Биомеханика

...Я же не знал, что он гей, когда мы познакомились, на нем не написано, с кем он спит. А вот что он слегка ненормальный — было понятно сразу, так что для меня самого загадка, почему я согласился. Но он ведь многого не просил, всего лишь несколько гитарных партий. Меня никто не вынуждал бросать ту группу, в которой я играл, а взять пару лишних аккордов мне нетрудно. И мне было все равно, что никто из тусовки не знал этого парня. Какое мне дело до того, откуда он взялся? Я и до сих пор этого не знаю. Он говорил, что играл в какой-то местной группе, но я даже названия ее не слышал. А расспрашивать было как-то неловко, тем более что он не очень любит рассказывать о себе. Но это я уже потом выяснил, а тогда просто взял и согласился. И это хорошо. Потому что, знай я, что он гей — я бы отказался и жалел бы потом.

Понимаете, когда какой-то ничем не примечательный педик превращается в фигуру масштаба Фредди Меркьюри, вы уже не думаете о нем как о педике. Вы начинаете мыслить другими категориями, позволяете себе восхищаться им, убеждаете себя, что его постель — не ваше дело, и оправдываете его ориентацию чем угодно, лишь бы оправдать. При этом вас по-прежнему тошнит от мысли, что двое мужчин могут заниматься сексом друг с другом. Но это ведь не какие-то там мужчины, это Фредди Меркьюри, ему все можно — даже дремучие техасские фермеры это признают, не говоря уж о байкерах с западного побережья. Так вот, Ральфу теперь уже тоже можно. Он, конечно, не Фредди, но... по правде сказать, я считаю, что он гораздо, гораздо круче.

Я нисколько не преувеличиваю, когда-нибудь это станет общим местом, уверяю вас. Ральф этого заслуживает. Он вообще заслуживает всего самого лучшего. И он не умрет от СПИДа, как какой-то несчастный эмигрант из... откуда он? Из Ирана? Неважно. Ральф будет жить долго. Он не курит, почти не пьет, не употребляет наркотики, избегает случайных связей и ведет упорядоченный образ жизни — насколько это возможно в его положении.

Впрочем, это не имеет отношения к делу. Я хотел рассказать, как все начиналось, а начиналось все... да обыкновенно. Он принес диск, я послушал его электронные экзерсисы и сказал, что это интересно, что я с удовольствием поработаю с этим материалом. Материал был и правда необычный, так что я не соврал. И мы стали работать. Я играл, он делал все остальное, мы отлично проводили время. Правда, я понятия не имел, что можно выжать из тех демо, которые мы записывали, — самые ранние, на мой взгляд, никуда не годились. Но у меня ведь не было далеко идущих планов, я, по сути, всего лишь развлекался в свободное от работы время. Мы развлекались, точнее. Ральф, как мне казалось, тоже не относился ко всему этому всерьез. Мы импровизировали, экспериментировали, валяли дурака. Можно сказать, что мы подружились, и мне ни разу даже в голову не пришло, что он у него что-то не то с ориентацией. Зато я очень скоро понял, что его 'ненормальность', которая бросилась в глаза при первой встрече, просто не существует. Он оказался абсолютно здравомыслящим и чертовским прагматичным человеком. Да, у него есть некоторые черты, которые могут выглядеть как причуды, но причудами они на самом деле не являются. В общем... это довольно трудно объяснить, однако, поверьте, во всем, что он делает, есть система, хоть ее и не всегда видно со стороны.

Он не то, чем кажется. Он сам об этом знает и этим пользуется. Любит морочить людям голову. Даже те, кто с ним хорошо знаком, — как я, например, — все равно попадаются. По правде сказать, для меня он так и остался черным ящиком, я никогда не понимал его до конца и смирился с тем, что уже не пойму. Раньше это доставляло мне уйму проблем, но потом я научился принимать все как есть. И быть всегда наготове. Нет, это не означает, что я все время жду подвоха, но с Ральфом нельзя расслабляться.

