Серый автоматон

Если бы сделать машины, которые имели бы сходство с нашим телом и подражали бы нашим действиям, насколько это мыслимо, то у нас всё же было бы два верных средства узнать, что это не настоящие люди.

Рене Декарт. "Рассуждение о методе"

— Чёрт возьми! — вскричал Гопкинс. — Не думаете же вы, что автомобиль обладает сознанием, душой?!

Александр Грин. "Серый автомобиль"

Эта статья — для тех, кто прочёл "Маску" Лема, был очарован её стилем и зловеще-романтическим, "готическим" настроением — но так и не получил ответов на естественно возникшие вопросы. Что это за псевдосредневековый мир, и откуда в нём роботы? Почему у героини несколько ложных памятей? Если их вложили в неё специально, то зачем? Является ли всё происходящее частью королевского плана, или героиня всё-таки однажды нарушила план и проявила непредусмотренную свободу воли — а может, и эта свобода воли была предусмотрена? Да и в чём, собственно, заключался план?

"Маска" — текст, сознательно сделанный загадочным. Это повествование от первого лица рассказчицы, не имеющий полной информации ни о мире, ни о самой себе. К тому же, как мы увидим, в первой половине повести, пока героиня ещё пребывает в человеческом облике, она воспринимает реальность искажённо и фрагментарно — короче, рассказчица она заведомо ненадёжная. "Маска" задаёт загадки и не даёт ответов. Но если выйти за пределы текста, ключи подобрать можно. Давайте попробуем.

1

Начнём с того, что установим эпоху действия. Комментаторы "Маски", да и сам автор в предисловии к русскому переводу, часто называют этот мир "средневековым". Но это, очевидно, не так. Придворный бал, зеркальный паркет, жирандоли, мраморные статуи, менуэт, реверанс, веер, кринолин, букли, пудра, каблуки, кружева, галуны, эполеты, орденские ленты, денди, чичисбеи, карточные столы, сигариллы из свёрнутых банкнот, подстриженные сады, фонтаны, оранжереи, серые и зеленые мундиры солдат, гренадеры, фузеи — все эти слова-маркеры указывают на совсем другую эпоху. "Галантный век", семнадцатый или восемнадцатый. К средним же векам отсылает только слово "рыцарь", но в одном случае перед нами мраморная статуя рыцаря (наследие прошлого), а в другом — "рыцари с лицами мясников" из псевдо-воспоминаний дуэньи с окраинного севера. Этот север, как видно — варварская периферия, действительно ещё не вышедшая из средневековья (как, например, горная Шотландия или Балканы XVIII века).

Итак, мы в XVII или XVIII веках некоего параллельного мира. Мир этот, несомненно, не наш: упоминаются несуществующие географические реалии ("валандский род", "страна лангодотов"). И всё-таки в его прошлом была наша античность: персонажи произносят латинские фразы, вспоминают мифы и олимпийских богов, а некоторые имена имеют явно греческий облик (Arrhodes, Phloebe), отсылая к увлечениям эпохи классицизма. Но для понимания скрытых слоёв текста важнее другое. Галантный век — это и механический век. Эпоха ярких достижений практической механики и расцвета механистического материализма.

