Дар во имя спасения

ДАР ВО ИМЯ СПАСЕНИЯ.

ИПЕРАТОР И КОРОЛЕВА.

1

Хлопнула глухо, не придерживаемая, как обычно, дверь, впустив в хату клубы белого, морозного пара. Молодой воин с мягкой, прозрачной, и не обещающей, быть густой в будущем, светлой окаймленной изморозью бородкой, ворвался в жарко натопленное, тесное из-за огромной печи посередине, помещение. Прищурился, привыкая с яркого света улицы к домашнему полумраку.

Затянутое бычьим пузырем единственное и к тому же обледенелое окно, не позволяло зимнему яркому солнышку заглянуть внутрь. Оно, лишь светлым пятнышком расплылось по плотно пригнанным друг к другу струганным плахам пола, мазнув своим краем по грубо сколоченному, но крепкому столу и зацепив совсем чуть-чуть, покрытые волчьими и медвежьими шкурами, широкие полати напротив. Тишина и полумрак осадили его боевой порыв, и он тихо позвал — Василиса, ты дома ли?

Василий он же Медволап. Медволап — прозвище и фамилия, доставшаяся ему от отца, из-за недюжинной силы и общей схожести в повадках с этим лесным обитателем. Сам же Василий отцу ни в чём не уступал, разве что, отличался добрым и отзывчивым нравом.

Он осторожно, не сходя с места, заглянул за печь. Окинув взглядом ряды полок с нехитрой домашней утварью и бельём, прикрытые занавесью из плотной серой ткани.

Внезапно за спиной, дверь вновь распахнулась, и он ощутил довольно сильный толчок, но сдвинулся лишь на пол детского шага, обычный бы человек отлетел метра на два. И сразу же прозвучал веселый женский вскрик — Вася, медвежий сын, чо ж ты встал-то, подвинься, дверь не закрыть...

Василий отступил, сдвинувшись, и развернулся.

На пороге стояла раскрасневшаяся с мороза Василиса, хитро улыбаясь и поблескивая капельками оттаявшей на ресницах зимней стужи. Тонкие красивые черты лица, больше бы подошедшие боярыне, чем молодой женщине выбравшей путь воина. Плотное и сильное, и в то же время, гибкое тело, не раз доказавшее свое право на меч и место в боевом строю, скрыто сейчас длинной овчинной шубой до самого пола. Руки что-то осторожно прижимают к груди, прячась в широких рукавах.

— Василиса... — Выдохнул прерывисто воин, в высоких кожаных сапогах мехом внутрь и короткой, чуть ниже пояса меховой телогрейке, свободных, плотных кожаных красных штанах, заправленных в сапоги и мохнатом, волчьем малахае на голове.

Они уже как год скоро, живут вместе, боярином это конечно не одобряется, но и запрета не наложено. Вот понесет женщина, тогда и разговор будет серьезным. Ведь терял боярин не только и не просто бабу, а воина. А это непростительная утрата для небольшого отряда дальней заставы, где каждый умеющий хоть мало-мальски обращаться с мечом и луком был на счету. А Василиса не просто воин, отлично владеющий мечом, а еще и великолепный, виртуозный лучник, каких и не было уж давно в местах здешних.

— Но дело, как говориться, молодое — вздыхал боярин — тут запрещай не запрещай...

Да и бабка травница-ведунья выручала пока, не подводила, за что и была привечена. А женщин у него в отряде было аж восемь душ. И это на двадцать мужиков. Дворовые девки не в счет, тут правила строгие, у боярыни нрав крутой. Плети и яма не лучший стимул для блуда. Деревенька, что в версте вниз по реке, тоже. Хотя... Но староста пока не жаловался. Да и что ему жаловаться, чем больше здоровых ребятишек народиться, тем лучше. Будет, кому землю пахать и будет кого, время от времени, отдавать в обучение воинскому делу в боярскую дружину. Так и сам Медволап шесть лет назад по указке старосты появился в дружине, а Василиса пришла из дальнего монастыря, жила там, училась мечному и лучному бою, но постриг принимать отказалась. И здесь , в дружине, ей пришлось доказывать, показывая свое уменье и отвагу, что воин она. И доказала. С болью, с кровью вырвала свое право называться воином.

