Мелодия тьмы, глава 1-17

Глава 1.

Это снова произошло, уже в третий раз подряд. Первая ночь была самой спокойной, я лишь ощущала тяжесть в груди, словно чья-то большая лапа наступила на меня. Дышать было тяжело, я понимала, что нужно проснуться, открыть глаза, но не могла пошевелиться. Никогда не думала, что это так сложно — открыть глаза в полузабытье, на границе между сном и реальностью. В первую ночь меня спас лай бездомной собаки, раздавшийся за окном, от которого я проснулась. Тогда тяжесть в груди мгновенно исчезла, оставив следы в виде капелек пота по всему телу.

Вторая ночь была страшнее. Мой мозг опять проснулся раньше организма, и я снова не смогла открыть глаза. Непонятная тяжесть во второй раз свалилась на грудь, легкие с трудом впускали воздух внутрь себя, но это было еще не все. Я ощутила присутствие существа, который был настолько чужд нашему миру, что пространство вокруг него вибрировало от напряжения. Ужас сковал мое тело, я закричала сама себе: 'открой глаза, это всего лишь сон! Стоит открыть глаза — и все исчезнет!'. Мой мозг убеждал, что я сплю, что в комнате никого нет, мне все это кажется, а тело напряглось до предела. Я беззвучно кричала, ничего не видя в темноте ночи, и отчетливо ощущала, как тьма все ближе подползает к моей кровати. Беспомощное тело, парализованное от страха, не смогло взмахнуть руками и прогнать это жуткое существо, от которого веяло неминуемой смертью. Мрак кошмара уже коснулся моих рыжих волос, разметавшихся на подушке, его дыхание коснулась лица и... тонкий, противный писк комара, промчавшегося мимо уха, спас меня. Я резко открыла глаза, подскочив на кровати. Сердце бешено колотилось, вспотевшие ладони в панике прихлопнули источник звука в темноте, и свет фар припозднившейся машины веселыми лучиками прополз по потолку. Всего лишь сон. Никакого монстра в комнате не было.

Помнится, я включила свет, залезла в шкаф и трясущимися руками вынула припрятанные сигареты из кармана мохнатой шубы. Попытка бросить курить под давлением обстоятельств с треском провалилась. Плевать, что девушкам нельзя дымить сигаретами, плевать на здоровье, когда ночью сама чуть коньки не отбросила. Я вышла на балкон, закурила и истерично заржала. Потом заплакала. Потом подумала, что окончательно свихнулась, затушила сигарету и спокойно пошла спать. Больше в ту ночь мне ничего не снилось.

Все закончилось, или, вернее, началось, в третью ночь. Я снова поняла, что зависла на границе между сном и реальностью, но уже не пыталась сопротивляться силе, сковывающей тело. Сердце бешено стучало от страха, придавленное непонятной тяжестью, ужас происходящего сковал все мышцы, дышать опять стало тяжело. Я постаралась загнать панику в самый дальний угол и прислушалась к тишине в комнате. Монстр не заставил себя долго ждать. Хоть глаза мои были крепко закрыты, я отчетливо видела, как сквозь щели в окне проползают темные щупальца. Они клубились, дымились черными кольцами, и тянулись к моему телу, желая захватить беспомощную жертву в плен.

Это сон, твердила я себе, с трудом контролируя волны страха, раскатывающиеся по телу. Вслед за щупальцами сквозь стекло проникло нечто туманное, которое быстро уплотнилось до фигуры. Как будто разрывая границы реального мира, в клубящейся тьме медленно проявилось лицо. Длинный, крючковатый нос, серая, бородавчатая кожа, которая, подобно застывшей маске, белела в темноте. Лицо старика, морщинистое, отвратительное, странно улыбалось, растягивая потрескавшиеся губы через отвисшие щеки почти до ушей.

Это всего лишь ночной кошмар — продолжала я твердить себе. Надо всего лишь проснуться. Фигура тьмы с лицом старика, как безногая медуза в океане, подползла к кровати, протягивая восемь щупалец вместо рук вперед. Нечто холодное, безжизненное коснулось моего лба, и я заорала от ужаса. Вернее, попыталась заорать, но горло не издало ни звука — тело было погружено в глубокий сон.