Однако я рад, что все сложилось так, а не иначе. Не знаю, где бы я сейчас был и чем занимался, если бы не он. Наверное, по-прежнему играл бы в какой-нибудь аккомпанирующей группе. Был бы хорошим мужем и отцом. Наверное...

Да, я был женат, у меня растет сын. Мы видимся не так часто, как хотелось бы, но я не собирался их бросать. Нам, конечно, пришлось уехать, и все же я никогда не забывал о том, что у меня есть семья. Семье, правда, от этого не легче, но на тот момент дела обстояли так, что у нас просто не было выбора. А случилось это как-то очень неожиданно. И, в то же время, закономерно.

Сначала нас стало трое. Ральф познакомил меня с Томасом, мы попробовали поиграть вместе, нам понравилось. И так вышло, что постепенно мы стали ощущать себя группой. Прежнее дуракаваляние плавно перешло в настоящую работу, а материал, который мы начали записывать, оказался настолько интересным, что забросить его было уже нельзя. И, разумеется, когда у вас есть что показать — вы идете и показываете. Первые выступления — бесплатные, в маленьких клубах, для людей, которые ничего о нас не слышали, — все еще воспринимались как игра, развлечение на досуге. Но эта игра затягивала, и в какой-то момент мы решили, что нам нужен еще один музыкант. Нет, мы не проводили никаких кастингов. Томас привел Роберта, мы поиграли вместе — нам понравилось. А потом у нас появилось название, первые поклонники, первые восторженные отзывы — и однажды я обнаружил, что старая работа мне в тягость. Я по-прежнему не собирался ее бросать, все-таки стабильный доход — это не шутки, но каждый выход на сцену был как отбывание тяжкой повинности. И только когда мы снова собирались вместе — все становилось на свои места и жизнь продолжалась.

Знаете, это совершенно волшебное чувство — когда ты занимаешься тем, что тебе нравится. С людьми, которых ты можешь назвать своими друзьями и единомышленниками. Когда ты делаешь что-то такое, чего никто до тебя не делал. Однажды испытав этот драйв, уже невозможно вернуться к прежней жизни, к осточертевшему чужому репертуару и унылым концертам для галочки. Но я, конечно, продолжал тянуть лямку, пока не встал вопрос о выпуске альбома.

У нас было уже достаточно материала, чтобы попытаться его продать. И мы попытались. Само собой, мы не ждали, что нас примут с распростертыми объятьями, но, черт возьми, это была по-настоящему хорошая музыка, а ее никто не хотел покупать. Никто. Все, чего мы добились, — это издание сингла, который некому было раскручивать. А дальше — тупик, глухая стена, никакого просвета.

Да, я знаю, не мы одни через это прошли, но я на своей шкуре испытал, каково это, когда опускаются руки. По счастью, Ральф не из тех, кто сдается так просто. И однажды он разозлился. Всерьез. Он ругался, бесновался, пинал аппаратуру... недешевую, между прочим. А потом успокоился и сказал, что мы должны уехать. Собрать вещички, сесть в самолет и убраться к чертовой матери из этой чертовой дыры — иначе нам конец.

Он, конечно, был прав, но решиться оказалось непросто. Слишком многим приходилось пожертвовать.

Первым, как ни странно, согласился Роберт, самый старший из нас и самый, наверное, странный. Может, ему просто надоела тихая жизнь, не знаю, но ему, как и мне, было что терять. Он взглянул на нас поверх своих розовых очков и сказал: 'Сваливаем, ребята, здесь нечего ловить'. Томас только плечами пожал: 'ОК, сваливаем'. После чего они посмотрели на меня, и... я не смог отказаться.

Да, это было спонтанное решение, однако мне даже в голову не пришло пересмотреть его. Я знал, что мне предстоит тяжелый разговор с женой и что на новом месте нам придется очень не просто, но это было уже не важно. Я бы никогда не простил себе, если бы позволил им уехать без меня. Мы же, черт возьми, были группой... Да, я знаю, это звучит наивно, но мне это представлялось важным. Кажется, на тот момент ничего важнее просто не было. И потом... господи, они же были так круты! Нет, я не мог себе позволить остаться без них.

