Глава 1. Реабилитация
Глава 2. Крий
Глава 3. Гробница
Глава 4. Бастард
Глава 5. Франкенштейн
Глава 6. Трилистник
Глава 7. Предвестник
Глава 8. Дела земные
Глава 9. Армардский закат
Глава 10. Заботы небесные
Глава 11. День рожденья
Глава 12. Увядшие помидоры
Глава 13. Хокку, танка и бронетранспортёр
Глава 14. Назад в люди
Глава 15. Чужие
Глава 16. Дерево Мира
Глава 17. Пигмалион
Глава 18. Последний бой
Глава 19. Создатель
Глава 1. Реабилитация
Открыв глаза, я ещё некоторое время смотрел на непонятную белую поверхность подо мной. Похоже, с момента моего последнего пробуждения капсулы сильно изменились, и я лежал лицом вниз. Странно было, что крышка капсулы давила мне на спину, а снизу наоборот меня ничто не поддерживало. Судя по всему, все катетеры, по которым в меня поступала пища и воздух и по которым отводились бракованные материалы, были убраны до моего пробуждения, а то я натерпелся бы...
Пластиковая поверхность передо мной откинулась в сторону, я увидел потолок и понял, что падаю прямо на него. Я заорал.
― Пи-пи-пи! Пи-иии-и!
Это, что, я теперь так ору? Полежав ещё минуту, я понял, что потолок всё-таки с той стороны, где верх, но вот мой вестибулярный аппарат изрядно поломан. Борясь с тошнотой и страхом, что я сейчас упаду на поверхность, покрытую трещинами и водоэмульсионной красочкой, я поднялся и сел. Конечно, это оказалось не так просто. Вместо туловища в воздухе оказались мои ноги, а сам я так и висел над потолком, подпирая спиной капсулу. ;У Шамана Три Ноги...; Я сделал ещё попытку, на этот раз тщательно контролируя, что именно и куда двигается. Пять минут ― и я уже сижу вниз головой, борясь с головокружением. Вдруг меня оглушили аплодисменты, свист и улюлюканье. Я огляделся. Капсула стояла посреди небольшого зала, а вдоль стен были расставлены стулья, умещавшие на себе около трёх десятков офисных работников. Один из них вскочил, и я узнал в нём Игоря.
― Махан, привет! Поздравляю с выходом из капсулы! Не обращай на нас внимания! ― он обернулся к коллегам: ― Товарищи, пять минут двадцать секунд. Кто у нас ставил на пять двадцать? Пухлый юноша с жиденькими усиками поднял руку. ― Так, банк отходит Джону Маккейну. Пышный хвост из-за плеча... Я покрутил головой, пытаясь поймать равновесие, а потом задал вопрос:
― А, сто, помогать мне никто не будет?
Игорь вздрогнул и обернулся:
― А, Махан, ты ещё здесь? Давай-давай, иди отсюда, не видишь, люди работают!
― А леабилитасыя? ― заплетающимся языком спросил я.
― Какая реабилитация, Махан? ― спросил Игорь. ― Ты теперь ― свободный человек. Деньги есть? Нет? Тогда ― сам, всё сам! Он ползёт себе куда-то... Стиснув зубы, я осторожно поднял одну ногу к полу. Потом ― другую. Я ― космонавт! Я ― почти Гагарин! Как в магнитных башмаках по корпусу огромного космического линкора, сделал шаг, ещё один... ещё. Такой маленький шаг для человечества, но такой большой для Шамана Махана. На пятом или шестом магниты на башмаках перестали работать, и я взлетел носом к полу. Игорь радостно вытащил из кармана рулетку и замерил расстояние до капсулы:
― Три метра шестьдесят восемь сантиметров! Кто сделал самую близкую ставку? А, Кариночка! Получи! ― и он вручил толстую пачку купюр страшненькой крыске в очках. Игорь присел, чтобы меня подбодрить: ― Не волнуйтесь, Дмитрий, санитары сейчас придут. Задержались, просто! ― и улыбнулся так, что я почти даже поверил, что он к этой задержке не имеет ровным счётом никакого отношения. Сзади бубен волоча...