— Вот — выудив из-за пазухи черный комочек, протянул Василий — это... Я думаю тебе понравиться, он необычный...

Василиса, широко раскрыв глаза и, не сводя взгляда с котенка в его руках, вынула из рукава точно такой же и протянула Василию — а это тебе...

Медвелап сделал еще шаг назад и уперся спиной в печь. Глаза подруги лучились веселой улыбкой.

— Вот гад, а говорил, что таких больше нет и не будет нигде на свете... — проговорила она смешливо и напевно.

Василий рванулся к двери — Да я ему...

Но женщина остановила Медвелапа, крепко ухватив за рукав.

— Пусть его Вася, да и где теперь искать его, волхва того.

Василий не вырывался, смиренно опустился на лавку у стола, скинул в угол полушубок, стянул малахай. По лицу уже бежали тоненькие струйки пота — уффф — отер он лицо рукавом холщовой рубахи — ну, и натопила ты сегодня, Василисушка...

Женщина, аккуратно повесила на колышек, вбитый в стену, брошенный полушубок, пристроила рядом свою шубу и, раскачивая, то одной, то другой ногой, сбросила высокие валенки. Поправила ладно пригнанные по фигуре, совсем не мужской, легкие тонкие войлочные штаны и расшитую серебром, в затейливый узор, войлочную же жилетку.

— А я от травницы иду — она ласково поглаживала, склонившись над уложенными рядышком, черными урчащими комочками — а он стоит на тропинке в балахоне одном, в такой-то мороз, и смотрит так строго. Я подошла, он и говорит — подарок вот сделай Василию своему, Медвелапу, ему понравится, только не показывайте его никому несколько месяцев. Как подрастет, потом можно. А пока молочком поите, да немножко сырого мясца давайте — и исчез, как и не было. Чудеса...

— А ко мне он на ярмарке подошел и то же самое сказал... Гад.

— Да не ругайся, ты, Васенька, будет у нас два котенка, раз других котят не будет.... Никогда...

Она огорченно вздохнула, но, тут же, взяла себя в руки, сама выбрала свой путь, а то, что полюбила, так что ж.... Вася понимает, он умный и тоже любит ее. И он воин. Вместе клятву кровавую боярину приносили. И изменить ей, грех смертный. Да и не простит боярин, запорит, как есть запорит.

— Посмотри Вася, какие они забавные, глазки человеческие и рожки маленькие рядом с ушками. Василий тоже склонился над топчаном рядом с любимой. И в страхе отпрянул, неистово крестясь — свят, свят... Нечистые это Василиса, нечистые, сжечь, сжечь и не сказывать никому...

Василиса неистово вскинула взор на друга и, вдруг, тихим шепотом со злобой проговорила — а мы Василий чистые? Живем в блуде и не скрываемся. А сколько жизней отняли? И не всегда в бою праведном. А сколько раз.... А, да, что там говорить.

Она, отвернувшись, вновь склонилась над котятами, погладила рогатенькие головки, и те, прикрыв маленькие, смышленые глазки, ответили ей ласковым урчанием.

Василий недоверчиво и осторожно приблизился к подруге и тронул ее за плечо — а если прознает кто..?

— Не прознает... Не от меня, точно — скинув резким движением плеча его руку, сухо ответила она.

Василий присел на топчан и задумался. Пока подруга поила молоком котят, а потом и доставала из печи обед для него, он сидел, уставившись в одну точку и, молчал. Мысли крутились разные. Он не был набожным, но и безбожником не был. В храм ходил по большим праздникам, предпочитая все же шумные застолья, до встречи с Василисой, а после, ее общество и нежные слова, чем проповеди.

— А-а — наконец махнул он рукой, чуть не выбив из рук Василисы тарелки, исходящие мясным и овощным паром — семь бед на семь верст, один ответ на сытный обед. Пусть живут... Как назовем-то...

Василиса громко чмокнула друга в вихрастую макушку и обняла, прижавшись...

— Смотри, это мальчик, а это девочка...

— Черт и чертушка. Или как правильно чертилка?