Если бы я знал тогда, что Ральф... Впрочем, я тогда уже смутно догадывался, только не хотел верить, наверное. Да и не занимала меня тогда его личная жизнь. К тому же он ведь... что-то вроде гения, понимаете? Тот факт, что у него как бы вообще этой личной жизни не было, ничуть меня не смущал. Ну не складывалось, что ж теперь. С гениями это случается. А с остальными все было ясно: Роберт дважды разведен, Томас иногда появлялся с подружкой... Подружка здорово сбивала с толку.

Впрочем, не только она. Глядя на Томаса, невозможно было предположить, что с ним что-то не так. Хотя это теперь я понимаю, что мои тогдашние представления о секс-меньшинствах были весьма примитивны. Гей — это что-то такое безобразно манерное, вульгарное, женоподобное. А Томас с его трехдневной щетиной, бицепсами и хамоватыми повадками не наводил на мысль об отклонениях. Он из тех, от кого у девушек коленки слабеют, понимаете? Такие, как он, не остаются незамеченными, они в любой компании не потеряются, в любой ситуации не спасуют. Даже Ральф, при всей его необычности, на фоне Томаса имел довольно бледный вид — правда, только на первый взгляд, но тем не менее. В общем, у меня не было ни малейших причин подозревать что-либо. Да я и не подозревал. Я просто однажды застал их...

Нет, ничего такого, никаких объятий и поцелуев. Они о торчали в узком коридорчике, о чем-то негромко беседовали. Ральф стоял, прижавшись к стенке, и руки у него были где-то за спиной, и вся поза какая-то... безвольная, что ли. А Томас ему как будто проход загораживал и чуть ли не нависал над ним, хотя он немного ниже Ральфа. Собственно, больше я ничего не видел. И не слышал, потому что они замолчали при моем появлении... Чем-то мне эта сцена запомнилась. Однако делать далеко идущие выводы из невинного, в общем-то, эпизода было по меньшей мере странно.

А потом мы уехали — и началась совсем другая жизнь.

Мы уже миллион раз рассказывали в интервью про наши мытарства, так что я не стану повторяться. Добавлю только, что это были очень веселые мытарства. Несмотря ни на что. Ни теснота, ни отсутствие денег, ни адский график не мешали нам получать удовольствие от жизни. Притом что трудности были далеко не иллюзорные, вплоть до того, что иногда было просто нечего есть и зарабатывать приходилось музицированием в подземном переходе. Но у нас ведь была цель, ради которой, ей богу, стоило через все это пройти.

Теперь, когда мы этой цели добились, вспоминать те времена смешно и приятно. Новые люди, вечеринки, попойки — и чудовищное количество выступлений. Мы практически начали все сначала, о нас снова никто ничего не слышал, публика была совершенно незнакомая, но вы бы видели, как нас принимали!.. Мы уже тогда умели завести зал до истерики... Тогда же я сменил имидж: Ральф предложил мне красить глаза — чтобы выглядеть безумней. Я стал изображать лунатика, и всем это понравилось. А потом еще и имя поменял. Кейси — звучит как-то несолидно, в отличие от того же Томаса, например. И я заменил его на KС. Ральф сказал, что двойное ударение — это круто, что он напишет об этом песню. Он всегда так говорит, когда видит что-нибудь забавное... Знаете, он удивительный. Все-таки мне чертовски повезло, что я с ним познакомился. Но я был страшно разочарован, когда узнал, что они с Томасом... ну, вы понимаете.

По правде сказать, я был почти в бешенстве. Чувствовал себя обманутым, словно мне подсунули какую-то дрянь, завернутую в конфетную обертку. Это было нечестно. Двое парней, которые стали для меня чуть ли не братьями, вдруг оказались чертовыми педиками. И даже хуже, потому что быть геем, конечно, гадко и унизительно, но бисексуалом — как-то совсем уж гнусно, а Томас им и являлся, несмотря на всю свою крутизну. Ощущение, что из-под тебя стул вышибли — вот как это было. Я даже подумывал о том, чтобы бросить все и вернуться домой. Мне было по-настоящему противно, не хотелось никого видеть и ни в чем участвовать. Первое время я ходил, как в воду опущенный, только этого, кажется, никто не замечал. Оно и понятно: эти двое были слишком заняты друг другом, а Роберт... Роберту, похоже, было на все наплевать. И, я думаю, он уже давно был в курсе. Не знаю, как он к этому относился, я с ним не разговаривал. Я вообще ни с кем об этом не разговаривал... до сих пор.