* * *
Реабилитация давалась мне нелегко. Пара пацанов, вышедших позднее, уже вовсю лазали по горке и катались с неё, а я всё ещё не мог полностью собрать пирамидку. Сосед Сеня, вместе со мной собиравший башню из кубиков, вдруг подозрительно запах и скривился.
― Маль Иванна, Маль Иванна! ― стал он звать на помощь. ― Я покакай!
― Ути бозесь ти мой! ― всплеснула руками нянечка, двухметровая валькирия или, скорее, орчиха, которая, по моему мнению, легко могла бы зашибить Крия одним щелбаном, поспешила на помощь. Сеня привычно отвалился на спину, стукнувшись о мягкий пол голубым шлемом с рюшечками и подняв ноги в воздух. Мариванна подложила клеёнку, расстегнула подгузник, потом, одной рукой взяв Сеню за лодыжку, приподняла его, вытащила подгузник, влажными салфетками из одного кармашка вытерла лишнее, посыпала сверху присыпкой, появившейся из другого кармашка, опустила его на новый памперс и ловко застегнула. Семён Петрович, в прошлом проворовавшийся главбух крупного предприятия, радостно запускал пузыри:
― Гы-ы-ы-ы!
― Ой, у кого тут слюнки текут? А вот мы тебе сосу дадим! ― и нянечка, ловко утерев слюни освобождённому, вставила ему в рот огромную пустышку. Строго поглядев на меня, она сказала:
― Кто не построит башню, сливового пюре не получит! Одна каша будет!
Как же меня достала эта манка! Высунув язык, я взялся прилаживать кубик на верх строения, стараясь при этом всё не обрушить. Мимо, с трудом сохраняя равновесие и осторожно перебирая непослушными ногами, прошёл Ваня с ведёрком и лопаткой, которой он при этом размахивал во все стороны. Пока я подозрительно следил за лопаткой, естественно, он ведёрком задел моё строение, превратив его в груду деревянных блоков. Как ни в чём не бывало, эта скотина забралась в песочницу и стала лопаткой насыпать песок в ведёрко. Мне захотелось плакать:
― Маль Иванна! ― дрожащей от напряжения рукой я показал ей на башню. ― Ванька басню съямай!
Нянечка, что-то рисующая мелками с Андрюшкой, подняла голову:
― Ничего страшного, собирай опять! ― она меня, похоже, не любит! Я решительно встал на четвереньки, подобрался к Ваньке и, отобрав у него ведёрко, высыпал ему на голову. Потом отобрал лопатку и начал молотить его по шлему, приговаривая:
― Не ямяй басню! Не ямяй басню!...
На этом месте я проснулся. Было светло ― похоже, утро ― и спать мне уже не хотелось ― как, впрочем, и лежать. Только я приподнялся на постели, как тихонько запищал будильник. В прошлой жизни, как я про себя называю свою жизнь до того, как я стал Маханом, я обычно просыпался вовремя и без будильника, и вот и это умение ко мне вернулось. Почему ― про себя? Потому, что штатный слухач, как называют его освободившиеся, услышав это вслух, сказал, что у меня большие проблемы и поставил мне запрет на появление в Барлионе, как минимум, на четыре недели. То есть, Гробницу мне можно забыть.
Реабилитация давалась мне нелегко. Не, вся эта чушь про ясли, песочницу и подгузники, которая мне приснилась, не имела к реальности никакого отношения. Земля и небо поменялись местами минут через десять после того, как я вылез из капсулы, и я сразу смог нормально ходить; проблем с перистальтикой и прочим не было никаких. Выглядел я, ― субъективно, конечно, ― помолодевшим и отдохнувшим, мышечная масса тела поднялась процентов на тридцать, а жировая ― упала, так что теперь я смотрелся вполне неплохо. Впрочем, все освободившиеся имели такой вид ― сбалансированное питание и существенные физические нагрузки посредством встроенных в капсулу электростимуляторов сделали своё дело. Пара встреченных товарищей, так вообще, легко посрамила бы Арнольда в годы его спортивной славы.
