|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава VI
1
Скукота...
Нет! Не так...
С-К-У-У-У-К-О-Т-А!!!
Причем не просто так, а по ряду объективных причин.
Например, качество окраски стены и лепнину на потолке я изучил до мелочей, а вместе с тем и прочие архитектурные изыски, вроде пилястр и капителей палаты номер четыре Варшавского военного Александровского госпиталя...
Развлечения, как таковые отсутствуют, да и настроения развлекаться нет. Читать при свечах — некомфортно. Гулять — здоровье не позволяет.
Так что именно так все и есть — "скукота"... Большими буквами...
Сейчас вообще ночь — то есть вдобавок еще и темно, одиноко и тоскливо...
Надо бы, наверное, поспать, но не получается. Мешают стоны артиллерийского подпоручика — моего соседа по палате.
Руку опять же отлежал... Левую... Потому что сплю только на левом боку...
Сплю я так по той простой причине, что правая сторона груди у меня прострелена...
Навылет...
И легкое тоже — навылет...
А главное — снится все время тот день...
Тот самый — самый длинный...
* * *
В ночь немцы сменили потрепанный резервный полк, безуспешно атаковавший наши позиции, на свежепереброшенный с западного фронта пехотный. Атаку, перед самым рассветом, начали германские штурмовики.
Как они оказались в наших окопах — непонятно...
Возможно, свет на это прискорбное событие смог бы пролить командир второго взвода старший унтер-офицер Филиппов. Но он сгинул безвестно, вместе со всем секретом, бывшим в боевом охранении впереди наших окопов...
Так или иначе, немецкие штурмовые команды ворвались в передовую траншею, паля из пистолетов и забрасывая гранатами блиндажи, землянки, окопы и ходы сообщения.
Пулемет в первой траншее даже не успел открыть огонь.
Разбуженные стрельбой и взрывами, мы с Казимирским одевшись впопыхах, выскочили в траншею:
— Вы — направо! Я — налево! Барон, любой ценой не дайте немцам прорваться во вторую траншею и, да хранит вас Бог!
— Oui, mon chef! Bon courage! /Так точно! Удачи!/ — Почему я ответил по-французски — Бог весть. — Савка, за мной! — Нахлобучив каску и передернув затвор автомата, ринулся к ходу сообщения соединявшему траншеи.
Немцы как раз начали обстрел наших позиций, дабы предотвратить подход подкреплений. Снаряды рвались вокруг, поднимая дымные фонтаны земли, подсвеченные изнутри оранжевым светом...
* * *
В палату вошла сестра милосердия Ядвига — сухощавая немолодая полька с бледным костистым лицом.
— Не спится, пан прапорщик?
— Не спится, пани Ядвига.
— Пану заварить ромашки?
— Спасибо, не стоит! Позаботьтесь лучше о подпоручике Лазареве — он снова стонал.
— Непременно... — женщина вышла также тихо, как и появилась.
Лазарев отброшенный взрывной волной на станину орудия очень страдал — у него было сломано несколько ребер, ключица и раздроблена рука.
Я же, своевременно прооперированный в нашем полковом госпитале, по сравнению с ним считай — легко отделался.
Когда бессознательного меня с пузырящейся на губах кровавой пеной притащили на перевязочный пункт, выглядело все достаточно печально. Спасением своего бренного тела ваш покорный слуга обязан Савке и здоровяку Степану Степанову. Первый — быстро закрыл раны, не допустив пневмоторакса. Второй — вынес на руках, словно ребенка, пока тот же Савка, которому не под силу было меня тащить, прикрывал наш отход из ручного пулемета.
Все эти подробности я узнал уже в Варшаве, ибо две недели находился на грани жизни и смерти.
Спустя десять дней после ранения, с меня, только очнувшегося от горячечно бреда, сняли дренаж и отправили в Розенберг. А оттуда по железной дороге — в Варшаву.
2
Уже которую ночь подряд я мучаюсь, пытаясь заснуть.
