* * *
Возбужденные голоса смолкли как по команде. Члены бригады специального назначения, носящей кодовое название 'Ласурские призраки', которая уже завтра должна была отправиться в путь, прекрасно понимали, что не стоит обсуждать услышанное в покоях архимагистра вне Золотой башни. Последним на плитки портала, ведущего из кабинета Ники, ступил новый член команды — высоко вздернув подбородок и изо всех сил стараясь казаться опытным магом, которому наплевать на предстоящие тяготы и опасности. Проводив его взглядом, Никорин хмыкнула — намучаются с ним 'призраки'. Однако парень того стоит! Ошибки по глупости или от страха участникам ее команды не свойственны, а вот ошибки от отсутствия внимания к деталям случались и раньше. Этот товарищ со своей педантичностью и скрупулезностью станет гарантом их обнаружения... Хотя она бы повесилась, случись ей путешествовать с ним бок о бок. Еще раз хмыкнув, архимагистр посмотрела на сидящего напротив нее оборотня и улыбаться перестала. Обманула сама себя, думая о 'последнем, покинувшем кабинет'. Последний сидел перед ней, и его поза источала силу, уверенность и даже немалую толику угрозы.
— Я хочу услышать от тебя правду, моя госпожа, — разлепив кривящиеся в ироничной усмешке губы, спросил Грой Вирош, — твое сердце уже отдано Красному Лихо или ты играешь и его, и моим?
Ники недобро сощурила глаза. Она уже и забыла, каково это, ощущать себя загнанной в угол! Сдерживать рвущееся сердце, пытаясь найти ответ на вопрос, на который невозможно ответить, не наступив себе на горло...
— Что дает тебе право спрашивать меня об этом, Грой? — резко спросила она. — Между нами нет обещаний, только времяпровождение, приятное для обоих!
В лице сидящего напротив на миг проступила звериная морда — четко обрисованный черный устрашающий рисунок, безмятежность желтых глаз. Безмятежность смерти.
— Видишь ли, Твое Могущество, я решил, что ты нужна мне, — с ленивой грацией пожал плечами оборотень, — я хочу тебя и не собираюсь отступать. Однако и зла тебе не желаю... Если ты играешь Торхашем — играй, пока не наиграешься. Я терпелив, подожду, покуда он тебе не надоест, и снова окажусь рядом тогда, когда ты захочешь крепких объятий.
Ники до крови прикусила губу, пытаясь сдержать бешенство. Да кто он такой, этот бродяга, впрыгнувший в ее жизнь, как в окно экипажа, катящего по ухабистой дороге, и расположившийся в нем надолго? Как он смеет говорить с ней, как с девчонкой-несмышленышем?
— Остынь, Ники, — бросил Грой, поднимаясь, но не подходя к ней. — Тебе никуда не деться от меня. Любовь в голове красивой женщины — всего лишь бабочка, стремящаяся на огонь. Сгорит одна, другая, третья... А огонь будет всегда. Пока я не вернусь вместе с остальными 'призраками', у тебя будет время подумать об этом! Добрых улыбок и... — он белозубо усмехнулся, — горячих объятий тебе, моя госпожа!
И развернувшись, оборотень покинул покои архимагистра, шагнув в портал. Надо отметить, покинул очень вовремя, потому что следом, метя ему в голову, полетела тяжелая хрустальная чернильница, за которой тянулся рваный синий пунктир разлетающихся в воздухе чернил.
— Стоп! — самой себе приказала Ники, потому что от охватившей ее ярости дрогнуло основание Золотой башни.
Мановением руки она вернула чернила в чернильницу, а чернильницу на стол, и, тяжело дыша, откинула голову на спинку кресла. Он решил... Он так решил... Обалдеть можно! 'А сама-то...' — шепнул вкрадчивый внутренний голос. Память услужливо поднесла образ Ясина Зореля, и сердце, словно чернильница, привычно расплескало тоску. Разве она спрашивала бравого капитана 'Касатки', хочет ли он ее любви? Нет! Она пошла за ним на край света, не страшась быть растерзанной командой голодных моряков, не боясь ураганов и штормов — и получила желаемое. Никто не говорил ей — да кто, мол, дал тебе право!