— Вася... — укоризненно покачала головой Василиса.

— Хорошо — смешно надув губы прорычал, пряча улыбку мужчина — пусть будет Бес и Тила.

— Почему... ?— Недоуменно посмотрела на него подруга.

— Тила, от слова чертила, Бес, тот же черт.

За что и получил ощутимую затрещину.

— Ну, тогда сама называй — отскочил Василий, потирая затылок.

— Прости Вася, рука как-то сама сорвалась.

— Твоей бы рукой березы косить...

— Ну, прости... Я согласна, пусть будет Бес и Тила... Как скажешь, ты же мужчина, мой мужчина, твое слово закон — покаянно опустила веселые глаза женщина.

Василий вновь опустился рядом с подругой, все же с опаской косясь на ее руки.

Прошло три месяца, три месяца в тяжелых непрерывных занятиях на площадке за конюшней с мечом, копьем, луком, простой палкой, веревкой, кистенем, верхом и пешим. Боярин спуску не давал. Слишком дорого обходилась леность и расслабленность. Плата — смерть. Каждый месяц уходили в дозор тройки и пятерки на смену тем, что ушли ранее и, слава богу, возвращались в последние месяцы все. Были раненые конечно, стычек избежать не получалось, некоторые тяжело, но живые. И не потому, что кочевые племена ушли далеко в степи, а северные народы не любили долгих переходов из-за скованных льдом рек. А благодаря умению и выучке, так считал боярин. Потому и гонял в хвост и гриву свое малое воинство, не жалея ни себя, ни людей, ни лошадей, сутками ходивших под седлом с вьюками заполненными белесым речным песком. Подходила очередь и Медвелапа с Василисой. Через седмицу и они, тройкой покинут заставу. Он, подруга и молодой вой, новик, почти мальчишка, всего пару, тройку лет назад, как взятый из деревни, но показавший себя вполне достойно и сам напросившийся в дозор. Приключений мальцу захотелось. Василию с Василисой оно привычно, не впервой, да и, что греха таить, самим тоже хотелось отвлечься от рутины непрерывных, изнурительных тренировок. Хотелось вдохнуть свежего свободного воздуха, пролететь как ветер по заснеженному полю, схлестнуться с ворогом, чаяно или не чаяно забредшим в княжеские земли, чтоб кровь взыграла. Эх-х... Но это уж на крайний случай, когда деваться будет некуда, все же основной задачей дозора было наблюдение и разведка. И это неукоснительно соблюдалось, это был закон для дозоров.

Встал вопрос, как быть с Бесом и Тилой? Целый месяц в дозоре. Кормить, поить, выгуливать украдкой по ночам. Этот вопрос висел с первых дней, как они появились в доме, много и горячо обсуждался, но так остро встал только сейчас.

Тила и Бес выросли и окрепли, но все же, были еще котятами. Язык не поворачивался так их назвать, но называть-то как-то надо. Бес — крупный ширококостный зверь, больше походивший на тигра, но ростом превосходившего его, с кошачьим игривым характером и скрытой недюжинной упрямой силой, проверить которую, пока еще не было возможности. Тила на локоть меньше, тоньше, грациознее и осторожнее. В ее глазах, больших и человеческих плескался независимый характер и ум. Небольшие рожки так и остались крохотными и почти полностью прятались в густой гладкой, блестящей шерсти цвета воронова крыла.

— На целый месяц не спрячешь, они сейчас-то в хате не помещаются, а выведи их... — Да и замерзнут на улице, пускай и весна на дворе, ночью-то еще, ой как примораживает — сокрушался Василий, глядя на расстроенную не меньше его Василису.

— Мы не боимся холода, и голод нам не страшен...

Голос прозвучал в хате, как гром среди ясного неба, необычно, ни громко и не тихо и ухо его не уловило, а будто проскользнул прямо в голову.

Василий с Василисой зачарованно и настороженно замерли. Рука Медвелапа потянулась к мечу, что в любое время находился рядом. Зашелестела, извлекаемая из ножен, сталь.

— Сестра говорит правду, и мы не хотим оставаться и прятаться, мы пойдем с вами... Разреши отец.

