Часть 6 Глава 1.2

Было очевидно, что вторая часть столкновения с немецкой бронетанковой дивизией прошла не так гладко, как первая. Признаться, я считал машины, и на данный момент ни один из них не был вне игры, но десяток повреждений брони, выбитые фары и пара поврежденных перископов, показали, что немцы пытались защищаться и добились нескольких попаданий. К счастью, их оружие было не очень эффективным.

Боевые люки всех машин постепенно открывались, и все больше и больше людей с явным облегчением выдохнули. Я беспокоился о потерях, но заметил только одну, раненый пехотинец из Борка. Это не могло быть слишком серьезное ранение, так как солдат своим ходом шел к лазарету. Я поприветствовал командиров, выслушал их доклады и дал им немного отдохнуть, а затем по традиции провел инструктаж.

Мимоходом я заметил, что недалеко от посадочной площадки Вилгат разговаривал с Нэнси. Они оба как мне показалось, получали огромное удовольствие от беседы. Нэнси весело смеялась, что-то с азартом произнес лейтенант. Он даже коснулся руки капитана, казалось бы, непреднамеренно. Она не протестовала. Я повернулся и быстрым шагом направился к противоположному концу лагеря.

На самом деле, уже полностью рассвело. День обещал быть прекрасным, солнечным. Я не заметил на небе ни одного облака, чтобы скрыть нас от любопытных, воздушных глаз. Савицки даже не стал дожидаться приказа, а сразу же погнал людей маскировать технику и транспортные средства, а пополнение боеприпасов началось с зенитной установки.

В любом случае они не были большим дополнением. Во время боя зенитчики выпустили несколько снарядов по наземнм целям, потому что, насколько я знаю, над полем боя не появилось ни одного самолета.

Что, как я полагаю, быстро изменится, поскольку удивление немецкого командования начнет скоро проходить. Мы устроили им ужасный переполох, разбив всю дивизию, но безусловно штаб армии, встревоженный поступающими сообщениями о разгроме, начнет поиск того, кто совершил ночное нападение. И он направит туда свои военно-воздушные силы и будет тщательно искать, исходя из верного в остальном предположения, что ночной противник, достаточно сильный, так как за четыре часа, чтобы перерезал хребет бронетанковой дивизии, и он не мог исчезнуть как призрак. Постепенно в лагере наступила тишина, зенитчики бдили на своих постах, радары тщательно прочесали небо, а повара принялись за ранний завтрак, или — как можно было бы сказать будет — очень поздний ужин.

Старший капрал Юзеф Галась, как хорошо известно, обладал удивительной способностью к внезапному появлению из ниоткуда. Таким образом, когда я стоял на краю взлетно-посадочной полосы и оценивал качество маскировки вертолетов, возник передо мной совершенно неожиданно, в компании с капралом Куприсом, стоящим рядом с ним.

— Покорно докладываю, подполковник, что сейчас самое подходящее время, — доложил капрал громко и четко.

— Я тоже думаю, что самое лучшее. Но для чего конкретно? — спросил я.

— Об установлении контакта с главнокомандующим. — Он посмотрел мне в глаза. — Здесь ночью все прошло очень хорошо, подполковник, и мы должны воспользоваться этим. Наши люди должны использовать, — поправил он себя.

— Ну... А как вы представляете себе установление контакта? — Разговор обещал быть серьезным, на стратегическую тему, поэтому мое лицо приняло сосредоточенное выражение, соответствующее ситуации.

— Я установлю связь. Я обещаю вам. И вы полетите в Варшаву на встречу.

— Я понимаю. — Я улыбнулась. — Вы установите связь. И я полечу на беседу с маршалом Рыдз-Смиглы.

— Я знаю подполковник, что это будет нелегко. Они могут не верить нам, они могут сбивать нашу технику, они могут. Ну, разные вещи могут. Но мы должны быть последовательны, подполковник. Что с того, что мы уничтожим одну или даже две немецкие дивизии? У бошей есть резервы, они обязательно их выставят, и в лучшем случае это веселье продлится немного дольше. Нет… — Он покачал головой. — Мы должны проучить их повсюду.

— Послушай, Галас, — сказал я совершенно серьезно. — Я согласен, что если мы сказали А, то должны сказать Б. Ну, предположим, мы каким-то образом заставим пригласить себя в их штаб и каким-то образом доберемся до Варшавы. Но что дальше? Что я скажу маршалу Смиглы?

— Правду, подполковник. Вы просто скажете ему, что мы — польская армия из две тысячи седьмого года, и у нас есть машина времени. И мы прибыли, чтобы помочь ему. В качестве доказательства он может взглянуть на наш вертолет. Ведь он лучше всех знает, что у его армии ничего такого нет и быть не может. И если он свяжется со штабом армии "Лодзь», у них уже должны быть отчеты от Филиповича, я сказал нашим ребятам, что сидят там, чтобы они точно доложили полковнику о ходе боя — они подтвердят, что 4 Бронетанковая дивизия была разбита, и вряд ли это сделали гномы?

— Хорошо. Предположим, в чем я ильно сомневаюсь, что он поверит. На его месте я бы скорее поверил в марсианское вторжение. Но ладно, пусть будет так. И что дальше? Он должен изменить весь план войны, только на основании рассказа какого-то новичка из ниоткуда?