Резко встав, архимагистр подошла к окну и уткнулась лбом в толстое стекло. Привычная картинка залитой солнцем гавани была сродни успокоительному — все хорошо и спокойно, все под контролем, под ее, Ники, контролем. Но отчего тогда так болит душа? Отчего ярость сменяется печалью, заполняющей мир белым-белым туманом...
Ники сама не заметила, как шагнула вперед — сквозь стекло, сквозь свет и воздух Вишенрога к отрогам горы, укрытой туманом. Когда они с Ясином оказались здесь впервые, она, парящая в вечной дымке, уже называлась Безумной. Вот по этой тропинке поднимались Ясин и Ники, и у них болели руки от Силы, пропущенной сквозь ладони, а сердца просили пощады. Но, покончив с обезумевшими тварями, в которых Гересклет превратил своих почитателей, они должны были покончить и с ним самим. Потеряв поддержку, бог огня утратил большую часть сил, однако был жив.
Сейчас здесь пахло морозом и стылым камнем, и от этого запаха, вызвавшего воспоминания о губах и руках красноволосого оборотня, Ники стало жарко.
А тогда пахло гарью...
Хлопья пепла падали с небес, подобно снегу, покрывая черным и серым пустошь, в которую превратилось поле битвы.
Они загнали его на верхушку горы. Истощенный, бледный, в лохмотьях, великий воин и полководец одержимых армий казался полутрупом. Ни следа божественной силы, лишь на самом дне зрачков тлели злые багряные искры — единственное, что осталось от прежнего Гересклета. Даже его белые волосы почернели, будто обуглились. Сейчас в нем было не узнать того, кого они когда-то знали под именем Белого старца с Безумной горы. Того, кто учил и наставлял их в течение многих лет, даруя возможность управлять Силой, приблизившей их к давно почившим богам. Они с Ясином дружно удивлялись, откуда может быть столько мудрости в человеке? Покуда не узнали правду... Впрочем, всей правды они не узнали и тогда. Не поняли слов того, кто казался раздавленным, почти сдавшимся, неживым, но и не мертвым.
— Дети, какие же вы дети, — говорил он, дрожащей рукой вытирая угольные разводы с лица, — дети, которые могут изменять мироздание, но предпочитают спасать никчемные миры!
— Этот мир — наш, Гересклет, — прорычал Зорель, — кому, как ни нам его спасать?
— А зачем? — огонь полыхнул в глубине зрачков. — Зачем вы его спасли?
— Тебе не понять, бог!
— Отчего же? Я, как и любой из богов, понимаю все сущее и вижу дальше любого из вас! Например, я вижу, как ты...
Синий огонь, вырвавшийся из рук Ясина, ударил Гересклета в грудь, вплавив в камень.
— Не желаю слышать твои лукавые речи, — крикнул Зорель, — я видел тех, кто поддался им — они лежат там, у подножия горы все до единого обратившиеся в пепел!
— Их убили вы, а не я... — прохрипел Гересклет, глядя на них с ненавистью. — Вера в меня делала их счастливыми!
В настоящем, идя с закрытыми глазами по узкой тропинке между камней, Ники внимала голосам из тумана, звучащим в тишине... Надо было выслушать умирающего бога тогда, но Ясин будто устрашился его слов. И теперь она знала, почему!
В прошлом еще один энергетический удар потряс гору до основания, на века превратив местность в кладбищенскую пустошь, спекшуюся землю которой первые живые ростки пробили лишь спустя двести лет. Злые искры в зрачках Гересклета вспыхнули и погасли.
— Лжец и ублюдок, — сплюнул Ясин ему под ноги, — покойся с миром!
И обняв Ники, повел прочь, к соседней горе, принадлежащей Весеречским гномам. Следовало проверить, не остался ли кто-то из них в живых.
В настоящем волшебница остановилась на краю пропасти, в которую однажды едва не оступилась. Но тогда сильная рука любимого спасла ее.
Гора Безумная. Ее, Ники, рубеж и предел.
На самом деле, все началось не в той пещере, где они с Зорелем обрели Силу, равную божественной, а гораздо позже, здесь, в этой каменистой утробе...
Глаза цвета льда широко распахнулись от предчувствия. Путь Ласурского архимагистра, начавшийся сотни лет назад отсюда, из тумана, однажды вернется в туман.
Сюда.