Лежу, ворочаюсь и грежу наяву: "самый длинный день" никак не хочет меня отпустить...
В полудреме мне мнятся эпизоды боя, о которых я бы очень хотел забыть...
А еще лучше никогда их не видеть... Не знать... Не пережить...
Когда я с вестовыми добрался до второй траншеи, в первой бой уже затихал. Теперь предстояла схватка за ходы сообщения, дабы не дать противнику прорваться дальше.
Если я правильно помню читанную в свое время книгу о тактике германских штурмовых групп в Первую Мировую, то сейчас они двинутся дальше вперед, а в захваченную ими передовую траншею подтянутся пехотные части.
Наши пулеметы во второй траншее время от времени открывали огонь, но непрерывного огня не велось — не по кому было пока стрелять, потому что весь бой шел в окопах.
Минометы вообще молчали, а артиллерия вела беспокоящий огонь.
Предположим, мы сейчас ломанемся в ход сообщения и наткнемся на германских штурмовиков, которые наверняка уже ждут наших ответных действий или же движутся сюда.
Лотерея... Кто первый гранату бросит...
Значит, надо сделать так, чтобы мы успели первыми.
Например — устроить засаду! В узком извилистом ходе сообщения — это практически невозможно. К тому же немцы будут двигаться, бросая гранату за каждый поворот.
То есть засаду надо делать в неочевидном месте.
Хотя бы в воронке! Есть метрах в пятидесяти отсюда подходящая яма от шестидюймового снаряда: глубокая и расположена рядом с ходом сообщения.
Так и поступим!
— Так! Ты, ты и ты! — потыкал я пальцем изготовившихся к бою гренадер. — За мной! Гранат побольше берите!
Солдаты завозились, распределяя снаряжение, а я подозвал к себе подоспевшего унтер-офицера Рябинина.
— Рябинин, мы пойдем вперед — немцев встретить. Ты оставляй тут два отделения и готовься с двумя другими, в случае успеха нас поддержать!
— Слушаюсь, вашбродь!
— Главное ходы прикрыть. По открытому месту немцы не пойдут. Воронок пока маловато — близко не подберешься.
— Вы, вашбродь, не сумлевайтесь! Ученые мы! Врасплох нас не возьмешь!
— Вот и ладно! — Я передернул затвор автомата. — Ну, мы пошли.
Передвигаться пришлось привычным окопным манером — впереди боец с дробовиком, за ним — гранатометчик, а следом остальные.
До искомой воронки добрались не быстро, но без приключений.
Затихарились и сели ждать гостей.
Бой тем временем разгорался. В какофонию звуков включились новые исполнители — наши минометы и артиллерия.
Значит, немцы пошли от своих траншей через нейтралку к захваченной нашей. Если их сейчас не осечь — нам хана!
Да где же эти чертовы штурмовики?!?!
Накаркал!
Идут вроде.
В ходу сообщения грохнула граната, за ней другая, но уже ближе. Еще один взорыв грохнул совсем рядом.
Гренадеры изготовились, ожидая моей команды.
— Огонь, пли! — заорал я и первым бросил ребристое стальное яйцо в то место, где по моим расчетам находились враги.
Бах! Бах! Бабах!
Сквозь грохот артиллерийских разрывов хлопки гранат прозвучали несколько приглушенно, а мы, перевалившись через край воронки, уже вели огонь по немцам. Растерянные, раненные и оглушенные они стали легкой добычей.
Перебравшись в ход сообщения, гренадеры организовали охранение, а я бегло осмотрел результаты засады.
Восемь... Нет! Девять трупов.
Все в новых рогатых касках образца 16-го года. Все увешены гранатами и вооружены весьма разнообразно — от пехотных лопаток и самодельных палиц до маузеров и карабинов.
Ага, а это, судя по всему — офицер...
Был...
Ого! А что это тут у нас?
Из-под неловко вывернутой руки посеченного осколками мертвеца, я вытащил длинноствольный "парабеллум". Артиллерийская модель, однако! С удлиненным магазином. В коллекцию пойдет.