В 1640-х гг. Рене Декарт описывает тело человека и животных как механизм, в точности подобный механизмам часов. Животное не имеет души и субъективности, и сводится к чистой механике; человек же имеет душу, управляющую механизмом его тела, то есть подобен машине с душой в роли оператора. В 1649 Декарт бежит из Франции от травли за вольнодумство и вскоре умирает, возможно, отравленный иезуитами. В 1660-х Гук и Гюйгенс изобретают пружинный балансир и анкерный спуск — устройства, открывающие путь к созданию часовых механизмов сколь угодно высокой точности и сложности. В 1725 Бушон конструирует полуавтоматический ткацкий станок, ткущий узоры по программе, записанной на бумажной перфоленте — но он всё ещё требует оператора-человека, подобно тому как телу-механизму Декарта всё ещё необходима нематериальная водительница-душа. В 1745 Вокансон совершенствует машину Бушона, делая её полностью автоматической — тот самый Вокансон, что прежде прославился своими ошеломляющими автоматонами на часовых механизмах: флейтистом, играющим двенадцать разных мелодий; тамбуринистом; уткой, способной махать крыльями, клевать зерно, пить воду и испражняться. В том же году из Франции бежит от преследований за вольнодумство Жюльен Оффре де Ламетри, философ-последователь Декарта. В 1747 Ламетри публикует трактат "Человек-машина", где осмеливается пойти дальше учителя: никакой нематериальной души нет не только в животных, но и в человеке. Вся его умственная деятельность тоже может быть сведена к механике тела, как в ткацком станке Вокансона, работающем без оператора. Беглый философ находит убежище при просвещённом дворе короля Пруссии, но в 1751 умирает, возможно, отравленный французским тайным агентом. В 1770 Кемпелен поражает Европу своим "механическим турком" — автоматоном, играющим в шахматы. "Турок" — подделка, под маской машины скрывается живой человек, но для духа времени характерно, что люди верят в интеллектуальные способности часового механизма. В 1787 Моцарт пишет оперу "Дон Жуан" о развратнике, убитом ожившей статуей. И наконец, в 1817 Гофман — страстный поклонник Моцарта и, между прочим, автор оперы под названием "Маска" — публикует рассказ "Песочный человек" о человеке, который сошёл с ума и бросился с башни, узнав, что его возлюбленная — автоматон.

Робот, описанный Лемом, не мог быть создан техникой XVIII века. Но он мог быть создан воображением XVIII века. Сюжет об автоматоне-убийце, влюбившемся в свою жертву, вполне мог придумать Гофман, а саму идею машины, рефлексирующей о свободе собственной воли — мыслитель-материалист вроде Ламетри. Позже я объясню, почему это важно.

2

Произведения Лема взаимосвязаны. Это очевидно для циклов о Пирксе и Тихом, для "Кибериады", но и в других, вроде бы самостоятельных текстах мы видим повторяющиеся, переходящие из книги в книгу концепции, темы, лейтмотивы. Известно, что сама "Маска" была первоначально задумана как новелла из "Кибериады", т. е. шуточная сказка про роботов в псевдосредневековом антураже. Но от этого замысла осталась только голая фабула и декорации последнего акта (замок в горах). Самое главное и самое загадочное в "Маске" — рефлексия о свободе воли, мотив нескольких ложных памятей — появилось уже на том этапе, когда Лем решил писать отдельную от "Кибериады" повесть в серьёзном тоне. Поэтому ключ к разгадке — не в "Кибериаде", ключ в другом тексте Лема.

Женщина и мужчина любят друг друга. Женщина замечает нечто странное в себе: она смутно помнит своё прошлое, у неё бывают сны или воспоминания о каком-то совсем другом мире. Она замечает нечто странное и в отношении к ней мужчины. Эти странности тревожат её. И вот в один ужасный момент она понимает, что она — не настоящий человек. Она — конструкт, созданный кем-то для вполне определённой цели. Любимый ею мужчина — это и есть цель.

Это "Маска"? Да. Но это и "Солярис". Вообразим сюжет "Соляриса", рассказанный от лица фантома — получим что-то похожее на "Маску".

Почему это важно? Потому что подводит к разгадке одной из загадок повести: множеству ложных памятей. Откуда они взялись, зачем нужны, почему их несколько?

Это принципиально важно для сюжета, потому что именно из-за отсутствия единой непротиворечивой памяти героиня терзается вопросом "кто же я на самом деле", и приходит к осознанию подлинной себя. Итак, почему же памятей несколько?

Но начнём с вопроса полегче: а сколько их?

