Небо шамана. 2 часть

В ночь на четвёртое августа нас выгрузили на станции Лог, не доезжая станции Иловля. Под аэродром, а если честно, то просто посадочную площадку приспособили выкошенный луг к востоку от станции и железной дороги. С другой стороны железнодорожной ветки в сторону Дона местами были пески, на которых развернуть посадочную площадку невозможно. Хоть разгружавшиеся перед нами танковые подразделения успели здорово покалечить дороги вокруг станции, но обеспечивавшие разгрузку прибывающих эшелонов железнодорожники и сапёры успели площадку у вагонов подправить. Впрочем, в этом аврале наравне работали все, по дороге, а где и просто по степи рядом с разбитой дорогой сумели полупогружным способом за ночь отбуксировать наши машины к месту базирования. Если бы не это, то утром немецкая воздушная разведка, обнаружив разгрузку, быстро бы вызвала бомбардировщики и тогда неизвестно, что осталось бы от полка. А то, что станцию эффективно бомбят можно было видеть в отсветах фар по обгорелым танковым коробкам и остовам другой техники и скрученным от жара вагонным рамам. Понятно, что вся эта техника не участвовала в боях, до которых просто не доехала, что это работа немецких бомбардировщиков, которой противопоставить ПВО станции ничего не смогла. Думаю, что ПВО небольшой станции не больше четырёх-пяти стволов невеликих калибров, если вообще есть. Но я не критиковать ПВО собрался, всего лишь о том, что наш ночной аврал имел смысл и принёс результат — мы не попали под налёт немцев и рассвет встретили уже под маскировочными сетями на нашей площадке.

Мы расположились на краю и внутри жиденького лесочка по краю оврага. Нет здесь белорусских чащ и пущ, как и Вологодской тайги мимо которой ехал наш эшелон. Самолётные стоянки замаскировали по опушке, а полковые службы, штаб и жильё заняли заросшую балку или овраг по другому краю леса. Натянули маскировочные сети, поверх которых накидали скошенного высохшего сена. Здесь никто не вывешивал флюгер "полосатого чулка" показывающий ветер, никаких обязательных посадочных "Т". В условиях полного господства немцев в воздухе, когда летают они с придвинувшихся вплотную к станции Морозовская на правом берегу Чира аэродромов, маскировка уже не прихоть, а вопрос выживания. Ещё нам очень помогло, что здесь раньше был оборудован полевой стан и на краю балки имелся действующий колодец, то есть возить воду нам было не нужно.

Пока техники суетились, приводя самолёты в полётное состояние и проводя все положенные регламенты, нас засадили учить карты. В этих краях успел полетать я один, да и то это мне не особенно помогало, ведь пилотажная зона аэродрома училища в стороне от нашего расположения. Впрочем, наличие множества хорошо видимых рек, несколько железных дорог и другие заметные ориентиры облегчали ориентирование и нашу задачу по ознакомлению с новым районом. Ориентирование над степью — довольно сложное дело, полетали мы уже в Иране над пустыней, где вдали горы, а вот над однообразным ландшафтом точно привязаться очень сложно. В этом населённом и освоенном районе было намного проще. Тем временем командир и комиссар пытались выяснить, кому и как мы теперь подчиняемся. Место нашего развёртывания нам передали в пути на одной из станций вместе с приказом, а вот принадлежность и подчинение по прибытии нигде не указана.

Удалось связаться со штабом Сталинградского фронта и доложить о нашем прибытии. Что в штабе никого не заинтересовало и вообще осталось неясным, а кому вообще передали наш рапорт. А потом встретились с представителями шестьдесят третьей армии, в полосе которой мы находимся, и со штабом генерала Кузнецова установили устойчивую связь и договорились о взаимодействии. Дело в том, что не только эта армия, а сам фронт и большинство соединений здесь в эти дни находились на разных этапах формирования, а из Москвы уже сыпались приказы и боевые задачи, которые нужно не обсуждать, а выполнять.* А нам, раз уж мы здесь оказались, нужно в этом участвовать и не тогда, когда всё устаканится, а сейчас. Словом, нам пока вполне подходили задачи по поддержанию наземных частей шестьдесят третьей армии, а начальники на нашу шею всегда найдутся и сами нас найдут. К вечеру пятого августа мы облётывали первые самолёты, а наутро шестого усиленным звеном вылетели с полной боевой загрузкой в сторону Чира, где наши войска в этой жаре пытались перекрыть путь немцам в излучине Дона.

Круглые сутки стоит такая духота, что в кабине комбинезоны и бельё становятся мокрыми уже через десяток минут, а после возвращения из вылета шлемофоны снимали с головы, словно это были раскалённые чугунки, и пить хочется жутко. Кажется, утолить жажду вообще невозможно, пили прямо из вёдер через край, захлёбываясь обливаясь тёплой или ледяной колодезной водой, какую техники на стоянке приготовили, фыркая от попавшей в нос воды, но, не останавливаясь, и с непередаваемым удовольствием опрокидывали оставшуюся воду прямо на голову. И даже приятно, что вода затекла за шиворот и прохладно забулькала в сапогах. Но сушь и жара даже облегчают нам работу, ведь в такую погоду любое перемещение техники в степи на много километров выдают пыльные столбы и нужно просто подлететь и разглядеть, кто это по степи раскатывает. Мне с моим зрением это не составляет никакого труда, а ещё на расстоянии до километра я уже уверенно чувствую примерный порядок количества аур, которые срывает пылевое облако, а часто можно даже почувствовать эмоциональный настрой едущих, это тоже очень помогает определиться. В небе ауры чувствую на гораздо бОльшем расстоянии и намного точнее...