В этот момент самый дальний от меня немец громко застонал и пошевельнулся.
Как уцелел? Шел первым, потому и пострадал меньше всех?
Черт! Да он же в кирасе! На руках тоже какие-то железяки...
Крови нет — значит, его только оглушило! Доспех спас...
Ну, сука!
Я сделал шаг вперед, наступил зашевелившемуся штурмовику на спину и, аккуратно прицелившись, выстрелил из "парабеллума" в зазор между каской и горловиной доспеха...
Немец дернулся и обмяк...
"Requiescit in pace", как обычно пишут в компьютерных играх...
* * *
Черт! Приснится же...
Проснулся я в холодном поту. Поганый сон...
Но поганее всего то, что так оно и было на самом деле: засада, "парабеллум" и застреленный мною в затылок штурмовик.
Снова заболела левая рука — отлежал.
И пить хочется.
Неловко извернувшись, я с трудом сел, откинувшись на подушки.
За стеклянной дверью коридора замерцал оранжевый свет керосиновой лампы, и в палату вошла пани Ядвига.
— Вам плохо, пан прапорщик? Вы снова кричали и ругались...
— Нет-нет... Эта боль не телесная...
— Вам снится война?
— Да...
— Давайте я напою вас отваром из ромашки, пан прапорщик? Вам станет легче и вы, быть может, хоть немного поспите?
— Спасибо, пани Ядвига. Весьма кстати...
3
Наша контратака оказалась успешной — все штурмовики были уничтожены... И хотя их было немного — около полуроты, но дрались они отчаянно.
В плен эти ребята сдаваться не собирались...
Да и не собирался никто брать их в плен... Эта участь не для бойцов ударно-штурмовых отрядов... Недаром их символом во всех армиях Первой Мировой были череп и кости. Добровольцы, все как один...
Тяжелораненых гренадеры добили штыками... Как говорится "Поднявши меч..."
Такой вот суровый закон войны...
Осмотревшись в траншеях, мы заняли оборону. Из хороших новостей — пулемет не поврежден, из плохих — расчет погиб... Народу у меня не густо — человек около пятидесяти. Считай — взвод, а еще недавно была полурота...
Увидев среди подошедших гренадер Акимкина, я распорядился:
— Давай, братец, к "Максимке" вставай! Ты же вроде ученый?
— Так точно, вашбродь!
— Отдашь своего "Бертье", да вот хоть Степанову! — заметил я еще одно знакомое лицо. — Справишься Степанов?
— Отчего ж не справиться-то? То исть, так точно, вашбродь!
— Вот и ладно! Всем остальным — не расслабляться. Сейчас немец опять полезет!
— Встретим, да попотчуем от души! Не сумлевайтесь! Ужо мы им! — отозвались со всех сторон гренадеры.
* * *
Я вновь вынырнул из беспокойной полудремы навеянной тяжкими воспоминаниями...
Больно-то как...
Разволновался во сне, дыхание участилось, и простреленное легкое тут же напомнило о себе резкой тянущей болью.
У-у-у...
Сейчас я завою.... Сейчас я залаю... Сейчас я кого-нибудь съем...
Уф... Вроде отпустило...
Ужасно хлопотное ранение... Неудобственное, да и по нынешним временам чрезвычайно опасное!
Но ведь и повезло мне... Повезло — хоть и не уберегся, но все же живой остался!
Пуля пробила правый нагрудный карман, где у меня лежал перевязочный пакет, прошла через легкое в нижней его части и вышла из спины, напоследок продырявив ранец...
Вот и получилось, что исподнее в ранце закупорило рану с одной стороны, а бинты, прижатые к ране Савкой вместе с карманом, закупорили входное отверстие. Пневмоторакса не случилось, то есть — легкое не схлопнулось...
Дальше ничего не помню...
Остальное знаю из рассказов Генриха: когда меня приволокли на фольварк, где расположился полковой лазарет, с перевязочного пункта, дело было почти что плохо...