Это вопрос, казалось бы, маловажный, но на самом деле принципиальный — сейчас я покажу, почему. В одном месте героиня размышляет: "Нельзя же иметь четырех матерей и столько же отцов сразу". Итак, памятей четыре? Но давайте выпишем все перечисления:

* графиня Тленикс, дуэнья Зореннэй, юная сирота Виргиния

* дуэнья, графиня или сирота

* дуэнья, Тленикс, Ангелита

* северянка ли дуэнья, южанка Ангелита или Миньона

* Ангелита, дуэнья, сладостная Миньона

Мы видим, что имена всегда перечисляются по три, но в общей сложности их не четыре, а пять. Тленикс, дуэнья, Виргиния, Ангелита, Миньона. Героиня где-то ошиблась? Или ошибся автор, запутался в именах? Нет. Потому что Виргиния — сирота. Героиня не помнит её родителей. В её воспоминаниях — четыре матери, четыре отца, но пять собственных идентичностей.

Почему эта мелкая деталь важна? Потому что показывает, насколько Лем последователен в мелких деталях. Он твёрдо знает, сколько памятей у его героини, и не забывает, сколько родителей она должна помнить, хотя ни разу не даёт читателю полного списка из пяти имён (только фрагменты по три). Отсюда можно сделать вывод, что автор не путается и в других местах. Он знает о мире и своих персонажах больше, чем сообщает читателю. Запомним это. Автор не ошибается. Если мы видим в тексте кажущееся противоречие — это не ошибка Лема, а указание на скрытую часть его замысла. Где и лежат ключи от загадок.

И теперь, установив это, вернёмся к основному вопросу: почему памятей целых пять, а не одна?

Вот тут-то "Солярис" и послужит ключом.

Океан Соляриса создаёт фантомы из самых сокровенных, травматичных, подавленных воспоминаний людей. Для Криса это девушка, которая из-за него покончила с собой. Но Крис — "невинное дитя" в сравнении с коллегами по станции. У тех фантомы созданы, судя по всему, из сексуальных фантазий, а может, даже воспоминаний о сексуальных преступлениях. У Гибаряна это огромная толстая негритянка, у Сарториуса маленькая девочка, а у Снаута — некто, кого он прячет даже тщательнее, чем Сарториус свою Лолиту.

Цель Океана неизвестна. Но фантомы он создаёт так, чтобы взломать психологические защиты, зацепить людей за самые чувствительные места. Цель короля из "Маски" известна. Он создаёт машину-убийцу в облике прекрасной девушки, чтобы она соблазнила Арродеса. Девушка должна влюбить его в себя с первого взгляда. Она тоже должна взломать его психологическую защиту и зацепить за самое чувствительное.

Похоже, что королевские мастера создали Маску из женщин, которых Арродес любил прежде. Но не стали копировать ни одну из них в отдельности, потому что тогда Арродес заподозрил бы неладное. Она — комбинация, композит. Как её внешний облик, видимо, комбинирует лучшие черты, позаимствованные от женщин из донжуанского списка Арродеса — Тленикс, Ангелиты, дуэньи, Миньоны, Виргинии — так и её искусственная душа собрана из их характеров и воспоминаний.

3

Но можно спросить: почему королевские мастера не предусмотрели, что множественность памятей создаст у машины проблему с самоидентификацией?

Ответ: с точки зрения короля, это не проблема.

Поясню это встречным вопросом. Почему героиня, пока пребывает в человеческом облике, не знает — или не осознаёт, что знает — собственного официального имени?

"Кто-то вызывал мой выезд, кони били копытами". Что значит "вызывал выезд"? Это значит, слуга кричал: "Подать карету такой-то!" Стало быть, в этот момент героиня услышала собственное имя и поняла, что имя относится к ней, а не к кому другому. Но какое имя было выкрикнуто? Ангелита, Тленикс, Виргиния? Ведь это разрешило бы все её сомнения, позволило бы пометить одну из линий воспоминаний как "истинную". "Ага, меня назвали Ангелитой! Ну, теперь понятно, что я Ангелита, а воспоминания остальных девушек ложные; должно быть, видения или сны". Итак, когда слуга вызвал выезд, она услышала своё имя, опознала своё имя, но никак не связала его с именами из ложных памятей. Как такое возможно? Неужели это авторский ляп?