'Прочь', — мысленно кричала я, пытаясь вскочить с кровати и убежать, но все было бесполезно. Ледяные щупальца проникли сквозь кожу на груди и коснулись сердца. Невероятным усилием воли я заставила себя открыть глаза. Лицо старика зависло как раз над моим лицом, наши взгляды встретились. Мое сердце в последний раз вздрогнуло и замерло...

Странно было видеть, как собственная душа отделяется от тела. Старик выдернул ее из сердца своими ледяными щупальцами, оставив напоследок пустоту. Моя душа не была белой, светлой, или золотистой. Она была как тень, которая вдруг оторвалась от пола и встала вертикально вверх. Понимание того, что моя душа существует на самом деле, и что она настолько... равнодушная к собственному телу, неприятно кольнуло сердце. Как только она вырвалась из материального организма, она тут же забыла о нем. Словно и не прожила вместе с ним единым целым двадцать лет. Это стало ясно потому, что душа решительно двинулась вперед, подальше от меня, и, хоть у нее не была лица, я откуда-то знала, что она даже не обернулась назад, на распластанное по простыням тело, которое странным образом продолжало жить. Даже мертвая рыба может еще долго дергаться в предсмертных судорогах. Мой мозг начал угасать, словно лишенный того, благодаря чему он работал, думал и жил.

Старик со злорадным любопытством наблюдал за движениями полумертвого тела, наслаждаясь бесплатным представлением. И тогда я отчетливо поняла, что это уже не было сном. Смерть нанесла мне визит, решительно вырвав душу из физической оболочки. Но я не готова была принять приговор, мое угасающее сознание вцепилось в дикое желание выжить. Я хочу жить! Хочу дышать, говорить, ходить по земле, встречать восходы, чувствовать биение сердца, слышать шум дождя, шелест листьев. Я хочу быть!

Мои глаза поймали тонкую нить, что связывала душу с телом, которая с каждым мгновением становилась все тоньше. Я собрала все свои силы на один рывок и сделала это. Не смотря на гигантское усилие воли, я не смогла поднять руки и вцепиться пальцами в тонкую нить, но мне удалось прохрипеть лишь одно слово:

— Назад!

И этого оказалось достаточно. Моя душа оказалась на удивление послушной. Я еще выдыхала воздух после отчаянного крика, а она уже рванулась обратно, шустро подскочила и влилась в тело. Мое сердце дрогнуло, невидимые сети, что сковывали движения, испарились без следа, принося облегчение мышцам. Окончательно проснувшись, я села на кровати и злобно уставилась на застывшего в воздухе под потолком старикашку.

— Убирайся отсюда, ублюдок!

Дальше пошла нецензурная лексика из моих уст, мерзкий старикашка уже не казался таким страшным, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не прихлопнуть его, как назойливого комара сутки назад.

Старик же задумчиво посмотрел на меня, потом вдруг неприятно ухмыльнулся, хлопнул в ладони. После хлопка его расплывчатое тело приняло более четкие очертания. Тощий, в грязных обносках, с железным протезом вместо левой ноги и с горбом на спине он стал еще омерзительнее. В расплывчатой форме он был просто красавцем по сравнению с реальной формой. И не вонял так сильно потом.

— Какая жадная, — прогнусавил он.

— !!!

Не обращая внимания на мою ругань, старик раздвинул губы в беззубой улыбке и захихикал. Он протянул руку и коснулся моего лба:

— Забвение по крови и памяти.

Темно-синяя вспышка на миг ослепила глаза, я отчаянно заморгала, пытаясь восстановить зрение.

— Хи-хи-хи!

К тому времени, как я начала видеть, старик исчез, а его мерзкий смех эхом продолжал звучать в ушах.

Я протерла виски, сомневаясь в собственном здравом уме, потянулась к сотовому телефону на тумбочке возле кровати и посмотрела на часы. Полшестого утра. Небо на востоке уже начало светлеть, приближался новый день, такой же хмурый, что и вчера. Уральская осень уже неделю радовала дождями.

