|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Гостил я у крёстного больше, чем запланировал. Сначала он всё порывался выйти из-за стола и ехать в больницу:
— Может, лекарство, какое надо? — для Верки — чёрта найду!
Насилу тёть Рая его успокоила:
— Ты что, старый дурень, с пустыми руками пойдешь? Перед людями позориться? Отдай вон, Серёже то, что мамка оставила для него, а я пока что-нибудь вкусное испеку.
В комнатке с телефоном, которую в доме Ивана Денисовича с важностью называли его кабинетом, он дал мне пятнадцать штук — три новеньких хрустящих бумажки.
— Это, — сказал, — Верка у нас заработала. В офисе убирала и у придурка, когда он своих блядей на Сейшелах выгуливал. После того случая мамка твоя опасалась крупные деньги в доме держать.
Поймав мой непонимающий взгляд, пояснил:
— Ну, в дверь постучали, сказали, что пахнет газом. Она у тебя всем верит. Имя такое, типа того, что обязывает. А уж когда вошли, стали о долге спрашивать. Нашли в столе кошелёк, забрали оттуда пять тысяч. Сказали, что это им, на транспортные расходы. Завтра, мол, приедут ещё. Ты погоди желваками своими играть! Разговор к тебе есть. Такой, что серьёзнее не бывает. Попей вон водички...
Естественно, я охреневал. Но не до такой степени, чтобы пить воду. Ещё один эпизод из жизни коллекторов не удивил, не добавил чернил в общее впечатление от этого серпентария. Ибо уже куда? Бесило другое. Тот принцип непротивления злу, на котором была построена программа моего усилителя. Ладно, не можешь помочь, так хоть не мешай! Это ж я только слово сказал — он мне чуть руку не вывернул. А если б кого-то ударил?
— Слушай сюда! — по-военному коротко выпалил крёстный, посчитав, что я в достаточной степени успокоился. — Ключевые слова: банк, суд, реструктуризация долга. Я тут намедни одному адвокату помог по своим давнишним каналам. Ни копейки с него не стребовал. Попросил только, чтобы тебя или Верку он бесплатно проконсультировал. Вот, это его визитка. Сегодня же стакнитесь, договоритесь о встрече. Если ещё и возьмётся за дело, доложишь потом, какой гонорар он захочет с тебя стребовать. А я буду делать выводы.
— Спасибо, — сказал я и, сделав над собою усилие, добавил, — Иван Денисович!
— Потом будешь благодарить, — отмахнулся он, — после того как решится вопрос. Ты вот что лучше ответь, сколько вы с Веркой торчите без штрафных процентов и санкций?
— Двести семнадцать штук.
— Ого! Нам так не жить! — Оглянувшись на дверь, крёстный отступил к стеллажу, выдвинул несколько книг, кряхтя, подтянулся на цырлах и вытащил из глубины почтовый конверт:
— Спрячь, это вам от меня. Негусто, пятьдесят тысяч, но как говорил тот генерал, "всё что могу". Только гляди, мамке своей ни-ни, и чтоб моя Райка тоже ничего не учуяла. Тот ещё подпольщик! Пронюхает, что денег без еёного ведома дал, всю плешь прогрызёт. А сама, вот увидишь, когда будем прощаться, сунет тебе в карман тысячи две-три и скажет: "Чтоб Ванька не знал!"
В дальнейшем беседа не клеилась. Я несколько раз порывался спросить, не знает ли крёстный кто крышует местных коллекторов?
Вначале он мастерски уходил от ответа, а в итоге сказал:
— Нет. И тебе не советую.
Ну, и на том спасибо. А ведь по роже видно, что знает.
— Иван! — донеслось с кухни. — Ива-ан, поточи ножи!
— Вот чёртова баба! — взвился Решайло. — Лет двадцать не потребляю, а стоит с кем-то из мужиков в кабинете уединиться, начинает играть тревогу, как Павловская собака на сене. Вчера ведь только точил! Ладно, пошли сдаваться. Конверт за пазуху спрячь, из кармана торчит!
