7
Хуже нет, чем ждать и догонять!
Вот, стало быть, сижу я, жду революцию и пытаюсь догнать — чего делать-то? Горячее питье способствовало более активной работе мозга, особенно если это крепко и хорошо заваренный настоящий листовой чай.
А в кого я, собственно, собрался стрелять? Пулемет приготовил, солдат расставил...
Ладно, предположим, если пойдет гопота с Тишинки и от трущоб у Нобелевских складов. Дезертиры, цыгане и прочие... Громить будут, грабить...
В этом случае все просто и понятно...
А если пойдут с крестами да хоругвями, как в нашем 1905-ом году?
Что тогда? Ведь лично я классовым шовинизмом не страдаю и простых людей за быдло не держу, пока они не докажут обратного.
А гусары да пулеметчики — моя застава, будут ли стрелять?
Тогда на Дворцовой площади в первую русскую революцию, гвардейская пехота открыла огонь без раздумий. В этом мире ничего подобного не было, но общее падение доверия к власти, связанное с войной, никуда не делось. Да и можно ли считать расстрел мирной демонстрации признаком высокого боевого духа?
Существует еще один вариант развития событий — если нас атакуют организованные и вооруженные рабочие дружины. Стачки и забастовки в последнее время проходят как по нотам, и наличие боевых отрядов не исключено.
Тогда мы долго не продержимся — могут дворами обойти...
Так что же?
Бить или не бить — вот в чем вопрос?
* * *
Первые выстрелы прозвучали со стороны Пресни в пять минут шестого утра. Сначала это были отдельные редкие хлопки, далеко разносившиеся в предрассветной тишине. Через некоторое время разгорелась интенсивная перестрелка, затем все стихло и, после небольшой передышки началось снова...
Беспорядочный перестук винтовочных выстрелов накатывал волнами, пока, наконец, в него не вплелись звуки пулеметной стрельбы и гулкие и раскатистые выстрелы пушек.
В голове промелькнула мысль, что как-то все слишком быстро дошло до артиллерии.
Не к добру это...
К семи часам бессистемная стрельба доносилась сразу с нескольких сторон, а впереди за 3-ей Пресненской частью занималось оранжевое зарево большого пожара...
— Склады товарные подожгли... — сиплым голосом проговорил Иван Силантьевич и перекрестился. — Пошла потеха!
Со стороны Александровского вокзала длинными очередями замолотил "Максим". Судя по темпу стрельбы — мишеней там было много, и боеприпасы не экономили.
Перестрелка постепенно приближалась...
Резко и неожиданно подал голос пулемет в районе Кудринской площади — коротко и зло, а потом залился длинной очередью на половину ленты.
— Приготовиться! — я махнул рукой Бахтину и взял "Винчестер" наизготовку.
Однако, в узком, скудно освещенном ущелье Живодерной улицы никакого движения пока не наблюдалось.
Тем временем, бой слева от нас разгорался все сильнее — пулемет тарахтел непрерывно.
А потом — раз, и снова наступило затишье, прерываемое редкими винтовочными выстрелами.
Что там происходит — неизвестно. Да и спросить не у кого — не будешь же названивать в штаб гарнизона, а то и округа, дабы ознакомиться с оперативной обстановкой.
Редкая перестрелка постепенно перемещалась в район Тишинки — это означало, что попытки прорваться с Пресни напрямую пока прекратились.
Вопрос был в том — надолго ли? Меня откровенно угнетала неопределенность нашего положения. Застава — это эдакая обоюдная ловушка. С одной стороны — мы блокируем вероятное направление прорыва и контролируем выходы на Садовое Кольцо, с другой — инициатива принадлежит противнику.
А что от этого самого противника можно ожидать?
Да чего угодно!
Снова вспыхнула ожесточенная перестрелка в районе вокзала — затарахтел пулемет, грохнуло несколько гранатных разрывов.
Мимо нас по Большой Садовой в строну Кудринской, нахлестывая коня, пронесся извозчик на роскошных кованых санках. Сидевший на ковровом диванчике офицер прокричал нам что-то на ходу, но смысл сказанного им утонул в звуках беспорядочной стрельбы.
Сейчас я начну ругаться! Матом!
Потому что, ни хрена не понимаю, хотя очень хочется!
Время тянулось бесконечно...
Стрельба снова стала смещаться от вокзала в сторону Пресни. Пулемет смолк, но только для того, чтобы передать эстафету своему собрату на Кудринской площади.