Накинув халат, я вышла на балкон и закурила. Прошлую ночь еще можно списать на временное помутнение рассудка, но то, что произошло пять минут назад, уже серьезно. Черт, а услуги психолога совсем не по моему карману.

— Ты чего не спишь? — раздалось за моей спиной.

Я резко обернулась. Мама стояла босиком на пушистом ковре и хмуро смотрела на сигарету в моей руке.

— Ты же бросила полгода назад. Кошмар приснился? Отец почувствовал запах дыма и разбудил меня. Или проблемы в консерватории?

— Все нормально, мам. Правда. Мам, ты же знаешь, что я не люблю курить при тебе. Мне неприятно.

Мама потянулась, зевнула, потерла глаза и отвернулась:

— Пойду, чайник поставлю. Раз уж все встали, яичницу сделаю.

В коридоре послышались тяжелые шаги отца, раздался шум воды из-под крана на кухне, мяуканье голодного кота. Обычный день моей обычной, ничем не примечательной жизни начался. Я затушила сигарету и пошла умываться.

Странности начали происходить позже, когда я уже подъехала к серому зданию консерватории, в котором обучалась на преподавателя по классу фортепиано. Уже давно я поняла, что особых талантов к музыке у меня нет, но такие предметы, как физика или геометрия были вовсе недоступны моему пониманию. Не сказать, что выбор пути произошел из любви к искусству, но куда уж занесло, туда и плыву.

Странности начались сразу, как я переступила порог и натолкнулась на выбегающего на улицу знакомого флейтиста.

— Привет! — я была сама вежливость.

Парень с обалдевшим выражением лица поглядел на меня, как будто впервые видел, почесал в затылке и побежал дальше. Меня проигнорировали? Я с недоумением пожала плечами и потопала вперед. Первым у меня стоял класс по специальности, кабинет 213, с ядовито-зеленой дверцей, оббитой драпом. Я потянула ручку на себя...

— Музыка — это все! Мир не смог бы жить без нее, зачах в серости, утонул в вакууме тишины, застыл без движения! Все пропитано нотами, интервалами, ритмами, тактами, случайными аккордами. Как чудесно звучит мелодия жизни! Шум припозднившейся машины за окном, топот ног ребенка из соседней квартиры, звук льющейся воды из-под крана. Волшебно, непредсказуемо, загадочно!

Я громко зевнула и прервала душевные излияния своего преподавателя:

— Доброе утро, Виктор Сергеевич!

Седоволосый, приятный мужчина около пятидесяти лет оторвался от созерцания потолка и опустил вознесшиеся вверх руки.

— А, Василиса, это ты. А что, уже девять? Что-то я заработался.

Угу, заработался. Мой преподаватель личность своеобразная. У него давно уже мозги съехали на почве любви к музыке, он мог часами говорить ни о чем, вздыхая, ахая, и воспевая семь простых нот. Вся консерватория смеялась над его повадками. Он был невероятно рассеянным, безобидным, и совершенно равнодушным человеком до всего, кроме музыки. Рахманинов был его кумиром, впрочем, как и Шопен, и Лист, и Моцарт.

— Ты выучила ту часть, что я задавал? У тебя хорошо получается читать с листа, но почему ты никак не можешь запомнить сами ноты? Не понимаю. Совершенно не понимаю!

Я согласно закивала головой, порылась в сумке и достала ноты. И тут мне послышался знакомый мерзкий смех старикашки из моего ночного кошмара. Я вздрогнула от неожиданности, уронив крышку рояля назад, и невольно дернулась в сторону. Мой локоть затронул руку преподавателя, и дальше произошло нечто такое, отчего у меня вновь возникли сомнения по поводу собственного рассудка. Виктор Сергеевич вдруг застыл на месте, раскрыв рот. Дунул осенний ветерок в открытую форточку, шевельнув волосы на его затылке, мне даже показалось, что пространство в какой-то момент поплыла дымкой. Я сморгнула. Все было как обычно. Два фортепиано в классе, столик, заваленный нотами, пыльный кактус на широком подоконнике, и растерянно моргающий посреди кабинета преподаватель.