Тётя Рая обжаривала котлеты. В духовке румянились сдобные пирожки. А на улице падал снег. Где-то недалеко завывала сирена полицейской машины. Мир, затаившийся за окном, как будто бы говорил: все люди братья, но в большой семье хлебалом не щёлкай.
Только на этой кухне я снова обрёл душевный покой. Всё было как прежде. Только занавески другие, да на телеке, вместо громоздкого видика, разместился компактной стопочкой "дивидюк" с цифровой приставкой, без которой древний "Самсунг" уже не фурыкал.
Хозяин наводил нож на бруске из алюминиевой пыли, хозяйка гремела посудой, Андрей в своей комнате осваивал новый уровень какой-то бесконечной стрелялки. Он младше меня на два года. Это одна из причин, почему мы до сих пор не дружны. Ему фиолетово, на кухне я, или давно ушёл. Не мешаю и ладно.
Пользуясь относительной тишиной, я позвонил адвокату, по первому мобильному номеру, указанному в визитке. Ответила его секретарша. Сказала, что Игорь Петрович ещё в суде и вернётся не раньше чем через пару часов.
— Спроси у неё, где находится офис, — громко посоветовал крёстный.
Тётка услышала:
— Бывшая городская гостиница, четвёртый этаж, комната 444. — прозвучало в ответ.
— Через пару часов, значит, — подытожила тётя Рая. — Иван, ты поставил бы крёстному сыну какой-нибудь фильм. Скучно ему у нас, стариков.
— Это мы щас! — с живостью откликнулся тот. — Серёга, тебе про чё?
— А помните, ещё перед призывом в армию мы с мамкой у вас смотрели "Властелина колец"? — с надеждой спросил я.
— То ж на кассете, — не на шутку озадачился крёстный, — а здесь дисковод...
— Ну и что? — фыркнула хозяйка. — Так трудно принести да включить? Я тоже с удовольствием посмотрю.
Нет, лучше б я ничего не просил. Спокойней бы было. Никто не помнил, куда подевался видеомагнитофон. Искали около часа. А когда нашли, подключили, оказалось что в коробке не та кассета. Не фильм, а какая-то любительская съёмка. Похоже на выпускной в Андрюхином классе, но сцена больно уж боевая. Три длинношеих подростка при белых рубашках, галстуках и памятных лентах через плечо, буцкали ударными правыми щекастого здоровяка в модном малиновом пиджаке. В одном из них я опознал Никиту Хамкадзе, сына соседки Анны Петровны, работавшего сейчас преподавателем ОБЖ в той самой школе.
Вчерашние одноклассники суетились, и друг другу мешали. А тот бедолага был вообще не боец даже по сравнению с ними. Он и не думал сопротивляться, а бросал из стороны в сторону нижнюю частью пышного тела, стремясь увернуться от лихого подсрачника, и что-то горячо объяснял. Типа того что оправдывался, но, судя по роже, был кругом виноват.
— За что его? — с осуждением в голосе, спросила тёть Рая.
— Борзанул Поня! — перематывая кассету к началу, отозвался Андрей. — За такие косяки вообще-то по-взрослому бьют. Купили
у него вскладчину сто долларов, хотели Валентине Васильевне на выпускной подарить, а он, гад, фальшивку подсунул! Хорошо хоть, купюру догадались проверить, а то было бы ей с горкой...
— Так это тот самый Поня, что Верку...
— Я же просил! — рявкнул Иван Денисович и стукнул кулаком по столу.
— Вот повезло! — сориентировался Андрюха, — я давно эту кассету искал, хотел на цифру перевести...
Из того, что на кухне произошло, я вынес самое важное: есть информация, которую от меня хотят удержать в секрете. Остальное
штрихи. Толстые, но штрихи. А раз так, пускай люди думают, что я ничего не понял.
* * *
Проводив крёстного до центральных ворот больницы я, прежде всего, позвонил Никите Хамкадзе. Ну как "прежде всего"? Сначала попросил усилитель доставить мне мамкин сотовый телефон. Он и материализовался в ладони, каким я оставил его под подушкой: без сим-карты и крышки с аккумулятором. Пришлось уточнять. Потом я звонил незнакомым тёткам по номерам из памяти телефона: Анне, Аннушке и Анютке. Одна была личным мамкиным парикмахером, другая моей сводной сестрой от первого брака отца, а третья сразу послала. Сказала, что с незнакомыми мужиками не разговаривает.
