|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
"Ты единственный, кто решает, каким будет путь". Голос Марианна Кросса, генерала, покойного генерала и твоего учителя, звучит и звучит в пустой комнате. Голему всё равно сколько раз прокручивать одну и ту же запись, но тебе-то не всё равно, слова раз за разом въедаются в душу, и ты наивно надеешься, что многократным повтором одного и того же сможешь понять, почему тебе кажется...
... кажется, что на самом деле, уже всё кончилось. Ты вгоняешь ногти в деревянный настил, пытаешься уцепиться и подтянуться, осталось ведь совсем немного, надо только сделать усилие, ещё одно, последнее, и всё закончится. Правый глаз заплыл и ни черта не различает, кто ещё там есть в комнате, кроме тебя, и почему этот кто недвижно стоит и смотрит, как ты харкаешь кровью на обгорелые доски и корёжишься, подволакивая ногу, но не делает ни шагу к тебе, чтоб помочь. "Наблюдатель", — ты думаешь о нём зло, но на самом деле, ждать помощи всё равно не приходится, ни от кого нельзя ждать помощи сейчас, рассчитывать стоит лишь на себя, да ещё на то, что самый твой дорогой человек всё-таки успел уйти достаточно далеко, а главное — успел остаться человеком, что...
... что ты уже это всё слышал, и нет, не пять минут назад, и не два дня, и не месяц, а годы и годы, в одном из тех нелепых снов, от которых наутро остается только горечь во рту и яркая картинка под веками, да и те поспешно уходят, растворяясь в ярком настоящем. Ты вслушиваешься в слова, повторяешь эхом: "Иди вперёд", — как будто в этом эхе кроется верный ответ на все твои вопросы. Иди — жалей о сделанном, а не о том, на что так и не решился. Иди — прокладывай свой путь, если чужие дороги тебя не устраивают. Иди — легко, ты ведь уже натер мелом подошвы, так что смело можешь шагать по канату над пропастью. И не унывать, потому что никто не пойдет следом за тряпкой и нытиком. Несомненно...
... несомненно радует, и ты даже позволяешь себе ухмыльнуться, потому что этот блеф тебе удался выше всяческих похвал. Брат бы тобой гордился, если бы видел сейчас эту ухмылку, потому что слёзы — это слабость, а улыбка — сила, пусть даже такая нелепая, но ты цепляешься за неё сейчас так же, как цепляешься ладонью за стену, загоняя занозы, но обретая опору. Если ты можешь улыбаться, значит, ты не проиграл. Раз, два, три, але оп! Ты встаешь на колени, сам себя поздравляешь с успехом и оглядываешься по сторонам, потому что теперь осталось только продержаться...
... продержаться будет нелегко, но ты же умеешь улыбаться, ты же с детства помнишь, отец не раз говорил тебе, что улыбка — ключ к человеческим сердцам, а главное — и к твоему тоже, потому что если старательно "тянуть лыбу" хоть сколько-нибудь времени, боль отступает, и ты видишь нелепость ситуации и начинаешь искать выход, или её абсурдность и понимаешь, что пора остановиться, а иногда и то, и другое разом — и вот тогда-то тебя и накрывает жаждой жить и сражаться дальше. Ради тех, кто тебе дорог. Ради них, и ради себя, себя-настоящего, а не тени прошлого, о которой ты ничего не знал до...
... до возвращения друга, потому что только ему ты можешь доверить последнюю часть мозаики. Когда ты думаешь о нём, как о друге, тебе становится даже капельку смешно, а Память напоминает, что если ною смешно — значит, по-настоящему больно. И ты думаешь о том, что друзья — это сложно, непредсказуемо и действительно больно, и так по-человечески, на самом-то деле. Так же по-человечески, как и семейные привязанности, которые ты уже давно оплакал, как того и требовала Память, которая не пожелала сделать скидку на то, что смерть в семью ты позвал сам и был ей рад. Ты думаешь, как это забавно, что улыбка на твоей лице сейчас искренняя, а остатки слёз — вымученные. И как будет жаль, если эту шутку так никому и не удастся оценить, если не представится подходящего случая...
... случая, исказившего твою жизнь. Ты щуришься и невидящим взглядом смотришь в окно, пытаясь не спорить с самим собой о том, была ли эта жизнь когда-нибудь твоей. Ты рассматриваешь маячащую за спиной тень и мысленно собираешься пожелать ей, ему подохнуть ещё пару раз, но тебя останавливает глупое чувство, что ты пожелаешь это самому себе. Ты щуришься, а уголки губ едва заметно подрагивают и тянутся вверх. Интересно, что будет если пересказать...
... пересказать её и посмеяться вместе. Ты ведь очень хочешь, чтоб вы снова были вместе. Однажды. Когда дойдёте, наконец, до последнего рубежа, и ты улыбнешься, почувствовав себя всесильным, а друг отпустит по этому поводу какую-нибудь колкость, а брат успокоится и перестанет бояться, а старик всё также будет курить свою трубку, как сейчас. Ты не думаешь, что может случиться, что ты дойдешь туда один, нет-нет, ты ведь столько сделал, чтобы всё получилось, как надо, ты всё просчитал. Но ты даже не допускаешь и той мысли...
... мысли, которые сейчас мечутся в голове, теснятся, путают свои и чужие воспоминания? Что будет, если их пересказать Линку, что он будет делать, законспектирует ли в свой блокнот или опять посмотрит устало и переспросит:
— "Маска Маны", значит? Вежливая улыбка как маска, я это понимаю... — ничегошеньки не понимая, на самом деле.
— Маска? Нет, — ответишь ты. — Я всегда улыбаюсь искренне.
И ответишь правду, в которую всё равно никто не верит.
Да ты и сам-то веришь?
... что можешь не дойти?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