Правда, ненадолго — в этот раз все обошлось несколькими короткими очередями.
И вновь затишье...
То есть, конечно, затишье-то весьма условное — в других районах города перестрелка не утихала. Стреляли в Сокольниках и в районе Мещанской, и дальше на восток со стороны Яузы и на юге — в Замоскворечье. С севера, до сих пор раздавались редкие орудийные выстрелы приглушенные большим расстоянием.
* * *
Странно, что на нас пока никто не вышел. Теперь мне абсолютно понятно, что основными направлениями выдвижения восставших были Александровский вокзал и выход с Пресни через Кудринскую площадь.
Хотя, возможно, что пройти пытались и через Горбатый мост и Большой Девятинский переулок — на звук определиться сложно.
Каким будет следующий ход?
Скорее всего, пойдут через Тишинку и по Живодерной прямо на нас, потому что все остальные выходы им перекрыли. А вот, как и когда бунтующие доберутся до нас — это уже другой вопрос. На Тишинской площади есть полицейский участок, так что, сначала воевать будут с ними, а уж потом и за нас возьмутся...
Порассуждав сам с собой на военно-тактическую темы, я немного успокоился. Так что, когда перестрелка возобновилась, а затем и переросла в полноценный бой как раз в том направлении, волнение прошло абсолютно. Определенность — это большое подспорье в любом деле.
Теперь я был полностью сосредоточен и готов защищать, пусть и не "царский режим", а общественный порядок и свою семью!
Боевые действия на Тишинке, тем временем продолжались — трещали винтовки, короткими очередями тарахтел неопознанный мною по звуку пулемет. Потом грохнул взрыв и пулемет замолчал...
Черт! Это плохо... Это очень плохо!
Перестрелка не утихала, но следом за первым взрывом последовал второй и бой стал стихать, разбившись на отдельные выстрелы, а на фоне зарева горящих товарных складов появилось зарево нового пожара.
Если я не ошибаюсь, то это — полицейский участок 2-ой Пресненской части...
8
По Живодерке бежал человек — расплывчатая тень на фоне белого снега. Бежал, неловко вскидывая ноги, оскальзываясь и местами проваливаясь в наметенные за ночь снежные волны.
Солдаты на баррикаде изготовились к бою. В темную фигуру нацелились дюжина карабинов и длинный ствол пулемета.
Человек выскочил на перекресток и, лишь в последний момент, разглядев в предрассветной зимней мгле наше "кратковременное" укрепление, резко затормозил и, потешно взмахнув руками, свалился в сугроб.
— Стой! Хто идет! — зычно гаркнул унтер-офицер Бахтин.
— Городовой я... Званцев... — испуганно отозвался пришелец, принимая сидячее положение.
Я вопросительно посмотрел на Ивана Силантьевича.
— Осип! Ты штоль? — окликнул бегуна старый полицейский.
— Я, Иван Силантьич!!! — обрадовано заорал тот.
— Побожись!
— Святой истинный крест! — городовой перекрестился так и сидя на снегу.
— Ну, раз так... Подь сюды, да рассказывай, чего носишься как оглашенный!
— За подмогой я... — отозвался Званцев, подходя к баррикаде. — Бунтовщики участок запалили... Сперва бонбой взорвали, а потом, стало быть запалили. Пристав с робятами да жандармские тама стреляются ешшо... А меня вот, вишь, за подмогой послали!
— Да ты не мельтеши, ты толком говори! — оборвал я городового.
— Дык, я и говорю... — мужик как-то затравленно глянул на меня и, переведя глаза на Ивана Силантьевича, сипло проговорил: — Ероху Гвоздева убило... И Тимоху Ермоленко, тож...
* * *
По словам Званцева, к возможным неприятностям сумели подготовить только сам полицейский участок на Тишинской площади. То есть, улицы не перекрывались. Сложно сказать, в чем была причина такой недальновидности — в отсутствии необходимого опыта у пристава или по простой безалаберности...
Присланное усиление в виде десятка жандармов с ручным пулеметом "Шоша" на обороноспособность повлияло не сильно. Дом, в котором располагался участок выходил на площадь углом, будучи зажат между Трындинским и Малым Тишинским переулками и не позволял контролировать подходы со стороны Пресни, будучи развернут в сторону Садового Кольца.
