Мельничный жернов, надетый на Ось Истины Величайшего

* * *

Когда к дому бесшумно подъехала Белая Кибитка, Зуар понял: Всё. Это конец. Он увидел её из огорода, за огородом начинался лес, но не было никакого смысла пытаться убегать. Ещё никто, никогда не убежал от служителей Величайшего. Он положил на землю тяпку, спокойно пошёл и сам залез в Кибитку, откинув задний полог. "Ничего не бойся!" говорила ему мать.

Величайший обитал на вершине горы, всегда плотно укрытой облаками. Временами облака светились, переливались разными цветами, воздух гудел, дрожал и тогда все, оставив дела, падали на колени, лицом вниз, восхваляя Величайшего. Его служителей никто никогда не видел. Только Белую Кибитку. Пустая, без лошадей и кучера, она приезжала за теми, кто совершил самый ужасный проступок: усомнился в Истине, дарованной Величайшим. И теперь Кибитка приехала за ним, Зуаром. И дальше путь у него был один: в Белую Комнату.

За разные провинности были разные наказания: тебя могли публично высечь на площади, отрубить руку, голову, оскопить, сослать на плантации бесовской травы, алмазные копи или серебряные рудники. Могли отправить ловить глубинную рыбу Фу, мясо которой ценилось на вес золота, а один укол плавника навсегда обездвиживал счастливчиков, ухитрившихся выплыть. Могли посадить на кол, сжечь на костре или сварить в котле с кипящей смолой.

Все наказания, согласно Своду Законов, даденного ему служителями Величайшего, осуществлял Наместник со своими людьми. И только самое страшное наказание за самый страшный грех, помещение преступника в Белую Комнату, было в руках служителей. Самым страшным грехом являлось вольнодумство. А он, Зуар, усомнился в том, что твердь, на которой существует мир, является "плоским мельничным жерновом, надетым на Ось Истины Величайшего".

Никто не знал, как выглядит Белая Комната. Никто. Даже те, кто её покинул. Сбиваясь в стаи, они, покрытые струпьями и гниющими ранами, бродили в поисках пропитания. Рыча, ели с земли, вырывая зубами и когтями, пищу друг у друга. Не стесняясь, испражнялись и спаривались у всех на виду. Пустые глаза. Пустые лица. Белая Комната высасывала из своих жертв всё человеческое. Закон запрещал любые контакты с "освобожденными", сурово карая отступников.

Однажды Зуар увидел в одной из стай свою мать. Она исчезла несколько лет назад, когда он был ещё ребёнком. За ней не приезжала Белая Кибитка. Мать просто исчезла и — всё. Они встретились глазами; и Зуар, начисто забыв закон, бросился к изможденному, грязному, голому существу, которое было его матерью : — Ма!!!

Увидев Зуара, мать шарахнулась, резко развернулась и, сильно припадая на одну ногу, убежала прочь.

Мать Зуара была "иной", не такой как все остальные люди: кряжистые, темнокожие, сплошь покрытые волосами. Мужчины больше, женщины — меньше, только лица оставались чистыми, без волос. Мать Зуара была тоненькой, как свечка, что они зажигали каждый день во славу Величайшего. И такой же белой, почти прозрачной. Предания гласили, что время от времени, очень редко, у нормальных людей рождались такие дети. Девочки. Младенцев тут же убивали, чтобы не плодить пугающее уродство, а матерей лишали возможности беременеть. После прихода Величайшего убийство, любое, было под запретом, а женщин, препятствующих детозачатию, сурово наказывали.

Сначала они жили втроём: мать, бабка и маленький Зуар. На то, что зарабатывала бабка-ведунья: снимала сглаз и порчу, целила людей и скот. Потом бабку сожгли за отказ исцелять сына Наместника, обкурившегося бесовской травой. И Зуар остался с матерью. Кто его отец, Зуар не знал, этого не знал никто, даже ищейки Наместника не сумели разнюхать правду. На вопрос "Где мой отец? Кто он?" мать только улыбалась и показывала на небо.

После смерти бабки мать Зуара начала ходить по домам в надежде получить какую-либо работу в помощи по хозяйству. Только кто же пустит в дом "меченую", которая к тому же, а об этом ходили упорные слухи, по ночам смотрит на звёзды?..

Среди прочих запретов: убивать, красть, прелюбодействовать, выходить из дома после захода солнца, плевать через правое плечо, держать запертыми двери жилища, избегать супружеского соития, носить воду из колодца в одном ведре и множества других, был запрет смотреть на звёзды. Везде были глаза и уши служителей, а соглядатаи Наместника в любое время суток могли войти в твой дом и проверить, как исполняются предписания и запреты свода Закона. Так что избежать наказания за провинности было невозможно. А мать смотрела на звёзды. Ночью смотрела на звёзды, а днём часами играла с маленьким серебряным паучком, который опускался ей на ладонь откуда-то сверху, из пустоты, на тоненькой, тоже серебряной, паутинке. "Твой отец любит тебя. Он тебя не оставит. Ничего не бойся!" — говорила она Зуару. Мать Зуара была "блаженной".

