Анна Леонидовна очень переживает, глядя на сына. Сереженька только что пришел с работы и встревожился, узнав, что Саши еще нет. Саша должен был вернуться около часа назад, но почему-то задержался. И мобильник его не отвечает... Сереженька позвонил ему в офис, но там тоже не ответили — рабочий день давно закончился.
— Может, он к жене заехал? — делает предположение Анна Леонидовна. — Хочешь, я ей позвоню?
Сереженька кивает. Сереженька никогда сам не звонит бывшей Сашиной супруге, и Анна Леонидовна прекрасно его понимает. Бывшая Сашина супруга — хамка и грубиянка. Анне Леонидовне неприятна мысль о предстоящем общении с этой женщиной, но ради сына она и не на такое готова. Она забирает у своего мальчика телефон и набирает номер. Детский голосок на том конце провода заставляет Анну Леонидовну вздохнуть с облегчением — Сашина дочка милая девочка, с ней гораздо приятней иметь дело.
— Леночка? Здравствуй, Леночка. А папа не у вас? И не заезжал сегодня? Нет? Жаль... Ну ладно, ладно... До свиданья, Леночка... — Анна Леонидовна жмет отбой и зачем-то докладывает сыну: — Нет, не заезжал.
Сереженька и так уже понял, что не заезжал, да и не ездит Саша к своей бывшей вот так, ни с того ни с сего, никого не предупредив. Анна Леонидовна гладит сына по плечу и смотрит на него с сочувствием и нежностью. Она почти уверена, что с Сашей все в порядке, но сын так напуган, что на него больно смотреть. И ведь они с Сашей уже больше двух лет вместе, а мальчик до сих пор так трогательно влюблен, так остро переживает из-за всякой ерунды...
"Маленький ты мой, бедный..." — думает она, вглядываясь в родное лицо. И вздыхает, не зная, как помочь, чем утешить. А Сереженька тем временем бог весть в который раз набирает один и тот же номер и горестно поджимает губы, снова услышав "абонент недоступен...".
— Батарея, наверное, села... — выдыхает Анна Леонидовна.
— Да он только утром ее заряжал! — отчаянно восклицает Сереженька и вскакивает, сжав в кулаке мобильник. Принимается мерить шагами комнату, то выглядывая в окно, за которым мутно и снежно, то замирая на пороге, прислушиваясь, не повернется ли ключ в замке.
Анна Леонидовна смотрит на него беспомощно и жалостливо, а часы на стене прокручивают минуту за минутой. С каждым оборотом стрелки ждать становится все трудней, и когда Сереженька, набегавшись, вдруг опускается обессиленно в кресло и смотрит прямо перед собой с тоской во взоре, то Анне Леонидовне тоже, наконец, становится страшно — да где же он, Саша? Зачем же он так с ее мальчиком? Неужто и впрямь случилось что? Но что? Авария? Несчастный случай? Теракт? И что теперь делать? Больницы обзванивать? Морги? Господи... Сереженька же с ума сойдет...
— Давай-ка я чайку сделаю... — говорит она отстраненно. Ей нужно чем-то занять себя, чтобы не думать, только от мыслей так трудно отделаться. Они крутятся и крутятся в голове, липкие, неотвязные.
Анна Леонидовна идет на кухню, включает чайник. И думает, что тоже сойдет с ума, если с Сашей что-то случилось. Она хорошо помнит тот день, когда он появился в их доме, поставив все с ног на голову. Помнит, как просидела всю ночь, глядя в погасший экран телевизора и пытаясь понять, как так вышло, что ее мальчик оказался... неправильным. Ведь она все, ну буквально все для него делала. И замуж второй раз не вышла только потому, что не хотела для Сереженьки отчима, боялась... Может, зря боялась? Может быть, если бы в доме был мужчина — все было бы правильно?..