Полицейские и жандармы с крыши наблюдали, как часть толпы пошла вдоль железнодорожных путей по Грузинскому валу в сторону площади Тверской Заставы и к Александровскому вокзалу. По пути к бунтовщикам присоединились рабочие железнодорожных мастерских.
Засада с пулеметами была расположена в здании технического училища, по обеим сторонам от которого за ночь спешно возвели баррикады.
Натолкнувшись на плотный огонь, толпа отхлынула. Часть людей попыталась обойти засаду через Трындинский переулок, но, будучи обстреляна, отошла по Большой Грузинской.
В то время, как на Пресне вовсю воевали, организованные группы бунтовщиков вновь попытались сунуться к вокзалу, но были отбиты.
Городовой обратил внимание, что большая часть восставших, растеряв энтузиазм, обратилась к грабежу складов в районе Пресненского Вала.
Полицейский участок, перекрывавший выход к Садовому и обходной путь через Большую Грузинскую к Тверской Заставе, атаковали одновременно с двух сторон.
Первое время выручал пулемет, простреливая Тишинскую площадь и выходы с близлежащих переулков, но потом бунтовщики, забравшись на крышу соседнего дома, подорвали его динамитными шашками, а затем и подожгли участок.
10
Перестрелка, тем временем постепенно приближалась к нашему "потешному" укреплению.
Вскоре на Живодерной улице замельтешили какие-то фигуры.
Присмотревшись, я догадался, что это полицейские и жандармы, отступающие со стороны Тишинки к Садовой-Кудринской.
Жандармы отступали грамотно — отстреливаясь из винтовок с колена и передвигаясь короткими перебежками, прикрывая друг друга. Городовые же бестолково палили из наганов, прижимаясь к домам.
Пришло время принимать решение.
Теоретически, боевые группы восставших, натолкнувшись на пулемет, либо отступят, либо попытаются обойти нас дворами.
Большого стратегического смысла от просачивания нескольких боевых групп в центр города я не вижу. Основную массу бунтовщиков, состоящую, судя по всему, из люмпенов и сочувствующих, которая, соблазнившись возможностью поучаствовать в погромах, примкнула к "революции", пулеметы вполне образумили. То есть, получив сколько-нибудь серьезный отпор, боевики, оставшись без поддержки толпы, скорее всего — отойдут. Ведь весь смысл прорыва именно в создании тотальных беспорядков.
Боевикам сейчас, после уничтожения полицейского участка, логичнее было бы двинуться к Тверской Заставе и Тверской-Ямской улице по Большой Грузинской и Всильевским улицам — раз уж они туда так рвались.
Следовательно, нам следует ожидать попытки прорыва "толпой" при поддержке боевиков.
* * *
Трудно описать мое нынешнее состояние...
В некотором роде, я даже разочарован!
Возможное боестолкновение, к которому я так готовился, закончилось, по сути, так и не начавшись. Нестройная толпа непонятных людей, с криками и стрельбой двигавшаяся по Живодерной улице в нашу сторону, встретив сопротивление, рассеялась практически бесследно.
Если не считать нескольких трупов на утоптанном снегу.
Нестройный залп из винтовок и карабинов и пара израсходованных кассет "Гочкисса" — и все!
Даже боевики, которых я так опасался, не оказали никакого сопротивления. Я абсолютно уверен, что они там были, только вот связываться с нами не стали. То ли не смогли правильно оценить наши силы, то ли посчитали воевать с заставой занятием бессмысленным и опасным. У них и так сегодня несколько крупных обломов произошло сразу по всем направлениям.
Короче, черт его знает, что они там на самом деле решили, но рассвет мы встретили во всеоружии, плотной группой из десятка гусар, девяти городовых и жандармов и двух гренадер — меня и Савки.
Вялая перестрелка во всех частях Пресни продолжалась еще пару часов, пока наконец все не утихло.
А потом... Потом — в город вошли казаки.
* * *
Общую обстановку в Москве я узнал лишь к обеду, когда освобожденный наконец от своей почетной обязанности коменданта баррикады, прибыл в батальон.
Серьезные столкновения, помимо Пресни, произошли в районах прилегающих к казармам неблагонадежных частей.
На Ходынке, где располагалась 1-я Запасная артиллерийская бригада и мастерские тяжелых и осадных орудий, дело дошло до пушек. Мятежники захватили орудия учебной батареи и в течение нескольких часов держали жандармские и казачьи подразделения на почтительном расстоянии. Положение спасла подошедшая конно-артиллерийская батарея. Едва только на территории казарм стали рваться снаряды — всяческое сопротивление полностью прекратилось.