Иногда мать Зуара забирали люди Наместника, потом возвращали. С разбитым лицом, синяками и следами плётки на теле. Мать долго мылась возле колодца во дворе, выливая на себя воду ведро за ведром, ведро за ведром... Каждый раз, после возвращения матери, в доме появлялась еда.

Однажды её не вернули; и один добрый человек, плотник, взял мальчишку себе в подмастерья.

Прошло время; и Зуар теперь работал самостоятельно. "Почему же так?.. — думал он, распиливая круглые брёвна на плоские доски, — почему плоское, это только то, что делаем мы сами?.. Доски, кирпичи, черепица?.." В свободное от работы время он внимательно рассматривал собственные пальцы, ноги, деревья, земляные яблоки, зверей и птиц. Всё, что родилось само, не было плоским! И к тому же, всё, что рождало, рождало себе подобных, похожих: козы рождали коз, куры — кур, дерево Ко рождало большие шаровидные плоды, из которых потом снова вырастало дерево Ко, и опять рождало плоды. Всё рождало подобное себе! Как же мог "плоский мельничный жернов" рождать всё не плоское?.. Не мог. Что-то тут было не так. И тогда Зуар начал разговаривать об этом с другими людьми. "Люди! — говорил он, — Подумайте сами, как такое может быть?.. Разве может коза родить утку?.."

* * *

Голова раскалывалась, мышцы ныли, постреливало в печень. "Пора завязывать с этой бесовской травой..." Грэк прошёл в аппаратную, со стоном опустился в кресло и включил экраны.

Последний год пятилетней аренды "занюханной планетёнки" давался с трудом. Обрыдло всё. Включая резиновых подружек. Бэр относился к этой проблеме проще: не гнушался туземками. Грэк не мог. Была у него несколько лет назад одна беленькая самочка, один в один человеческая женщина. Если бы не знал наверняка, что у них другой набор хромосом, мог бы подумать, что так оно и есть. Та его реально заводила. Своей непокорностью. И даже не действиями, а было что-то такое в её глазах... Погорячился. Отправил в Белую Комнату за прокушенную руку. А с этими что?.. Сплошное скотоложество. Овцы. Покорные и безответные. Ну, да ладно. Недолго осталось. Зато выкачали они с Бэром из этой планетёнки столько, что жизнь безбедную обеспечили себе до конца дней. Теперь сдать всё это хозяйство в порядке следующему "величайшему" и — прости-прощай "мельничный жернов, надетый на ось истины"...

На экранах не было ничего интересного. Да и что там могло быть? При отлаженной системе подавления?.. Страх, страх, страх и ещё раз — страх. Плюс контроль. Это работало безотказно. Конечно, у первых колонистов были проблемы: усмирить и внедрить в сознание туземцев новые, устойчивые стереотипы поведения получилось не сразу. Но сила, она всегда права. Жесткая система ограничений, иногда нелепых, полностью занимала головы недочеловеков, не оставляя места для глупостей. Сменилось всего три поколения, а овечье стадо, даже не блея, шло туда, куда его вёл пастух по имени Величайший.

С тихим шипением открылась дверь.

— Приветствую Величайшего! Что новенького? Как там твой "мессия"?..

— Не ори... — поморщился Грэк. — Как у тебя?..

— У меня, как всегда, отлично. Получено. Погружено. Отправлено. А ты всё киснешь. Развлекись, Грэки, развлекись! Что ты теряешь?..

— Отстань, Бери.

— Щелчок пальцами — и наше чучело таких девочек тебе подгонит...

— Заткнись, сказал!

— Ладно-ладно. Молчу. Но всё равно, надо бы чем-то его поощрить.

— За что?.. Мы и так даём ему более чем достаточно. Ему и его людям.

— Неееет... Ты не понимаешь. Он же кто?.. Он не просто правитель, он — На-мест-ник. Наместник Величайшего. И подданные ждут от него чего-нибудь... этакого. Впечатляющего. Что ты хочешь? Дикари. Ну, сжёг он старую ведьму. Так когда это было?.. С тех пор никаких костров, котлов и голов. Обидно!

— Не морочь голову, Бэри, — опять поморщился Грэк, — и перестань орать! Ты же знаешь, у нас каждая пара рабочих рук на счету. Пусть найдёт какого-нибудь прелюбодея и публично отрубит ему яйца. А потом — в рудники.

— Смеёшься?.. Единственный прелюбодей — он сам! Может, отдать ему "мессию"?..

"Мессия" попал в поле зрения Грэка около года назад и, до сего дня, был его единственным развлечением. От своих соплеменников этот странный парень отличался только цветом глаз. Этим-то он и привлёк к себе внимание Грэка, случайно, на одном из экранов. Такие глаза, цвета неба, были у сучки, из-за которой Грэк едва не лишился руки. У всех остальных глаза были тёмными, почти чёрными. Он запретил людям Наместника трогать парня, хотя тот нарушал множество предписаний: ходил с поднятой головой, не зажигал свечу во славу Величайшего, по ночам смотрел на звёзды и залезал на стометровое дерево Ко, на самую верхушку, что-то выглядывая за горизонтом. Что тоже было строжайше запрещено Законом. Ещё "мессия" пытался смущать умы соплеменников "ересью". И это было самое смешное: "канцелярия" Наместника не успевала принимать поток доносителей.