Анну Петровну я вычислил с четвёртого раза, когда подходил к гостинице. Она была записана как "подружка". Номер сына соседка на память не помнила. Пока она искала очки, выхватывала нужные цифры из бегущей строки, чтоб без ошибок и повторений записать их на чистой салфетке, прошло ещё минут десять.
В общем, убил кучу времени и всё зря. Никита меня по голосу не узнал. Мы с ним до этого ни разу по телефону не разговаривали. Я ему так и так: сын, мол, соседки, Веры Ивановны. А он:
— Извините, я сейчас на уроке. После работы зайду.
А во сколько "после работы"? Этого не сказал.
Затоптал я, короче, негнущимися ногами, ставшие ненужными цифры записанные пальцем на свежем сугробе. Полез в карман за носовым платком, а оттуда пятьдесят долларов. Вот те и тётя Рая! "Всё, что могу". Когда только успела?
Расстроился я. Слова благодарности вертятся на языке, а общее впечатление, как будто от меня откупаются.
Пока шёл, морозец не ощущался, а взялся за телефон — и ноги озябли, и руки окоченели. Откуда-то налетел ветерок, лёгкий, но довольно противный.
А ну его, думаю, в баню! Зайду, погреюсь. В гостинице сейчас офисов понатыкано! Не может такого быть, чтобы кто-нибудь кафе не открыл. Хоть и должен кругом, а на чашку горячего капуччино как-нибудь наскребу.
Так у нас в России устроено, что злачные места не надо долго искать. Это не адвокат, которому нужно звонить, уточнять комнату и этаж. Только вошёл в вестибюль, а там: "Два гамбургера по цене одного!" и красная стрелка, чтоб не ошибся. Она меня и привела в бывшую гардеробную ресторана. Заказал по эконом варианту: сто пятьдесят водки и бутерброд с колбасой. Сел в уголочке, чтобы не мешать никому.
Только надумал согреться, а тут безымянный палец левой руки стало свербить, как недавно ещё рану перед дождём. Этого ещё не хватало! Точно так же он у меня перед сном болел, когда я у своего усилителя двести семнадцать тысяч спросил. Денег не дал. Вернее, дал понять, что грешу. Надо, мол, жить не на халяву, а чтобы в поте лица. Промозглая боль, изнуряющая. Такая, что сводит с ума. Еле дотерпел до конца — уплачено, жалко выбрасывать.
Отодвинул пустой стакан, закусил и стал думать о том, что водка это лекарство от сильной простуды. Не сразу, но отпустило.
Хоть я и не фанат "этого дела", а было всё равно неприятно. Как-то уж слишком навязчиво усилитель брал меня под контроль и подчинял своей воле. Если на руке Она перстень казался символом власти, полезным гаджетом, исполнителем воли Мастера, то у меня — брючным ремнём, снятым для порки строгим отцом. "То нельзя, за это накажут" — с такими безумными требованиями я и в армию не ходок. А как солдату прикажете жить, если он больше ничему не обучен?
Поднимаясь по лестнице к своему адвокату, я думал о том, что век Иоаннов Кронштадтских далеко позади, а в обществе, живущем по волчьим законам, бескорыстие, трезвость и всепрощение это не добродетель, а головная боль психиатра.
Здесь офисных помещений было негусто: через три — четыре двери. Чем выше от земли, тем хуже арендный спрос. Не каждый клиент попрётся чёрт те куда за китайским пластырем, если внизу их продают на каждом углу.
Судя по возрастающим номерам, заветную дверь нужно было искать ближе к торцу, в людной части длинного коридора. Оттуда, как раз, близился и нарастал гулкий, визгливый хай.
Гостиничные ковры растащили при конкурсном управляющем. Была когда-то такая незаметная должность, в обязанность которой входило максимально разворовать, опаскудить объект, подлежащий приватизации, дабы снизить конечную стоимость в интересах давно известного, потенциального покупателя. А без ковров-мавров, в замкнутом, узком пространстве гуляло такое эхо, что из того хая я уловил всего несколько фраз, самая цензурная из которых, "Ты чо, олень?!"