Разумеется, я ничего не бросил и никуда не уехал. Мы только что подписали контракт, сняли новое жилье, и альбом должен был вот-вот выйти — разве я мог от всего этого отказаться? Но ощущение, что они взяли и все испортили, меня с тех пор не покидало. Конечно, они не обязаны были соответствовать мои представлениям, и все же... Черт, я до сих пор не могу спокойно это вспоминать. Они просто обнялись у меня на глазах, и Томас принялся целовать его в шею, а тот только жмурился от удовольствия. И сразу стало ясно, кто из них в какой роли... Черт. Это было так неприятно...

Ральф — он ведь очень... привлекательный, понимаете? Во всех отношениях. Может быть, он не с первого взгляда таким кажется, но уж точно производит впечатление, и мне нравилось выходить с ним на сцену, появляться в обществе, просто быть с ним рядом. Я им очень гордился. Мне льстило, что мы друзья, что мы — одна команда. И вдруг у меня все это отобрали. Хотя фактически — ничего не изменилось, мы по-прежнему были друзьями и командой, но... не знаю, как объяснить... Просто из лидера группы он превратился в 'девушку' Томаса. Черт бы побрал этого Томаса.

Понятия не имею, когда и как у них это началось, у Ральфа я не спрашивал. У Томаса тем более. Но наверняка еще на старой квартире, где мы ходили друг у друга по головам и спали чуть ли не вповалку. Когда я думаю, что все это происходило прямо у меня под носом, что стоило отвернуться — и они, возможно, принимались лапать друг друга, мне делается так тошно, что хочется кого-нибудь убить. Казалось бы, я уже давно должен был это пережить и выбросить из головы, но не получается. Как и тогда не получалось просто махнуть на все рукой. Мне, конечно, пришлось смириться, но это было очень трудно. Хуже всего, что я не мог вмешаться в происходящее. Все мы были достаточно взрослыми людьми, чтобы устраивать личную жизнь по своему разумению. С этим ничего нельзя было поделать.

Впрочем, как только у меня появился шанс повлиять на ситуацию, я его не упустил. Это, правда, не сразу случилось. Сначала у них все шло отлично: Томас распускал хвост и чуть ли не похвалялся любовником. Думаю, он тоже гордился Ральфом, тут я его хорошо понимаю. А Ральф просто млел и тихо улыбался все время. У меня, честное слово, руки чесались врезать ему за эту блаженную улыбку. Так и хотелось встряхнуть его как следует, чтобы он очнулся наконец... К счастью, он вряд ли об этом догадывался. Может, и догадался бы, если бы хоть что-нибудь вокруг себя видел, но нет, ему никто, кроме Томаса, не был нужен.

Продолжалось все это... не знаю... долго. Несколько месяцев. И Томас за это время фактически прибрал группу к рукам. Он решал, когда и чем мы будем заниматься, он вел дела так, как считал нужным, а Ральф только смотрел на него влюбленными глазами и соглашался на все.

Не могу сказать, что Томас был плохим лидером, нет. В общем-то, он все делал правильно, но, вы же понимаете, одно дело, когда ты отдаешь власть добровольно, и другое, когда ее берут, тебя не спросив. Меня это не устраивало, мне хотелось, чтобы все было по-прежнему, как когда мы только начинали. Но попытки намекнуть об этом Ральфу заканчивались ничем: он, кажется, просто не понимал, о чем речь. Ему было наплевать на власть, на расстановку сил, он, должно быть, считал все это глупостями, недостойными упоминания. И мне всегда было интересно, как бы он себя повел, если бы группой вздумал командовать я или, например, Роберт...