В Сокольнических казармах мятеж вспыхнул в запасном батальоне Телеграфно-Прожекторного полка и расположенных по соседству 2-й и 22-ой авторотах и Самокатном батальоне. Именно там разгорелись самые кровопролитные бои с применением бронеавтомобилей. Два жандармских эскадрона, учебная рота пулеметной школы, а так же запасной батальон 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского полка смогли подавить мятеж только к полудню. Да и то, лишь при поддержке вошедших в Москву утром казачьих частей.
В районе Серпуховской части взбунтовались роты 55-го Запасного пехотного полка. Там, помимо жандармов пришлось повоевать и сослуживцам моих "засечников" из Сумского гусарского полка. Противостояние продолжалось почти три часа, но порядок был восстановлен, в основном благодаря тому, что "запасники" испытывали серьезные трудности с оружием и боеприпасами — на двенадцать рот у них было всего около тысячи трофейных "маузеровских" винтовок и по десятку патронов на ствол. К тому же, встретив организованное сопротивление правительственных войск, бунтовщики растерялись, и управление мятежом было потеряно.
Кроме того, было несколько столкновений с полицией и жандармскими патрулями в Марьиной Роще и на Хитровке, где к восстанию попытались примазаться уголовные элементы.
Что касаемо 193-го Запасного пехотного полка, то по чьему-то недосмотру или же злому умыслу, четыре из двенадцати рот были выведены в город на патрулирование в район 1-ой, 2-ой и 3-ей Пресненской частей, где и приняли посильное участие в развернувшихся событиях на стороне восставших. Оставшиеся восемь рот, будучи абсолютно безоружными, были легко заблокированы в Спасских казармах.
11
Ставшие мне почти родными Покровские казармы тоже волнений не избежали.
Больших неприятностей удалось избежать лишь потому, что две трети личного состава 56-го Запасного пехотного полка намедни успели отправить на фронт. Хотя, оставшиеся восемь сотен охреневших от ежедневной муштры мужиков успели натворить дел.
Связав и избив некоторых офицеров, бунтовщики попытались прорваться в подвалы казарм, где располагались арсеналы. В завязавшейся рукопашной отлично показали себя гренадеры 3-ей роты нашего запасного батальона во главе с подпоручиком Сороковых — им удалось не допустить "ударную группу" мятежников в главный корпус казарм.
В первой роте несколько неблагонадежных гренадер напало на своего ротного командира — поручика Беляева. Он попытался отстреливаться, но был убит ударом скамейки по голове. Узнав о его печальной участи, я не удивился и не огорчился — Беляев сам стал творцом своей судьбы, измываясь над своими подчиненными.
Часть офицеров 56-го полка забаррикадировалась в столовой и отбилась от нападавших из личного оружия.
Жандармская команда, усиленная двумя десятками человек и пулеметом довольно быстро очистила плац от бунтующих пехотинцев, открыв огонь из окон бокового крыла главного корпуса казарм. Подошедшие часом позже два эскадрона казаков гонялись за разбежавшимися по прилегающим улицам "революционерами" до самого рассвета.
В моей роте мятеж начался и закончился в течение пяти минут. "Неблагонадежные", при скромной моральной поддержке некоторых гренадер, предъявили свои претензии фельдфебелю Дырдину и унтерам. Петр Иванович их внимательно выслушал, а потом двумя хлесткими ударами вырубил двоих главных "переговорщиков". Рванувшиеся было вперед борцы за правое дело, увидели перед собой стволы унтер-офицерских револьверов и резко растеряли энтузиазм. Да и воспитательный эффект заковыристого фельдфебельского фольклора тоже сыграл не последнюю роль в разрядке напряженности. Все же у меня и у Сороковых люди в ротах были более организованы и вменяемы, так как мы, будучи фронтовиками, в основном занимались обучением солдат, а не муштрой. В итоге, шестеро "делегатов" были связаны и заперты в подсобке, а остальные разошлись по нарам, не решившись вступать в конфронтацию с младшими командирами роты.
Что касаемо 2-ой роты поручика Пахомова, то она в веселье не участвовала, ввиду того, что была отправлена на патрулирование в район Павелецкого вокзала.