— ..."Мессию"? Ему?.. Нет. "Мессия" стопроцентный кандидат в Белую Комнату. И потом, Бэри?.. Ты что? Хочешь забрать у меня последнюю игрушку?.. Успеется.

— Грэк! Какие могут быть игрушки? До конца срока два месяца с небольшим. Ты хочешь проблемы?.. Ты хочешь платить неустойку?.. Которая сожрёт всё, что мы заработали и даже больше?! Ты меня, вообще, слышишь?.. Наместник недоволен и давно просит помощи! Они перестают опускать головы! Шушукаются между собой, что законы слишком суровы! Вчера ещё двоих сняли с дерева Ко! Доносителей — нет! Всё! Кончились! Доносители! Он тут ходит, мутит воду, а тебе — игрушки?! В Белую Комнату его, пока не поздно!

Голова раскалывалась. Каждое слово, произнесенное Бэром, билось в висках, темени, затылке, норовя разнести черепушку. Это было не-вы-но-си-мо...

— Всё... Бэри... всё... только не кричи... в белую так в белую... отправляй за ним "меркабу"...

Когда-то, ещё в самом начале колонизации, первые "служители Величайшего" обратили внимание на странные фобии туземцев: они панически боялись белого цвета, замкнутого пространства и полной тишины. Так появилась Белая Комната, средство устрашения, работающее безотказно уже много лет. Малозатратное и крайне эффективное. Двух, максимум трёх суток хватало, чтобы полностью лишить разума помещенное туда существо. Сильные и выносливые физически, туземцы оказались психически крайне слабыми. Поначалу всех наказывали "комнатой". Потом разработали Свод Законов и, соответственно, другие виды наказаний. И создали официальную должность Наместника "на зарплате", куда посадили местного "князька". Должность передавалась по наследству, так было проще и надёжней.

Часть экранов уставилась на него пустыми, чёрными глазницами. "Мммда... Хреново..."

Овечье стадо неожиданно взбунтовалось, требуя освобождения своего "учителя": Зу-ар! Зу-ар! Зо-ар! Зу-ар! Зо-ар! Зо-ар! Зо-ар!.. — скандировала толпа. Как он мог не заметить, что стадо сменило пастуха?.. Людям Наместника пока удавалось сдерживать бунтарей; и волнение вылилось всего лишь в несколько разбитых "глаз" Величайшего. Пока.

Сегодня неделя, как "мессия" находился в Белой Комнате. Семь дней! Уму не постижимо! Он не бросался на стены в надежде вырваться, не выл, чтобы услышать хоть какой-то звук, не выцарапывал глаза, чтобы не видеть ненавистный белый цвет. Он спокойно сидел. Или лежал. Не проявляя ни малейших признаков безумия. Семь дней! Сейчас, как показывала камера, он сидел, скрестив ноги.

Зуар сидел, скрестив ноги. Пытка цветом, тишиной и закрытым со всех сторон пространством была почти невыносима. Почти. Потому что отчетливо слышимый голос матери говорил ему: — "Ничего не бойся! Отец тебя не оставит! Ничего не бойся!.." И, ещё: если не открывать глаза, то можно было увидеть звёздное небо. Или те бескрайние дали, что он видел с верхушки дерева Ко. Сколько времени он в Белой Комнате, Зуар не знал, ведь здесь не было ни дня, ни ночи. Временами хотелось вскочить. И бежать! И кричать! И биться о стены!.. И когда это желание сделалось нестерпимым... "Сынок, открой глаза. Открой. Подними голову. И ничего не бойся" Повинуясь голосу матери, Зуар открыл глаза и поднял голову.

Над ним раскинулась сверкающая серебряная паутина, уходящая началом в далёкое звездное небо. И, из этого начала, на тоненькой, сверкающей паутинке спускался маленький, сверкающий паучок. Зуар протянул левую руку и принял паучка на ладонь. "Закрой ладонь!" Опять повинуясь голосу, Зуар закрыл ладонь и почувствовал, как напряглась паутинка. Вспышка! Рывок!..

Когда, после ослепительной вспышки в Белой Комнате вернулось зрение, Грэк увидел, что она пуста.

С тихим шипением открылась дверь.

— Грэк! У нас проблемы! Там та-ко-е... Я был не прав! Надо немедленно вернуть им этого грёбаного проповедника! Ты слышишь?.. Не-мед-лен-но! Грэк!?

— Поздно, Бэри. Поздно, — сказал, не оборачиваясь, Грэк. Крутанулся несколько раз вместе с креслом, повернулся к компаньону лицом и добавил: — Готовь шлюпку, Бэри. Нам с тобой больше нечего здесь делать.

А за его спиной, один за другим, закрывались "глаза" Величайшего.