— Я покорно докладываю, что так оно и есть, подполковник. Его план вот-вот рухнет, и Силезия, и Мазовия, и Померания тоже. Я думаю, он уже знает, что она может быть тонкой. И пан будет приводить только рациональные аргументы...

— Какие аргументы? — спросил я. — В конце концов, у меня нет альтернативного плана войны.

— Но у меня есть. — Галас улыбнулся. — У меня все до последней карты, пан подполковник. Однажды я даже составил такую карту, типа "Что бы я сделал на его месте?". Если мы возьмем себя в руки, вся наша группировка может быть восстановлена за три или четыре дня, и мы тоже не собираемся зевать, не так ли? Мы разобьем эти два моторизованных корпуса. Генерал Кутржеба нанесет удар из Большой Польши, и всему центральному фронту, безусловно, удастся хотя бы удержаться,

если не вытолкнуть бошей за границу.

— А на севере и юге?

— Конечно, подполковник, это нелегко. Вы должны убедить маршала, что надо несколько баранов убрать из команды, и поставить других сознательных, но все это можно сделать…

Галас покраснел от волнения. Если бы он мог, он бы наверное потянул бы меня за рукав мундира. Он сам был как один большой и рациональный аргумент. Вместо того, чтобы смеяться над ним и послать обратно ко всем чертям, я вполне серьезно подумал, что в этом безумном разговоре был смысл. И даже очень много. Не говоря уже о том, что я смогу написать в своем резюме: "Лично вел переговоры с главнокомандующим, маршалом Рыдз-Смиглы".

— Хорошо, — сказал я. — Послушай, Галас. Установите связь и объявите меня как высокопоставленного представителя британского военного министерства, который командирован Правительством Его Величества для обсуждения стратегической ситуации и вылетел в Варшаву с двумя специальными бортами. Согласитесь, что мы приземлимся…, кстати где находится ставка главнокомандующего?

— На улице Раковецкой, на окраине города Поля Мокотовске.

— Там мы и приземлимся. Я сам пойду к маршалу и как только он меня примет…

— Ужасный риск — засомневался Галась.

— Ну, конечно, — ответил я. — Но есть ли у вас идея получше? При том, чтобы они нас не сбили над Варшавой, потому что, может быть зенитчики не будут во время оповещены о пропуссе меня в штаб-квартиру. Потом, когда я встречусь с маршалом, мне больше не понадобится никакое притворство.

— Черт, у вас даже нет никаких документов. Кроме того, такое объявление, вероятно, должно пройти по дипломатическим каналам, не так ли? А если они проконсультируются с британским послом?

— Пусть они посоветуются. Вы объявите миссию совершенно секретной, и поэтому будет неудивительно, что у меня нет документов, это на тот случай, если я попаду в руки врага, бла-бла-бла…

— Верно, пан подполковник. Они действительно готовы цепляться за любую надежду на то, что Запад нападет на Гитлера с другой стороны. Они примут вас с распростертыми объятиями, вот увидите.

— Правильно. Мы вылетаем через час, то есть около шести. И еще кое-что. Вы должны закрасить шашечки на фюзеляжах, а поверх них нанесите круги RAF. Вырежьте трафарет из картона или чего-нибудь....

— Правильно. — Он подпрыгивал от радости. — Я займусь этим прямо сейчас. Подполковник, у меня еще одна просьба. Вернее, это сделал капрал Куприс.

— Ну?

— И... эээ... это, — заикался Куприс, — подполковник, я хотел бы попросить вашего разрешения на участие в этом полете.

— И ради чего? — Я был крайне удивлен. — Вы тоже любите историю?

— Нет. Но моя семья погибла во время бомбардировки 5 сентября, как раз в Варшаве. В живых остались только моя мать, ей было шесть месяцев, и один дядя, который спас ее. И бабушки, и дедушки, и куча теть и дядь... Например, я бы предупредил их и сказал, чтобы они ушли куда-нибудь.....

— Ты же, из Зирардова?

— Ну, да, но мать из Варшавы!

— И что, вы пойдете, постучите в дверь, скажете, чтобы они убирались, потому что послезавтра будет бомбардировка, во время которой они погибнут и они послушают вас?

— Я что-нибудь придумаю, — нервничая настаивал он. — Я хочу попробовать, потому что несколько человек могут сохранить...

— И вместо них умрут несколько других. — пробормотал я, чувствуя, как бессмысленен весь этот разговор. — Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть, пан подполковник. Я самый младший из моих братьев и сестер. A маме было больше сорока двух лет, когда она родила меня....

Началось. От теоретических рассуждений о создании новой истории мы перешли к действиям. Мы спасем чью-то жизнь, они дадут другую жизнь, и мы обнаружим это в своем времени. И половина состава храброй польской нации уже отличается от того, что было два дня назад. Что я говорю, какие два дня назад? Два дня назад было тридцать первое августа тридцать девятого года! Да... Случайно не тридцать первое августа две тысячи седьмого года? — Хорошо, — сказал я, не успев обдумать это дальше. — Через час сбор у вертолета капитана Ветеска. А теперь убирайся с глаз моих.