Пустоши

* * *

Я сидел, привалившись к подбитому танку. Рядом лежала нога в армейском ботинке. Судя по замысловатой шнуровке — новенького из вчерашнего пополнения, я не успел запомнить его лицо и имя, только ботинки. Артиллерия противника перепахивала перепаханное поле. От взрывов убитые поднимались и снова двигались в атаку. По полю ко мне шла женщина и несла на голове луну. Я не видел её лица, только силуэт. Подошла. Наклонилась. Луна, утратив опору, упала за горизонт. Мрак.

Первого Магда увидела почти сразу: мальчик, солдат, сидел недалеко от края Пустоши среди кустов цветущей эфедры. Мальчик был мёртв — живые сюда не попадают, никому не дано вернуться из-за грани. Мальчик был мёрт, но не знал об этом. Очередная неупокоенная душа. Они не хотят верить в собственную смерть и слетаются на Пустошь в пик опыления, каждое полнолуние июля, ночными мотыльками. Десятки, сотни, тысячи лет в надежде на невозможное. В его открытых глазах отражалась луна. Привлеченный блеском, на остекленевший глаз сел мотылек. Магда согнала мотылька и провела ладонью по лицу мальчика, закрыв тому глаза.

— Пойдем, сынок. Тебе не надо здесь оставаться. Пойдем.

Женщина помогла мне подняться и мы пошли. Я ничего не видел, только слышал шум боя. Спотыкался о чьи-то тела, оступался; и если бы женщина не держала меня, перекинув мою руку через свое плечо, давно бы свалился в какую-нибудь воронку.

Места упокоения для прорвавшихся были заготовлены заранее, весь год Магда ждала июльского полнолуния, роя в каменистой почве подобия могил. Но ночь только начиналась, а ей надо проверить всю Пустошь: никто из прорвавшихся не должен попасть под солнечные лучи и жар июля, под солнечными лучами тела расплывуться в жижу и хоронить уже будет нечего. А это нехорошо. Каждая душа имеет право на упокоение для того, чтобы возродиться заново. Пока она отведет первого к себе домой, до дома отсюда гораздо ближе, чем до могильника. Пока. Мальчик едва двигался и был очень тяжел — земля торопилась взять своё. "Потерпи, к рассвету всё устроится". Над кустами эфедры роились неупокоенные души. Собрав пыльцу с мужских колосков, они стремились проникнуть в женские семяпочки. Крошечные вагины, сочащиеся сладострастрым желанием продолжения жизни. Соединить два начала и обмануть природу. Одна ночь в году. Один шанс. Кому-то из душ удавалось сделать невозможное и прорваться из-за грани небытия. "До рассвета. Век ночного мотылька короток". Магда вздохнула и ускорила шаг.

Дом Магды, сложенная из бутового камня хижина с плоской крышей, стоял на береговой полосе, на границе между Пустошью и морем. Магда усадила мальчика под западную стену, возле входа, лицом к Пустоши.

— Посиди здесь, сынок. Я скоро.

Сидеть было легче, чем идти. Хотелось лечь. Но не было сил пошевелиться. Даже поднять веки. Я устал. Я очень устал. Смертельно.

В этот раз их было трое, кроме мальчика, что ждал её дома: новорожденный младенец, выброшенный матерью в выгребную яму, педофил, убитый отцом ребенка ударом топора в затылок и молодая женщина, спящей погибшая в автомобильной аварии. Все в разных концах Пустоши. Младенца Магда отнесла на руках. С педофилом тоже не было проблем: он без сопротивления пошел с Магдой, сам лёг в могилу и затих. А вот с женщиной пришлось повозиться: "Пустите меня! — кричала женщина, — У меня дома маленькие дети! Пустите!" Вырывалась. Бежала, ничего не видя. Падала. Вскакивала и опять бежала. Пока не выбилась из сил; Магда на себе дотащила женщину до могилы и сделала всё, что положено сделать. Мир держится на порядке. Теперь оставался только первый. Небо светлело, мотыльков стало гораздо меньше. Эфедра смыкала семяпочки. Надо спешить.

Мое сознание пропустило момент, когда стало легче. Звуки боя исчезли. Мрак рассеялся — свозь опущенные веки пробивался слабый свет. Кричали чайки. Я напрягся и открыл глаза. Перед моим взором, насколько я мог видеть, в сумерках рассвета простиралось серое каменистое поле, поросшее голыми серыми кустами. По полю ко мне торопливо шла женщина. Очень хотелось пить.