Не исключено. Но всё-таки будем исходить из того, что автор не ошибается — тем более в таких важных моментах.

Декарт — тот самый, кто считал человеческое тело полуавтоматическим часовым механизмом, управляемым оператором-душой — отличал сознательные действия от рефлекторных. Сознательные действия направляются душой. Рефлексы производятся механизмом тела без её участия. Пока героиня выступает в облике человека, она — дуалистическая декартовская система, механический турок Кемпелена навыворот: бессознательное биологическое тело девушки, управляемое сознательным оператором-роботом. До известной степени тело-маска действует автономно; сознание, заключённое внутри робота, никак в этом не участвует. До него, робота внутри, даже не доходит, что тело-маска бессознательно знает своё имя и рефлекторно реагирует на него. И проблемы этого сознания с самоидентификацией никак не влияют на поведение биологического тела-маски. Оно работает по заложенной программе, управляемое рефлексами и зажатое аппаратно-программными блокировками. Например, осознавший себя робот пытается предупредить Арродеса об опасности — но физически не может, потому что язык тела-маски цепенеет. Когда робот пытается взбунтоваться, ему делают усмиряющий укол, после чего он каменеет и возвращается к программе. "Вылез глюк, надо пропатчить" — должно быть, выразились по этому случаю королевские мастера. Итак, пока робот в плену тела, он не полностью контролирует себя, и не полностью себя осознаёт.

И теперь уже легко понять, в чём заключался план короля. Король поклялся матери на её смертном одре, что Арродес погибнет в результате своего собственного выбора (как Дон Жуан, принявший смерть от статуи Командора в спальне донны Анны). Когда героиня, ожидая в своей спальне Арродеса, решила разрезать себя и посмотреть, что внутри — она всё ещё была под контролем. Если бы королевские мастера не хотели этой операции, они запросто парализовали бы её руку или сделали новый укол-патч. В спальне всё шло по плану. Или по одному из планов. Возможно, план А заключался в том, что героиня убьёт Арродеса в постели, до самого конца оставаясь в человеческом теле-маске; а план Б — в том, что раскроется перед ним как машина и обратит в бегство. "Пусть помучается подольше, — решил в конце концов король. — Действуйте по плану Б".

И робот, сбрасывая с себя тело-маску, освобождается от двойственности, а с нею и от ложных памятей, бессознательной самоидентификации, внешних блокировок. Из полуавтомата Декарта он становится чистым, замкнутым на себя автоматом Ламетри — или, если посмотреть с другой стороны, душой, освободившейся от оков плоти.

Но обретает ли он свободу воли?

А вот это уже не та загадка, к которой можно подобрать ключ. Это вопрос, на который нет и не может быть ответа. Вопрос, невозможность ответа на который и есть главная идея "Маски".

Ну а что касается загадок, осталось только одна.

Откуда такие высокотехнологичные роботы в XVIII веке?

4

У меня есть четыре варианта разгадки. Первый из них тривиально верный и потому совершенно неинтересный: это просто фантастическое допущение, авторский произвол. В пользу этого высказался сам Лем в предисловии, но с каких пор слово автора обладает хоть каким-то весом? Отбросим этот никчёмный ответ и перейдём к вариантам поинтереснее.

Вторая версия: перед нами мир "Кибериады". Все персонажи — роботы. Как я уже упоминал, замысел "Маски" ответвился от "Кибериады", так что первоначально Лем именно это и имел в виду. Но дошла ли эта концепция до финального текста? В пользу её говорит то, что мастер-робототехник служит в монастыре лекарем: выходит, в их мире это одна и та же профессия? И всё-таки версия неправдоподобна. Псевдосредневековый мир роботов-королей и роботов-придворных, которые ездят в каретах, запряжённых роболошадьми, любят роботесс, рожают маленьких роботят, охотятся на робокабанов с робособаками — всё это годится для сказки и сатиры, но не выдерживает перехода на серьёзный тон и реалистическую повествовательную манеру. Такой мир рассыплется от первых же вопросов о его устройстве.