Разглядывая следы погрома и перестрелки, я размышлял о прозорливости начальства, в частности Министерства Государственной Безопасности, которые заранее озаботились выводом из города наиболее неблагонадежных запасных частей. Ведь если бы не спешная отправка восьми рот 56-го полка на фронт, печальных последствий было бы гораздо больше. Кроме того, мельком мне удалось услышать разговор двух жандармских офицеров, которые забирали у нас арестованных мятежников. Один из них упомянул, что за последнюю неделю из Москвы вывели еще два запасных полка — 85-й и 251-й.
А изрядное количество жандармских подразделений и введенные в город под утро три казачьих полка со средствами усиления наводят на мысль, что к мятежу заранее готовились обе стороны.
* * *
Вооруженные выступления произошли еще в двенадцати городах Российской Империи: Петербурге, Киеве, Казани, Харькове, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Баку, Иваново-Вонесенске, Екатеринославе, Чите, Красноярске, Новороссийске.
Волнения были в Прибалтике, Польше, Финляндии, а так же на Кавказе и в нескольких центральных губерниях: Курской, Орловской, Саратовской, Тамбовской и Черниговской.
В стране было объявлено "Особое положение" и с теми, кто открыто проводил антигосударственную политику, особо не церемонились. Все попытки вооруженного мятежа были подавлены жестко и в кратчайшие сроки, в том числе и за счет снятых с фронта благонадежных частей.
Министерство Государственной Безопасности трудилось не покладая рук, снабжая военные трибуналы обвиняемыми в измене.
Начались громкие аресты среди либералов и социалистов: Мануйлов, Маклаков, Львов, Коновалов, Рябушинский, Керенский, Чернов, Авксентьев...
Правительства Великобритании и Франции получили резкие ноты по поводу недопустимой политической деятельности их дипломатических представителей, а послы Дж. Бьюкенен и М.Палеолог были объявлены "персонами нон грата".
Так что Новый 1918 год по всей России встречали "весело", а кое-где даже и с огоньком.
И самое главное — с надеждой!
Надеждой на долгожданный мир! На будущее непременно всеобщее благополучие и порядок.
12
Светлое Христово Рождество 1918 года встречали всей семьей — из Петербурга приехал Николай. Эскадренный миноносец "Эмир Бухарский" встал на ремонт на Балтийском заводе, и братец получил долгожданный отпуск.
Теперь Федя был совершенно очарован старшим братом, ибо черно-золотой флотский мундир намного презентабельнее моего скромного кителя, да и наград там было поболее.
Николай, напротив, с большим интересом расспрашивал меня о сухопутной войне и про то, как я получил свои награды.
— Абсолютно никакой романтики. Кровь, грязь, вши... — Пожал я плечами в ответ. — Не то, что у вас на морях...
— У нас, Сашка, романтика тоже до поры до времени... На Балтике навигация сложнейшая — никаких нервов не хватит! Веришь, как в поход выходим — с мостика не схожу! Малейшая ошибка и здрасте-пожалуйста — то ли на мель влетишь, то ли на минную банку! Не море, а суп с клёцками. Сначала мы от немцев минами отгородились, а потом они от нас. Вся война на море сводится к охране этих самых "клёцек" от противника — немцы их тралят, мы тральщики гоняем и новых подарков подсыпаем.
Это немного расходилось с моими представлениями о войне на море:
— А как же новейшие эсминцы типа "Новик"? А операция против немецкого флота в 16-ом году?
— Ты, братец, моего "Финна" с "Новиками" не путай! Другие возможности означают другие задачи — нам и охрана минных постановок нелегко дается. "Новики" в основном с крейсерами рейдовые операции проводят — пошумят и домой. А немцев от Эзеля и Даго в 16-ом — так вообще торпедные катера отогнали. В открытом бою нам с "Хохзеефлотте" тягаться — силенок не хватает. Вот и взяли германца за счет неожиданности. Когда линкоры притащились свои тральщики прикрывать и береговые батареи обстрелять — тут-то их катера и атаковали. Двенадцать катеров, на каждом по две торпеды. Утро, туман и много храбрости и немного наглости — вот и все составляющие победы.
Честно говоря, я слушал и мучительно вспоминал, историю нашего мира — а было ли там чего-нибудь подобное. О потоплении одного и повреждении другого немецкого линкора я читал в местных газетах, но тогда не обратил на это внимание — история ВМФ не мой конек.. Вот только в исторической литературе ничего похожего мне не встречалось. Помню, что в 1918 году итальянцы, вроде бы, австрийский линкор катерами потопили в Средиземном море. Но вот чтобы русские, да на Балтике?
