Цена и плата

В воздухе не витал — плавал — тяжелый удушливый запах, спутать который с каким-либо другим не представлялось возможным. Тут отчетливо пахло смертью — еще не наступившей, но от этого она ощущалась ничуть не слабее. Зловоние издавали даже пол и стены, насквозь пропитанные выделениями человеческого тела и застарелой грязью. Что жить, что умирать, здесь было одинаково отвратительно. Элиан с ужасом оглядел небольшую спальню, когда-то способную похвастаться богатством отделки, а теперь напоминавшую скорее отхожее место, нежели жилую комнату. Сквозь забитое вкривь и вкось окно сюда почти не просачивался свет, редкие тусклые полосы которого, казалось, блекли и выцветали в царившей в этом месте духоте. Из мебели осталась одна только лишь кровать, внахлест застеленная двумя дырявыми простынями, когда-то бывшими кипенно-белыми, а теперь сплошь покрытыми различными пятнами. На них, прикрытая ветхим одеялом, металась в бреду женщина.

Элиану часто приходилось наблюдать наступление смерти. Чаще всего он просто помогал унять страдания — когда отчетливо видел, что время человека пришло, а его миссия — выполнена. Сердце порой сжималось от жалости и боли, но он знал, что все должно идти своим чередом, а доля Хранителя — смотреть со стороны, вмешиваясь лишь изредка, мимолетными касаниями, давая возможности, а не исправляя ошибки.

Из глубины дома донесся громкий смех, а потом и звон разбитой посуды. Нетрезвый мужской голос пророкотал что-то невразумительное, но, без сомнений, похабное, его поддержали новым взрывом хохота, свистом и улюлюканьем. От этих звуков невольно дернулась щека, но Элиан усилием воли заставил себя сосредоточиться на умирающей. Ее страдания казались куда более значимыми, чем жажда справедливого воздаяния. Бард с болью в душе оглядел высохшее, изуродованное беззвучным стоном лицо и протянул руки, собираясь облегчить затянувшуюся агонию.

— Нет, — гулко прозвучало за спиной, и Элиан резко повернулся на голос. Его глаза тут же потемнели от ярости.

— Проклятый! Убирайся, тебе здесь не место!

— Напрасно ты так думаешь.

Высокий плечистый мужчина, с головы до ног закутанный в черный плащ, шагнул к кровати, и Элиан, кипя от ярости, тут же преградил ему дорогу.

— Никогда! Ты не тронешь ее! Она не из твоих слуг, Проклятый, тебе здесь нечего ловить.

— Я не за ней, — покачал головой тот. — Она проживет еще несколько дней. А вот ты пойдешь со мной.

— Что? — возмущению Элиана не было предела. — Я не оставлю ее! Ее муки ужасны, я должен облегчить их! Несколько дней — это невыносимый срок. Я должен...

— Ты не должен вмешиваться, — неожиданно грубо перебил темный. Его плащ на мгновение распахнулся, явив взгляду серебристую рукоять меча, при виде которого Элиана передернуло. Орудие смерти, как и его обладатель, вызывали у него только невыносимое отвращение.

— Это я решаю сам, — жестко ответил он и, не тратя время даром, повернулся к женщине. Его крепко ухватили за плечо и оттащили назад. — Отпусти меня немедленно!

Он слепо отмахнулся, стараясь попасть по ненавистному лицу, но его жалкая попытка не возымела успеха. Пинок по колену оказался куда более эффективен — темный негромко зашипел сквозь зубы и разжал хватку. Элиан немедленно воспользовался этим и, обернувшись, что было силы толкнул его в грудь.

— Убирайся! Ты только и можешь, что убивать и упиваться чужой мукой!

— Да, — согласился с ним темный. — Все, что я умею, это убивать. Я не выбирал этот дар, он сам меня нашел. Как и ты не выбирал становиться светлым. Хочешь помочь этой женщине? А ты знаешь, почему она умирает одна, в то время как за стеной ее муж гуляет с дружками? Ты наблюдаешь только финал ее жизни, но, чтобы возмущаться его несправедливостью, нужно видеть весь путь.

— Можно подумать, что ты его видишь, — упрямо бросил Элиан и с вызовом скрестил руки на груди. — Прошлое закрыто даже от Хранителя! И уж тем более от всяких темных тварей. Не понимаю, почему я не могу уничтожить такую мразь. Отойди, дай мне помочь ей.

— Наверное, потому что я тоже Хранитель, — пожал плечами темный, и Элиан едва не рассмеялся ему в лицо. — Темный, светлый — это все не более чем условности. У тебя — магия жизни, у меня — смерти. Никто из нас не выбирал свою.

— Чушь, — мотнул головой Элиан, внутри которого что-то болезненно дернулось в ответ на эти слова. — Этого не может быть! Хранитель существует только один, и сейчас это я! И я... я...