Что-то пошло не так. Это Магда поняла сразу: сидящий у стены мальчик смотрел на неё открытыми глазами. Первое, что она делала — закрывала им глаза, никто из них не должен был видеть Пустошь. Почему? Этого она не знала — так учила её мать, а мать — бабка. А бабку — прабабка... Так она будет учить девочку, что придет в положенное время и станет ей дочерью. Как она сама ребенком пришла из города на Пустошь. И её мать. Все они, много поколений, были когда-то упокоенными на Пустоши душами. Дочерьми эфедры.

— Пи-и-ить...

— Пить?..

Такого не бывало никогда. В смятении Магда прошла в дом и вынесла мальчику кружку чая из сушеных ягод. Мальчик, из её рук, жадно выпил чай, половину пролив на грудь — не каждый глоток проходил через его горло.

— Где я?.. Я.. умер?..

— Пока не знаю, — пожала плечами женщина. — Зато точно знаю, что тебе надо укрыться в доме. Можешь встать?

Солнце ещё не взошло, но розовая полоса на востоке, над морем, стремительно разрасталась. Да и воздух стал заметно жарче — июль. Магда помогла мальчику подняться, провела в дом и уложила на свою постель, на тюфяк, набитый сухими стеблями эфедры. В доме было прохладно — толстые стены не пропускали летнюю жару и зимний холод. Плотно, чтобы ни один солнечный луч не проник в дом, закрыла массивные деревянные ставни. Мальчик лежал и, судя по ровному дыханию — спал. Чай сделал своё дело. Молча постояв над мальчиком, Магда покачала головой, вздохнула и вышла из дому: подоить козу и, пока ещё не слишком пекло, полить огород — с вечера ей было не до этого. И подумать. Пока он спал.

Я спал?.. Наверное, спал. Долго?.. Не известно. В доме я не увидел ни календаря, ни часов. Женщины не было. Темноту комнаты освещала лампада перед иконой. Перед чьей?.. Я не узнал его лик. Или её?.. На столе лежала записка: "Ушла на маяк. Скоро вернусь. На улицу не выходи. Магда" Значит женщину зовут Магда.

Когда Магда вернулась, мальчик сидел на пороге дома, подставив лицо последним лучам уходящего за горизонт солнца. Кожа на его лице пузырилвсь и лопалась, обнажая серое мясо.

— Пойдем в дом, сынок, — всё поняв, сказала мальчику Магда. — У тебя обгорело лицо.

— Правда?.. — удивился мальчик. — А я даже ничего не почуствовал. Сильно?..У меня очень нежная кожа — я всегда обгорал, когда мы ездили с мамой на море. Надо намазать сметаной, мама всегда мазала сметаной...

— Не сильно. Не надо ничем мазать, — покачала головой Магда, — к утру пройдёт само.

К утру на лице мальчика не осталось даже шрамов.

Я не поверил Магде, её глаза сказали мне гораздо больше, чем слова. Зеркала в доме не было; всю ночь я щупал лицо, оно становилось глаже и глаже; и к утру разгладилось окончательно.

— Вчера я ходила на маяк, — сказала мне Магда утром, — заказала для тебя сменную одежду — Сэмюэль часто бывает в городе.У меня ведь ничего нет, в этом доме никогда не было мужчины. Никогда. И, помолчав, добавила — На Пустоши начали созревать ягоды эфедры, к концу лета их станет очень много, будешь помогать мне со сбором — ты ведь хорошо видишь в темноте?.. А пока, каждый вечер после захода солнца ты должен поливать огород водой из колодца и выпалывать сорняки. Раз уж ты здесь. Доить козу я буду сама, навряд ли она тебе дастся. Животные чувствуют. И пора заняться заготовкой дров на зиму, до дождей. Я покажу, какие кусты можно пилить. Ягодный чай там, на плите. Ты ведь не голоден?..

Да. Голоден я не был. Мама всегда огорчалась из-за моего плохого аппетита. Но сейчас что-то было не так. Нет, не что-то, всё было не так. Меня пугали слова Магды. Я не хотел спрашивать, потому что боялся ответа. Но, не удержался и спросил.

— Животные?.. Что чувствуют животные? Что я... мёртвый?.. Ты хочечь сказать, что я — мёртвый? Зачем тогда сменная одежда?.. — спросил мальчик и напрягся в ожидании ответа.

— Да, — не стала обманывать мальчика Магда, — мёртвый.

— А ты? Ты тоже мёртвая?.. И коза?.. И чайки в небе?! — с криком вскочил мальчик. — Я тебе не верю!

Схватил со стола нож и полоснул себя по руке.

Я вскочил, схватил со стола нож и полоснул себя по левой руке, там, где вены. Рука раскрылась по ровному разрезу: крови не было. Только серое мясо.

— Вот видишь, — сказала Магда, — у мёртвых не бывает крови.

— Я не хочу! — кричал мальчик и полосовал своё тело. — Я не хочу! Не хочу! Не хочу!.. Я... Я убью себя!!!