Ещё не дойдя до двери, я уже понял, нашёл! К ней вела яркая флуоресцентная стрелка с надписью "пи..." (блин, чуть не сказал вслух!) С другой стороны, насколько я понял, должна была быть точно такая же. Что касается таблички с порядковым номером 443, то ниже неё наблюдалось людское столпотворение. Толсторожий ушлёпок из Андрюшкиного боевика чинил беспредел: елозил чьим-то хлебальником по словам, поясняющим: кто здесь в натуре живёт.
Все остальные (их было человек семь) смотрели, переговаривались, нервно переступали с ноги на ногу, со скрипом измельчая в песок стёклышки разбитых очков.
— Вы к адвокату? — с надеждой спросил сухощавый мужик в кожаном полупальто, сочтя, что меня интересуют апартаменты напротив. Кажется, это был тот самый Игорь Петрович.
— Нет, — почему-то соврал я. — Ищу туалет. Сказали что где-то здесь.
— Направо последняя дверь, — вежливо подсказали несколько голосов.
— Спасибо, — холодно откликнулся я, всем видом показывая как мне противно, то самое, молчаливое большинство и прошагал мимо, потряхивая левой рукой.
Перстень пульсировал болью, наказывая меня за враньё, а у самого ни малейшего угрызения совести. Не понял, наверное, что офисного хомячка прессуют по его милости.
— Слышь, Поня? Ты б перенёс внутренние разборки в глубину своей территории, — осуждающе произнёс кто-то за моею спиной, — И своих, и чужих клиентов перепугаешь. Расходимся, мужики.
Я шёл, как по летней зелёнке, впитывая спиной звуки и голоса.
— Не при делах я! — всхлипывал измученный голос. — Оно само как-то нарисовалось. Да хоть обыщите, нет у меня ни краски, ни кисточки!
— Са-мо-о?! — саркастический смех. — Са... — главный коллектор закашлялся.
Перед тем как пройти в туалет, я посмотрел направо. На фоне широких спин уже расходящихся зрителей, офисный хомячок был похож на худенького мышонка, только что пострадавшего от лап обожравшегося кота. Он тонко попискивал, вытирая сопли и кровь кружевным носовым платком. Главный коллектор был в ещё более бедственном положении. Раскорячившись у стены, он заходился в нутряном кашле. Рожа его и шея тоже казались флуоресцентными. Поня напоминал взбесившегося коня, осаженного короткой уздой. Объёмный живот, играючи пропоров застёжки рубашки и пиджака, свисал почти до колен запаской спортивного парашюта. Он же и не давал массивной цепуре из красного золота, в довершение всех бед, заехать ему по яйцам.
"А пони тоже кони, об этом помнят пони...", — вспомнились почему-то слова старой армейской песни, которую старослужащие когда-то назначили для нас строевой. Мутное было время, дурное,
а кажется светлым пятном. И думали за тебя, и батя был жив...
В туалете царил полумрак. Лампочка не горела. Никто не хотел платить за чужую электроэнергию. Тусклые волны света клубились в заснеженном небе и проникали сюда сквозь небольшое окошко у самого потолка. Камень на перстне флегматично мерцал, отдавая бледною желтизной. Хорошо это или плохо, отверженным знать не дано. Наверное, плохо. Вон сколько дел натворил: жрал водку, врал адвокату. Пора исправляться.
— О чём думаем? — спросил я у перстня, выходя из кабинки. — Там добрый человек задыхается, нужно спасать. Сними с него железную цепь. Пускай он отдышится, отдохнёт, успокоится. Если железка ему дорога, я её ему возвращу. Завтра же возвращу.
Сексот дрогнул и запульсировал. Надо понимать, команда типа прошла. Думал он очень долго. Наверно, не верил, что коллектору действительно плохо, или чуял с моей стороны какой-то подвох. Я успел ополоснуть руки и вытереть их о штанины, ибо мой носовой платок окончательно отсырел. Ладно, не больно-то и хотелось.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