Он хотел сказать, что не остановится, что обязательно поможет этой женщине, даже если ему придется драться, но темный внезапно отступил в сторону, освобождая дорогу. Элиан удивленно моргнул, не понимая, что происходит.

— Все в мире взаимосвязано, — услышал он. — Все имеет свою цену и последствия. Люди склонны забывать об этом. За что и платят втройне.

— И что это значит? — негромко, растеряв весь свой пыл, поинтересовался Элиан. И в этот момент темный впервые улыбнулся.

— Ты все поймешь, — сказал он и исчез, оставив барда в полнейшей растерянности. Со стороны кровати донесся полный страдания стон, и Элиан, опомнившись, поспешил к женщине.

Та немного пришла в себя, ее выцветшие, блекло-голубые глаза со страхом уставились на барда, склонившегося над постелью.

— Ты... ты... — хрипло прошептала она, и Элиан, желая успокоить, протянул к ней руку, но тут же отшатнулся, пораженный реакцией. Лицо женщины исказилось отвратительной гримасой, губы искривились, исторгнув утробный вой.

— А-а-а-а! У-а-а! — вырвалось из ее рта. Скрюченные пальцы смяли пожелтевшую простыню, а потом сложились в защитном знаке. Элиан потрясенно выдохнул.

— Я помогу тебе, — сказал он, но женщина исступленно замотала головой, не прекращая кричать.

— Оставь, оставь, оставь! — в полубреду шамкала она сухими губами. — Не трогай меня, не трогай! Ты мертва, ты не можешь... Не трогай! Я убила тебя, тебя здесь нет!

— Убила? — словно эхо откликнулся Элиан. Он выпрямился и внимательно пригляделся к умирающей, пытаясь заглянуть в глубину почти потухшего разума. Увиденное потрясло его. Элиан согнулся, терзаемый мучительным спазмом, перед глазами все поплыло от тошноты. Как? Как он не увидел этого раньше?! Женщина страшно захохотала, заметалась по кровати в истерическом припадке, и ее смеху жутковато вторили звуки попойки, проходившей за стеной. Дурнота усилилась. Пересилив себя, Элиан выпрямился и, насколько смог, унял терзавшую женщину боль, а потом опрометью бросился прочь, борясь с головокружением. На улице ему стало легче. Бард без сил сполз по стене прямо на землю и глубоко вдохнул показавшийся сладким воздух.

— Теперь ты понял?

Элиан, не поднимая взгляда, качнул головой.

— Что это было? Что за женщину она видела перед собой вместо меня? — глухо спросил он, дивясь тому, как слабо прозвучал его голос. — Она убила ее, я видел это... Но почему?

— Это была ее сестра, — темный пнул ногой примостившееся у крыльца жестяное ведро, и оно покатилось, издавая неприятный дребезжащий звук. Элиан болезненно поморщился и, рывком поднявшись на ноги, зашагал прочь от прогнившего насквозь дома. Невидимый для редких прохожих, он шел, не разбирая дороги, и только краем сознания отмечал, что мягким звукам его шагов вторят другие — резкие и четкие.

Элиан так и не понял, как оказался на набережной, но вид темной воды, лениво текущей в объятиях сковавшего ее камня, оказался на редкость успокаивающим. Он остановился, переводя дыхание и стараясь не смотреть на размытую тень, маячившую за спиной. Домра сама собой легла в руки, и над рекой полились чистые, нежные звуки.

— Спой, — простое слово прозвучало не как повеление, а словно мольба, и Элиан даже ни на секунду не задумался о том, для кого поет. Строчки соткались сами собой.

Бывает лишь час до рассвета,

Ничей, заколдованный час,

Когда Тьма сменяется Светом,

И тает в рассветных лучах.

Она отступает не сразу

И, в тайне любуясь на Свет,

Росы рассыпает алмазы

И жаждет улыбки в ответ.

А Свет — развеселый повеса,

Лаская шумящий ковыль,

Раскинет по вечному лесу

Ночную алмазную пыль.

Бывает лишь час до рассвета...

Глаза смотрят прямо в глаза.

— Привет. Снова искорки света?

— Привет. Снова все для тебя...

— Красиво, — произнес темный. Цепляясь на ограждение, он так сильно перегнулся через него, что, казалось, еще чуть-чуть и он бултыхнется прямо в воду. Элиан с напускным равнодушием пожал плечами, показывая, что его ничуть не тронула похвала. Пальцы, между тем, бездумно перебирали струны, мелодия растекалась в воздухе словно тонкий аромат цветов, насыщая его свежестью.

— Почему она убила свою сестру? — вопрос сорвался с губ сам собой, разбив воцарившееся очарование. Проклятый повернул голову и посмотрел на барда темными, почти черными глазами, от взгляда которых моментально перехватило горло.