Теперь уж не узнать. Да и неважно это теперь. Анна Леонидовна смирилась. А как было не смириться? Она же видела, с какой нежностью ее мальчик смотрел на Сашу, как доверчиво прижимался к нему... Да, Анна Леонидовна много чего насмотрелась за эти два года. Ей, не старой еще и вполне темпераментной женщине непросто было привыкнуть к наличию в доме привлекательного, сильного мужчины — такого вежливого, обходительного и... да, сексуального. Трудно было просыпаться по ночам и слышать, как скрипит кровать в Сережиной комнате, как едва различимо постанывает ее драгоценный мальчик под весом мощного, мускулистого тела. И этот запах двух вечно возбужденных самцов, сводивший ее с ума...
Анна Леонидовна вздыхает. Она давно рассталась с мечтой о внуках. Она привыкла представлять Сашу как дальнего родственника. Ей нравится думать, что будь на месте Саши какая-нибудь вздорная девица, озабоченная тряпками и косметикой, все было бы гораздо хуже. Вот только стены в хрущевке тонкие. И соседи смотрят косо. И коллегам по работе она не может объяснить, почему у Сереженьки до сих пор нет девушки. Но это ничего, это она переживет. Лишь бы мальчик был счастлив.
Чайник вскипает, и Анна Леонидовна льет заварку в Сережин бокал. Ломтик лимона, три ложечки сахара — все, как он любит. Размешав сахар, Анна Леонидовна возвращается в большую комнату и ставит бокал на журнальный столик рядом с креслом. Сереженька никак на это не реагирует. Он сидит, свернувшись в кресле, обнимает руками колени и смотрит в стену. Анна Леонидовна садится в соседнее кресло и рассеянно царапает ногтем плюшевую обивку подлокотника. Воображение рисует всевозможные ужасы — искореженный металл, обвалившаяся крыша, смятое, раздавленное тело, закрытый гроб, похороны, венки... Анна Леонидовна всхлипывает тихонько и зябко ежится, кутаясь в пушистую кофту, а время идет, и ждать становится все страшней и страшней.
— Надо включить телевизор, — говорит она неуверенно и не трогается с места. Ей совсем не хочется узнать из новостей о какой-нибудь страшной аварии. Ей совершенно не хочется видеть, как побледнеет ее мальчик, на котором и так лица нет. Пусть уж лучше эта тишина, чем голос диктора, сообщающий о количестве жертв. — Чего ты чай не пьешь? — спрашивает Анна Леонидовна как можно более бодрым тоном, но получается как-то фальшиво, и Сереженька только сжимается еще крепче.
·Да что же это?..? — бессильно сокрушается Анна Леонидовна. Ей хочется заплакать, запричитать по-бабьи, жалея свое ненаглядное чадо, только разве ж это поможет?..
— Вернется он... — уговаривает она своего мальчика. — Вернется, никуда не денется. Вот увидишь.
Сереженька улыбается жалко и снова берется за мобильник. Он и сам, кажется, готов разреветься. Или телефон об стену разбить. Или и то, и другое. А еще ему тошно от материнской жалости, муторно оттого, что она глаз с него не сводит. И, выбравшись из кресла, он устраивается в узенькой прихожей — на полу, напротив двери. Как собака, ждущая хозяина. Анна Леонидовна остается одна и принимается потягивать Сережин чай, морщась от такого количества сахара и вздыхая коротко.
Бокал почти пустеет к тому моменту, когда в тишине раздается явственный щелчок открываемого замка. Анна Леонидовна вскакивает, радостно всплеснув руками, и несется встречать пропащего Сашу. Он входит в полутемную прихожую — весь засыпанный подтаявшими снежинками — и застывает растерянно, увидев сидящего на полу любовника, у которого, кажется, сил нет пошевелиться. Саше не нужно задавать вопросов, чтобы понять, в чем дело, он просто ставит Сереженьку на ноги и прижимает к себе — прямо к мокрой холодной куртке. Сережа всхлипывает, уткнувшись в меховой воротник, и вряд ли слышит отрывочные Сашины объяснения: украли телефон... пробка... заносы... черт бы побрал коммунальные службы...
— Я умру без тебя, — говорит Сережа.
Вместо ответа Саша подхватывает любовника на руки и уносит в спальню — прямо в обуви. Анна Леонидовна лишь головой качает — она только сегодня мыла пол. "Ох уж эти мальчики, — думает она, возвращаясь в комнату и включая телевизор, — опять вовремя не поужинают..."