Сильно бесило отсутствие менюшек и указателей. Местная мода ходить в одежде вместо доспехов. При встрече с незнакомым человеком нужно было спрашивать его имя, поскольку ни полоски здоровья, ни ника над ним не было написано. Блеклые краски, унылая обстановка выводили из себя и вгоняли в депрессию. Хотя, я, по-видимому, был исключением, поскольку мне реально удалось вырваться с Прика задолго до моего возвращения в реал. Те же, кто много лет пахал на рудниках, наоборот, восторгались красками и окружавшими людьми. Вообще, такое ощущение было, словно попал на другую планету, чужую и недружелюбную. До боли не хватало Дракоши и Вилтракса, моего кресла-качалки и Золотой Подковы. И, конечно, тупой болью в каждой клеточке тела отдавалась Настя. Я очень быстро заставил себя не думать о человеке, и осталась одна лишь боль, которая преследовала меня постоянно.
Что в имени тебе моём?
Её имя вонзалось в голову сотнями раскалённых иголок, вгрызалось акульими челюстями в сердце, сдавливало грудную клетку и высушивало дыхание. Нечаянно всплывший в голове образ приводил меня в состояние берсерка ― я готов был крошить камень кулаками и пробить стену головой, и при этом мне было совершенно всё равно, буду ли я жить. Первые несколько дней при одной мысли о Барлионе, где я её встретил, приводила меня в неистовство, граничащее с умопомешательством...
После завтрака я провёл три часа в спортзале. Сначала мы поиграли в футбол, потом все растеклись по интересам. Я ― сначала в бассейн, а потом ― в качалку. Игра в Барлионе очень быстро приучает тебя дорожить имеющимся ресурсом, а моё изрядно поздоровевшее тело как раз таким ресурсом мне и виделось. А что, не сложится жизнь ― в стриптиз пойду! Умотавшись до звёздочек в глазах, я принял душ и направил стопы свои к слухачу.
В первый раз, когда я пришёл по направлению к Аристарху Витольдовичу, я был неприятно поражён той фамильярностью, с которой молодой розовощёкий ассистент Светила, ― не иначе, ― закинул ноги на стол, нагло усевшись в кресло начальника. Ассистент же, игнорируя моё раздражение, принялся болтать ни о чём, ― кстати, тогда я и допустил оплошность, произнеся слова прошлая жизнь, ― а через сорок пять минут, когда время визита вышло, неожиданно принял серьёзный вид и напечатал несколько строчек в мой обходной лист. С тех пор неприязненное отношение к нему у меня так и осталось.
Сегодня мы общаться не стали. Я думал о своём, то есть, в данный момент о временно чужом, и о том, как оно опять станет моим. Строил наполеоновские планы. В смысле, как мне стать Императором. Витольдыч хмуро разглядывал меня, но раскрывать рот по-прежнему отказывался. Так мы и просидели сорок минут, что сделало его слова ещё более неожиданными.
― Вы не думайте, что я вам доступ в Барлиону из-за ваших слов зарубил, ― услышав человеческую речь, у чуть не подпрыгнул на стуле, мысленно комкая и разминая один из наполеоновских планов, чтобы бумага мягче стала, и одновременно готовясь к переходу в фазу кирпичного завода. ― У вас энцефалограмма стала аномальной за две недели до вашего освобождения. Не случись вам выйти самостоятельно ― мы в любом случае вас бы вытащили.
Он что-то ввёл в компьютер с виртуальной клавиатуры, а потом достал из стола какой-то жетон с зелёным кружком на нём и протянул мне:
― Вот пропуск. Если почувствуете, что вам нужна помощь ― приходите!