— Ты не можешь себя убить, ты уже мёртвый. Успокойся. — Магда поднялась и забрала у мальчика нож. — Сядь. И успокойся.

Я упал на стул и заплакал. Рана на левой руке затягивалась на глазах.

— И что теперь? — плакал мальчик, — Что?.. Теперь?.. Вот так — навсегда?! Без солнца... Что? Что мне делать, Магда?.. Что?! Помоги мне, Магда... помоги...

— Только эфедра может помочь тебе. Но надо подождать,— вздохнула Магда.

— Подождать? Сколько?..

— Долго. До следующего июльского полнолуния. Это моя ошибка. Это моя вина. Прости меня, сынок, — опять вздохнула Магда.

— Я готов ждать, — решительно сказал мальчик, — я готов ждать, сколько нужно.

— Тогда будем ждать, — с облегчением выдохнула Магда. — Я ухожу, вернусь завтра утром. А ты не забудь полить вечером огород. Ведро там, у колодца.

Весь конец лета и начало осени мы собирали ягоды эфедры: Магда днём, а я — ночью. Часть ягод Магда сушила, но ягод было так много, что за свежими несколько раз на стареньком внедорожнике приезжал Сэмюэль, смотритель маяка. Однажды я услышал, как Сэмюэль сказал Магде: — Это правильно, что ты наняла сезонного работника. У тебя будут хорошие деньги. А где он, кстати? — Отдыхает. — ответила Магда и перевела разговор.

До дождей мальчик заготовил столько дров, что Магде должно было хватить не на одну зиму: "Я хочу, чтобы тебе было полегче, когда я уйду". Всю осень они вместе обустраивали места упокоения для будуших прорвавшихся: выдалбливали в сухой, каменистой почве неглубокие приямки и стаскивали к ним камни. А зимой, когда земля промёрзла и сама стала, как камень, сидели в хижине, слушали вой ветра в трубе и занимались делами, каждый своим. Магда чесала и пряла шерсть: мальчик настоял и они, на вырученные от продажи ягод деньги, купили вторую козу, первая была стара и давала совсем мало молока. "К тебе придёт девочка, чтобы стать твоей дочкой, ей нужно пить молоко. Моя мама всегда говорила, что детям нужно пить много молока. — Вполне возможно, что этой девочкой будешь ты. Мне бы хотелось... У нас ещё есть время. — Хорошо бы... Мне нравится здесь. Здесь спокойно..." Ветер швырял в закрытые ставни пригоршни снега. Магда пряла пряжу. А мальчик из стволов и корней эфедры ножом вырезал различные фигурки: танки, пушки, самолеты. И солдатиков. Иногда без рук. Иногда — без ног. Весной они опять обустраивали места упокоения, собирали и сушили молодые побеги эфедры, починили крышу и засадили огород. Занимались делами и ждали июльского полнолуния.

Когда луна, во всей полноликой красе, полностью поднялась над горизонтом, Магда дала мальчику выпить специальный напиток, приготовленный на уваренном соке корней эфедры.

Я сидел, привалившись к подбитому танку. Рядом лежала нога в армейском ботинке. Судя по замысловатой шнуровке — новенького из вчерашнего пополнения, я не успел запомнить его лицо и имя, только ботинки. Артиллерия противника перепахивала перепаханное поле. По полю ко мне шла женщина и несла на голове луну. Я не видел её лица, только силуэт. Подошла. Наклонилась. Магда!

— Поднимайся, сынок. Нам пора. Дай мне руку.

Я поднялся, дал Магде руку и мы пошли через поле. От взрывов убитые поднимались и снова двигались в атаку. Но я больше ничего не боялся, я знал, что я — мёртвый. И я точно знал, где моё место. Миновав поле боя, мы вышли на дорогу. Дорога была пуста и в свете полной луны выглядела так, словно переболела чёрной оспой. Мы долго шли по дороге, так никого и не встретив; и пришли на Пустошь. Тысячи мотыльков роились над кустами цветущей эфедры. А тысячи, отжив короткую жизнь, хрустели под ногами. Здесь, на Пустоши, мне больше не нужен был проводник: я выдернул руку, побежал и лёг в могилу, неглубокий приямок, вырытый собственными руками. Чтобы было удобней, подтянул колени к подбородку и закрыл глаза. У нас всё получилось, Магда.

Магда прикрыла место упокоения землёй и завалила камнями — чтобы не разрыли бродячие собаки. Провела над могилой положенный ритуал, вздохнула — Хорошо, что мальчик согласился сам. Не пришлось его обманывать...— и отправилась проверять Пустошь. Мир держится на порядке. Мёртвым не место среди живых.