— Из любви и ревности, — прозвучало в ответ, и Элиан едва не порвал струну неосторожным движением. — Тебя это так удивляет? Светлый... Ты мало видел. Ты не слышишь людских просьб. В них очень мало света. Она всего лишь хотела замуж за жениха сестры. Любовь... Люди оправдывают ею любые низости.

— Она убила ее? — зачем-то переспросил Элиан, прекрасно зная ответ, в который у него никак не получалось поверить. — Родную сестру? И это... расплата? Ты наслал на нее болезнь?

— О, нет! — темный едва заметно улыбнулся, будто Элиан сказал что-то смешное. — Я уже сказал тебе — все имеет цену и последствия. За свое счастье она заплатила жизнью сестры. Но ее муж оказался неважным человеком. Он узнал обо всем и всю жизнь держал ее на привязи этой тайной. Бил, издевался, гулял, приводил подруг и дружков. Кто бы не слег от такой жизни?

— Получается, она сама... — ошарашено выдохнул Элиан и закрыл лицо руками. — Она сама определила себе итог. Но почему ты не пускал меня к ней?

Темный молчал. Он, не отрываясь, смотрел на воду, раздумывая о чем-то, а потом тихо произнес:

— Я был не прав. Возмездие должно свершаться, но... милосердию тоже есть место. Может, оно научит даже лучше справедливой кары. Спасибо.

— За что? — уже в который раз за вечер удивился Элиан. В ответе темного не было издевки.

— За песню. Прощай.

— Стой! — опомнился бард, когда темный отошел на несколько шагов. — Ты же ничего не рассказал про то, откуда взялся! Ты Хранитель? Как ты им стал? Как тебя зовут?

Он бросился было следом, но замер, остановленный выразительным взглядом черных глаз.

— Меня зовут Ноа, — сказал Проклятый и исчез, оставив Элиана сотрясать воздух бессильными ругательствами. Какая наглость!

— Ну, погоди, — словно змея, прошипел бард, кипя от праведного гнева. — Я тебя найду, тварь ты темная! Ты у меня на все вопросы ответишь.

Бормоча себе под нос, Элиан закинул домру за спину и решительно зашагал по набережной. Перемещаться, подобно тому, как это сделал Ноа, он категорически не любил, предпочитая использовать собственные ноги, — так он мог видеть гораздо больше. Однако, как выяснилось, далеко не все.

Лгал ли темный, называя себя Хранителем, или, по какой то прихоти Мироздания, действительно являлся им?

Откуда взялись слова странной песни, будто всплывшие из глубины души, в которой что-то откликнулось в ответ на нехитрую просьбу?

Почему внутри поселилась пустота, которую не могла заполнить даже музыка?

Элиан злился, не находя ответов. Теперь он смотрел вокруг куда внимательнее, словно искал что-то в лицах встречавшихся на пути людей. Его песни погрустнели, музыка все чаще заставляла щемить сердце, и люди плакали, слушая его голос.

Небеса за меня отболят и отплачут дождями.

Я к тебе не вернусь, и не трать понапрасну молитв.

Я в том городе грез, о котором мы в детстве мечтали.

Здесь свободны ветра, вечно зелены ветви олив.

Я не знаю когда, где друг друга с тобой потеряли.

Из распавшихся рук нервной птахой любовь сорвалась.

Все забыто давно. Как заклятье себе повторяли:

Мне уже все равно. На душе только кошка скреблась.

Не вернуться туда, где все было так истинно верно.

Есть пути, по которым нельзя возвратиться назад.

Все погибло давно, и осталось одно неизменным:

Этот город мечты, где с тобой я бы встретиться рад.

Небеса за меня отболят и отплачут дождями,

И в шептании ветров ты услышишь однажды слова:

Стала черной земля тех дорог, что легли между нами.

Я здесь, на распутье миров, ожидаю тебя.

— Красиво.

Черный плащ мазнул по бедру, когда его обладатель опустился рядом с закончившим песню бардом. Лезвие меча гулко брякнуло об подвернувшийся камень, а затем все снова смолкло, и только журчание ручья нарушало тишину. Закатное солнце красило небо в багряные цвета, и его отблески ложились на воду беспорядочными мазками кисти сумасшедшего художника.

— Эта песня не предназначалась для чужих ушей, — нехотя заметил Элиан. В ответ ему донесся негромкий смешок. Клерик устроился поудобнее и плотно запахнулся в плащ, спасаясь от вечерней прохлады.

— А я и не чужой. Спой еще что-нибудь, Светлейший. Расскажи мне о нем. Что случилось после того, как вы разошлись?

— Я встретил тех, кто называл себя его последователями и слугами, — после паузы ответил Элиан, и Кэррен затаил дыхание. — Они убивали во славу Проклятого. В тот день я объявил ему войну...