Реабилитация была окончена. Собравшись и подмигнув на прощанье погрустневшей санитарке Машеньке, я отправился на выход.
◅─◈─▻
Я, всё-таки, недооценил этот мир. Конечно, сразу после выхода из игры он и казался скучным и не столь выразительным, но потом я вдруг начал подмечать всё больше деталей, на которые я раньше ни в реале, ни в игре не обращал внимания. Редкие островки пыли на не совсем идеально ровном асфальте, какая-то мелкая мошка, вьющаяся над клумбой, источающей вверх едва заметные тёплые потоки воздуха, весь воздух как-то дрожит и трепещет. Бегущие по небу облачка нечаянно меняют уровень освещенности, свет бликует на листве, траве, зданиях, автомобилях и прохожих, и создаётся ощущение, что попал в гигантский калейдоскоп, только вместо перелива ярких красок здесь ― игра полутонов, ещё более очаровывающая и завораживающая...
Вот они, вот чего мне не хватало! Не обращая внимания на влагу на свежеполитой травке газона, я напрямик рванул к трём берёзкам посреди зелени, в последнем рывке чуть не прыгнув на них, обнимая и прижимая к сердцу каждую. Ну, почему в Барлионе нет берёзок?
Вместе со мной из реабилитации выходило ещё несколько бывших коллег по цеху. Моя шаманская чуйка вдруг сработала в реале, предложив мне устроить небольшой маскарад на выходе. Как оказалось, некоторые товарищи тоже были не в восторге от перспективы быть узнанными и помогли мне сагитировать остальных. В результате, все мы упаковали цивильное в выданные мешки, а сами остались в робах. Нет, тюремных роб здесь не было, да и быть не могло ― все присутствующие уже освободились, и робы принадлежали реабилитационному центру. Однако, полтора десятков накачанных мужиков в одинаковой одежде с одинаковыми стрижками походили на деревянное воинство Урфина Джюса, и выделить кого-либо из этой компании, особенно в свете того, что за редким исключением вроде меня большинство провело в капсуле не менее двух лет, было достаточно сложной задачей, особенно для молодой особы, которая меня до этого видела дважды ― в первый раз в полутьме вечеринки и с мартинькой, приятно булькающей в животе, а во второй ― сильно бледного в зале суда. В общем, я спокойно прошёл, только что не коснувшись плечом пристально выглядывающей меня в отряде реабилитированных Марины, не вызвав даже взгляда в свою сторону. И правильно, где заботливо выращиваемое админское пивное брюшко, я вас спрашиваю! Где свитер, чёрт возьми?!!
Домой мне было идти чуть не через весь город, но было два но. Первое состояло в том, что городок наш не очень большой, километров пять из конца в конец, и предвкушение столь незначительной физической нагрузки меня не пугало, а наоборот создавало мне благодушное настроение. Второе же заключалось в том, что я целый год не видел всего этого, и теперь, когда я как будто вернулся из командировки на другую планету, ностальгия по родному краю охватила меня целиком. Я достал из пакета рюкзак, с которым меня и упаковали в своё время, засунул в него остатки пожиток, закинул рюкзак на плечи и ленивой рысцой побежал к дому.
По дороге я сделал две остановки ― мне нужно было активировать городские коммуникации у себя в квартире, то есть электричество, водопровод, канализацию и вывоз мусора, и нужно было запастись продуктами хотя бы на первое время. В темпе проделав и то, и то в ближайшем к дому продмаге, я уже с изрядно набухшим и потяжелевшим рюкзаком ввалился к себе в квартиру. После того, как я прижал большой палец к дверному замку и начал вводить код доступа, раздался едва слышный свист, с которым автоматика разгерметизировала и продувала помещение. Ещё несколько секунд ― и дверь услужливо распахнулась, окончательно возвращая меня в мою прошлую жизнь. Странное, однако, ощущение. Всё такое чужое и такое своё...