* * *
Рождественское навечерье.
Наряженная конфетами и хлопушками пышная елка. В красном углу под образами на сене стоят изукрашенные ясли, к которым выставлены чашки с пшеницей на меду и взваром из чернослива — дар Младенцу-Христу.
За заиндевелыми от мороза окнами — преобразившаяся рождественская Москва.
Кажется, и не было никакого мятежа, хотя следы столкновений отчетливо видны на улицах, словно следы тяжелой болезни. В город потянулись обозы с продовольствием — народ готовился разговеться от души, но с поправкой на военную годину.
В том, прошлом мире, Россия была единственной страной не вводившей продовольственные карточки на протяжении всей войны (с поправкой на революцию). Здесь же обстановка гораздо благополучнее. Да, есть инфляция! И значительная! Но ведь не катастрофическая же. Продовольствия хватает. На казенных заводах и предприятиях с временным военным управлением рабочим платят достаточно, чтобы обеспечивать семью всем необходимым.
В моих новоприобретенных детских воспоминаниях — видится Москва полная предрождественского изобилия. Полнейшее разнообразие замороженной птицы — хучь рябчики, хучь голуби выкормленные на клюкве. Заиндевелые свиные туши лежат длинными рядами, словно дрова — только копытца да пятачки торчат из-под снега. Громадные чаны с солониной, подернутые розовым ледком. Мороз! За свиным рядом -поросячий да бараний, а дальше гусиный, куриный, утиный, тетеревиный...
На площадях в большом разнообразии продают елки — от мала до велика. Словно лес вырос. А среди засыпанных снегом зеленых красавиц гуляет народ, снуют сбитенщики, предлагая желающим свое варево из пышущих паром самоваров по копейке за стакан. Горячий сбитень с медом да с имбирем, да с сахарным калачиком — вкусно-о-о!
Нынче все победнее, попроще...
Война!
Но дух праздника великого праздника — жив!
* * *
Сочельник... Это, когда до первой звезды — нельзя.
В смысле кушать. После первой звезды можно кушать кутью — постную пшеницу взваренную на ореховом соке, иначе называемую — сочиво. Тот же Савка так и зовет сочельник — кутейником.
Сегодня оканчивается пост — переходим с рыбы на мясо. Во время шестинедельной рыбной диеты я с грустью вспоминал суши и роллы, которые с удовольствием поедал в многочисленных псевдояпонских ресторанчиках начала ХХI века...
Наше семейство, мягко говоря — не бедствует. Так что, на время поста, пришлось и белугу да севрюгу попробовать. Вкусно конечно, но разум требовал сырой рыбки с рисом, завернутой в морскую капусту...
И чтоб непременно палочками кушать!
Бзик какой-то... Откат от прошлой жизни...
Господи, о чем я думаю!!!
Встречаю рождество в 1918 году!!!
Хлопнула дверь, и в сени, напустив в дом холода, ввалился Федя в припорошенном снегом меховом пальто:
— Звонят! Звонят к всенощной! Идти надобно!
И вот уже мы всем семейством, с чадами и домочадцами, направляемся в церковь...
Над Москвой, в прозрачном морозном воздухе разносится радостный колокольный перезвон. Гулкий, необыкновенно чистый, отдающийся серебром... Все московские "сорок-сороков" поют на разные голоса, будто соперничая друг с другом...
Звук, кажется, уходит далеко ввысь, до самого космоса, к черной, искрящейся звездами глубине...
Голова ясная, как никогда...
Иду, дышу полной грудью и слушаю, слушаю, слушаю...
Потом была служба в переполненной церкви Святого Ермолая, всенощная молитва, проповедь...
Трудно описать мое состояние... Мир грезился мне нереальным... Миражом из мерцания свечей, запахов воска, ладана и песен с хоров...
И мое прошлое из будущего, которого уже никогда не будет, уходило все дальше и расплывалось, таяло, исчезало...
После службы все кажется уже совсем иным — благостным и удивительно чудесным... Ощущается сильнейший душевный подъем и успокоение.
Над головой мерцают обновленные звезды! И где-то далеко та самая — яркая и древняя, святая...
Здравствуй, Рождество!!!
(C) August Flieger
5 августа 2011
