой?

— Семь тысяч сто сорок седьмой. Три раза переспросил. — Татьяна бросилась к компьютеру, соединилась с Мегафоном, несколько минут мучила Гугл, затем выдала:

— Это по Византийскому летоисчислению, его Петр отменил, по-нашему — 1639 год. Запоминай 5508 год — год рождения Иисуса. Ни фига себе, где побывал! Тоже хочу посмотреть!

— Да смотреть там особо не на что: ни одного дома каменного, кроме недостроенной казармы. Все остальное — деревянное. Более-менее большой дом — один, постоялый двор, которым Порфирий управляет. Так, ничего мужик. Ему понравилось, как я разобрался со шведами. Все причитал, что плохо платили за постой и еду. Я ему двадцать серебряных монет дал, самых маленьких, чтобы похоронил солдат, он и успокоился. Всех поборами замучили, им все яйца требовались, чтобы казарму сложить, и на отесывание камней подсадили для нее. Русские владения начинаются в восьми верстах, как Порфирий говорит. Я по карте посмотрел, до них 14 километров. Что такое верста — фиг его знает. Там начинается Онежская пятина.

— А что с попами?

— А черт его знает, я что-то об этом и не спросил.

— Ну как же так! Ты что, не понимаешь, что это очень важно?

— Да Порфирий все какого-то Семаргла поминал, и сразу снял икону из угла. Плюнул на нее, но в огонь не бросил, а спрятал. Себе на уме товарищ. Вот что, я думаю, что у водопада надо дом строить. Место там есть, где сейчас развалины станции. Так что завтра я в Питкяранту съезжу, договорюсь о гравии и посмотрю где можно хороший цемент и арматуру взять. Это скорее всего в Приозерск придется скататься.