Второй голос, задорный и ребяческий, как у юноши, переливчатый и звонкий, острым клинком резанул по встревоженным сердцам.

— Кто здесь? — Вскочил Василий, мечом, как короткой молнией, очертив пространство перед собой.

— Отец — вскрикнул тот же голос, и Бес скрылся за печью. Тила приникла к груди Василисы.

Первой пришла в себя женщина, еще не веря своим ощущениям, обхватила голову Тилы ладонями и, глядя в ее испуганные глаза, спросила — это вы, вы умеете говорить?

— Да, матушка, умеем.

— Но как..? Вы же ... — прошептала Василиса и, не закончив слово, снова прижала ее к груди.

Из-за печки высунулась усатая морда Беса — отец, опусти меч, а..?

Василий так и застыл с обнаженным оружием в руках. Теперь и он понял, но принять и окончательно поверить еще не решался.

В эту ночь, спать было просто некогда, четверо не могли наговориться, а двое беспрестанно обнимались, чмокались и облизывались, это были, конечно, Василиса и Тила. И естественно, Тила получала свою порцию поцелуев в лоб и нос, а Василиса горячим влажным языком по щекам. Но в хате громко звучали только два голоса. Два человеческих голоса. И если бы кто-нибудь наблюдал эту сцену со стороны, ему показалось бы, что эти двое, людей, мужчина и женщина, сошли с ума. Но сторонних наблюдателей не было, да и быть не могло, жили Василий с Василисой уединенно, за стенами острога, как впрочем, и многие боярские вои, но их дом стоял дальше остальных.

Вот и прошла седмица. Пролетела как один вдох. И пришло время выступать в дозор. Проводили товарищи, как и положено, молча отсалютовав оружием, вскидывая его вверх, а потом громогласно пожелав возвращения. И тройка воев, взлетев в сёдла, неторопливо направила своих боевых коней в заблаговременно распахнутые настежь ворота.

Миновали овражек с редкой сухой травой, торчащей из-под заиндевелой корки, по утреннему морозцу, очистившейся от снега песчаной стороне, обращенной к солнцу. Проехали невысокую поросль кустарника, наросшего за прошлое лето. Каждую весну его вырубали под корень, жгли, рвали, а он знай себе, всё прёт и прёт. Свернули к начавшей басовито шуметь под ноздреватым снегом и истонченным неверным льдом реке Ваше. Скрылись из вида высокий частокол острога и сторожевые вышки наблюдателей.

— Всё, можно — громко крикнул в сторону Василий. И тут же рядом на сером подтаявшем снегу проявились две черные тени. Они пронеслись мимо, развернулись, не сбавляя хода и, понеслись обратно. Кони Василия и Василисы вели себя почти спокойно, только глаза скосили, а вот молоденькая кобылка пацана новика забилась под седоком, взбеленилась, на дыбы встала и, рванула, куда глаза глядят. Следом тут же сорвалась, не выдержала, и гнедка Василисы. Но, всхрапнула, высоко задрала голову, повинуясь натянутой узде и окрику хозяйки, отпрыгнула боком, и встала. Василиса склонилась к самому уху лошади, что-то ей, нашептывая и поглаживая. А две тени мелькнули мимо, расходясь широким хватом. Василий подъехал к подруге, спешился, придерживая верный меч и, в сердцах сплюнул.

— И, что делать будем..? Эх-х, мало, мало времени было, не успели научить, рассказать, подсказать. Версты не отъехали и...

Выругавшись, Василий вновь сплюнул. Василиса же, из-под руки оглядывала раскинувшиеся холмы с редкими рощицами на почерневших склонах.

— Во-он, гонят, обратно... А новик-то наш молодец, в седле удержался и даже орет чего-то.

— Орет, орет — огрызнулся Василий — упреждал ведь его, и не раз, что собак, с собой обученных возьмем, а...

— Эх... Мать твою... — Восторженно проорал новик, осаживая свою кобылу, рядом с гнедком Василисы — вот это да, вот здорово... А чо ж раньше-то не сказали, что не собаки с вами, а волки. Я б свою Непоседу приготовил, как положено. Но ничего привыкнет.