— Извините, — поспешно пробормотала я, вновь поднимая крышку рояля.

— Хм... — ответил Виктор Сергеевич. — А зачем я пришел в такую рань? У меня же нет с утра никого. Ладно, раз уж пришел, поиграю немного. А, девушка! Простите, а вы кто?

Моя челюсть медленно поползла вниз.

— Виктор Сергеевич! — ошарашено произнесла я. — У меня же сейчас занятия у вас! Я Василиса Ковалева!

Преподаватель нахмурился:

— Ваше имя мне ни о чем не говорит. Выйдете, пожалуйста, из кабинета. Вы мне мешаете.

Он присел на стул за инструмент, глубоко вздохнул и легко коснулся клавиш. Весенний вальс Шопена зазвучал в классе, оживляя мир вокруг.

Ну, это уже слишком! Я рассердилась. Он всегда был чудиком, но так издеваться над своей собственной ученицей!

— Виктор Сергеевич! — рявкнула я в самое ухо учителя. — Что за шутки?

— Вы еще здесь? — не отрываясь от клавиш, сердито спросил преподаватель. — Освободите кабинет! Немедленно!

— Виктор Сергеевич, мать вашу! Вы что, издеваетесь надо мной?

Звуки вальса были мне ответом.

Я сунула ноты обратно в сумку и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Что за чертовщина твориться? Портреты великих композиторов, развешенные на стенах коридора, культурно промолчали.

— Э? Васька? Ты что здесь делаешь?

В комнате отдыха уже сидела одна их моих подруг, Ольга, обучающаяся по классу домры.

— Мой препод совсем с ума сошел! — злобно рыкнула я. — Прикинь, он сделал вид, что знать меня не знает! Сначала поздоровался, спросил, выучила ли я этюд, а потом сел за фоно и сам начал играть. Я ему 'Виктор Сергеевич, у нас урок', а он — 'освободите кабинет'!

— Вот это да! Совсем свихнулся старик. Шизик, он и есть шизик. Да ладно, забудь про него. Слушай, я вчера пропустила МХК (*прим. автора — мировая художественная культура), что там было?

Где-то с полчаса мы с ней болтали о биографии Мусоргского и 'Могучей кучке'(*прим. автора — творческое содружество российских композиторов конца 1850-х — начала 1860-х гг., состоящее из пяти композиторов), потом о преподавателе по МХК, потом стали перебирать косточки общим знакомым. А затем... Мне вновь послышался этот противный звук — хихиканье старикашки из ночного кошмара, от которого мурашки пошли по коже.

Я испугалась не на шутку и подскочила на диванчике, где сидела.

— Ты чего? — озадачилась Ольга, отрываясь от написания каракуль в толстой тетради.

Она сидела за столом, старательно переписывала вчерашнюю лекцию, и болтала ногами, сидя на высоком стуле.

— Да так. Оль, ты сейчас ничего не слышала?

— Да нет. А что? Кто-то громко пукнул в коридоре?

Шутка подруги прошло стороной, я быстро заходила по кабинету.

— Ты какая-то нервная, — ткнула в мою сторону шариковой ручкой подруга.

От рывка колпачок от ручки сорвался с места и упал к моим ногам. Я нагнулась, подбирая его.

— Осторожнее надо быть, — буркнула я, отдавая колпачок ей. — Ой, у тебя руки холодные, ты что, замерзла?

Ощущение от прикосновения к ее пальцам были такими же, как будто я коснулась сосулек на крыше.

— Здесь окна закрыты, — продолжала ворчать я. — Так душно, а ты замерзла! Ну, ты и мерзлячка. Оля?

Моя подруга тем временем как-то странно застыла над столом. Очертания предметов вокруг опять поплыли в разные стороны, и я поспешно протерла глаза.

— Оля? В чем дело, подруга? Ты чего сидишь, как изваяние?

Ольга, наконец, ожила. Она растерянно уставилась в тетрадь перед собой, я перевела туда же взгляд и невольно вздрогнула. Все, что она переписала из моей тетради, исчезло в мгновение ока! Словно она не корпела над ней полчаса, старательно выводя буковки.