Оперировал меня наш дорогой и любимый Валерий Михайлович Нижегородский, собственной персоной.
Очень качественно и умело оперировал! Опыт знаете ли...
Кстати, мой лепший друг Генрих Литус тоже здесь! В Варшавском военном Александровском госпитале долечивают тех, кто не может быть возвращен в строй ранее, чем через шесть недель. Прочих лечат либо в полковых, либо в дивизионных лазаретах.
Мне, например, еще как минимум пару месяцев лечиться, при отсутствии осложнений.
А вот Генриху... Литус похоже попал "под списание"...
Шрапнельная пуля угодила ему в бедро, раздробив кость, буквально на следующий день, после того, как ранили меня. Рана заживает плохо, и хотя его операция так же прошла успешно, но нога стала заметно короче...
Эвакуировали нас вместе на одном поезде, только вот положили в разных палатах. Я, вроде как тяжелораненый, а Генрих, вдобавок еще и не ходячий...
4
Ох, вы думы горькие... Ох, вы думы тяжкие...
Перед глазами снова стоит тот самый, "последний" бой...
В первой траншее мы задержались ненадолго — отбили две атаки, а потом... Потом осколками разорвавшегося поблизости снаряда повредило пулемет. Без станкача удержать позицию было невозможно. Подошедших близко немцев забросали гранатами и отошли, на ходу заваливая ходы сообщения рогатками с колючей проволокой...
Следующая моя позиция была у капонира траншейной пушки Гочкиса. Присев на дно окопа я хотел было набить автоматные магазины патронами, да не вышло — руки дрожали...
Здесь меня нашел вестовой от командира роты.
— Принимайте командование, вашбродь.— Сипло кричал солдат, перекрывая грохот разрывов. — Господин поручик в беспамятство впал. Оглушило его и контузило... Но, кажись оклемается. За него там фельдфебель Лиходеев остался.
Веселый разговор!
Казимирского приложило, и я теперь командую ротой. Точнее тем, что от нее осталось...
По сути, у нас два опорных пункта обороны — это пулеметные гнезда второй траншеи. Два "максима". На нашем фланге еще и сорокасемимиллиметровка, до кучи...
Вот и воюй, как хочешь.
Немцы лезут и лезут. И останавливаться не собираются!
* * *
Снова лежу без сна...
Уже светает — летние ночи короткие...
За окнами легкий ветерок шумит в кронах деревьев, а мне, почему-то, вспомнилось прекрасное стихотворение Николая Гумилева:
Углубясь в неведомые горы,
Заблудился старый конквистадор,
В дымном небе плавали кондоры,
Нависали снежные громады.
Восемь дней скитался он без пищи,
Конь издох, но под большим уступом
Он нашел уютное жилище,
Чтоб не разлучаться с милым трупом.
Там он жил в тени сухих смоковниц
Песни пел о солнечной Кастилье,
Вспоминал сраженья и любовниц,
Видел то пищали, то мантильи.
Как всегда, был дерзок и спокоен
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.
* * *
Навеяло, однако, печальным событием: два дня назад умер один из моих товарищей по несчастью, а точнее сосед по палате — штаб-ротмистр Путятин...
Я знал этого молодого жизнелюбивого парня всего около недели, но его характер, мужество и неугасимый оптимизм останутся для меня примером на всю жизнь...
Двадцатипятилетний Сергей был старшим сыном князя Михаила Сергеевича Путятина — начальника Царскосельского дворцового управления.
С многочисленными осколочными ранениями он был доставлен в Варшаву за неделю до меня.
Несмотря на раны, Сергей вел себя как тот самый конквистадор — был дерзок и спокоен, не знал не ужаса ни злости. Вспоминал балы и женщин, пел романсы...
По началу мне показалось, что это у него истерическая реакция на стресс связанный с ранением. Но пару дней спустя понял, что этот ироничный брюнет действительно таков как он есть на самом деле...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