Чтобы обзор иметь больше, подлетели к Дону на полутора тысячах, увидели, что по всей площади от Чира до Клетской и Малонабатовской идут тяжёлые бои. И не всегда немцы с запада или с юго-запада согласно генеральному направлению ударов, как нас наставлял перед вылетом командир по полученной из штаба информации. С воздуха без точного наведения в происходящем разобраться очень сложно. Но вначале нам помогли наши старые знакомцы с неубирающимися стойками шасси, которые самозабвенно бомбили какую-то цель. Со стороны это выглядит, как группа бомбардировщиков пикирует и сыплет бомбы куда-то в большое грязное дымное пылевое облако, которое встало наверно после первых разрывов. Мы с Цыгановым привычно вверху, под нами четыре наших машины и две из второй эскадрильи строем двух звеньев, по команде дружно развернулись в атаку. Юнкерсы до последнего нас не видят. Идущий впереди Цыганов дал команду к повороту и атаке, сам чуть клюнул носом и дал первую очередь, а следом жахнули остальные. Фактически мы растянутым строем звеньев зашли сбоку, а потом после разворота оказались фронтом и почти смели немцев нашим могучим залпом, шестнадцать скорострельных пушек — это аргумент. С хода завалили двоих, а оставшиеся пятеро бросились в стороны, для облегчения машин сбрасывая остатки бомб куда попало. Честно, я ожидал больший эффект, все наши стволы — огневая метла, которая должна была смести если не всех, то большинство. Но жизнь плевать хотела на логику и статистику. Не будь у нас под опекой наши машины, минимум пару бы мы с комэском точно догнали и приземлили, но чего уж. Кто именно и кого завалил в такой атаке не понять, вышли на них и влупили все из всех стволов, пойди тут разбери, хотя своего я чётко разглядел, как и то, что в него кроме меня точно несколько раз попал чей-то ШКАС. К сожалению, я во время атаки оказался дальше всех и стрелял из очень неудобного положения. Да и вообще, больше внимания уделял обстановке вокруг, чтобы не пропустить неожиданное нападение, поэтому в атаке участвовал самым краем, но одного завалил именно я, только говорить об этом глупо.

Из-за поднятой пикировщиками пыли, которую сносило на немецкие позиции, оказалось, невозможно определить, кого нам бомбить. Полетели дальше, и всего через пару километров увидели пять угловатых коробочек немецких танков, которые при поддержке пехоты штурмовали позицию, где в спешно отрытых окопах и ячейках хорошо если три десятка наших бойцов наберётся. А их единственная пушка дымит в стороне перевёрнутая и искорёженная. Похоже, что её даже на позицию выставить не успели. Встали в круг, как научились и стали гнобить супостата. У немцев даже зенитка оказалась, её вовремя заметил Цыганов и произвёл зенитчикам отеческое внушение уложившись в один проход с огнём из пушек и пулемётов, больше она не стреляла. А я по ходу дела испытывал свои разрывные усиленные выправленные пули и снаряды, вернее только снаряды, пули попробовал по "Лаптёжнику" и мне понравилось. Из пяти танков чётко идентифицировались только две тройки и одна двойка, а вот ещё две бронеединицы оказались не танки. Одна какая-то жуткая самоходка, словно на танк без башни сверху взгромоздили короткоствольную пушку калибром не меньше ста миллиметров со здоровенным дульным тормозом и могучим броневым щитом. А вторая похоже переделанная из нашего БТ-семь конструкция вооружённая крупнокалиберным пулемётом за наклонным щитом и открытым сверху отсеком для расчёта. От нашего дружного залпа эРэСами при подходе, немецкая пехота сразу залегла, и стала расползаться. В смысле, кому повезло не оказаться в зоне взрывов и не поймать осколок. А после мы показали класс, ведь не зря нас гонял Бурдужа. Лёшка Гордеев удачно положил рядом с одной тройкой полусотенную бомбу. А ещё одной почти распылил бронетранспортёр с пушкой на крыше, этих не считая танков три штуки было. Цыганов, как уже сказал, отлучился к зенитке и больше обстреливал пехоту. Фима и Расул (это я про старшего сержанта и старшего пилота Ефима Кобыленко и сержанта Расула Баймухаметова) вдвоём уделали вторую немецкую тройку. А старшина Нечай с двумя ведомыми своими бомбами перевернули двойку, но кажется, она осталась целой, хотя сейчас и торчала перевёрнутая из воронки, задрав корму и гусеницы в небо. Тройка Валеры разнесла и странную самоходку с крупнокалиберным пулемётом. Пока парни гоняли по полю залёгшую пехоту и сгрудившиеся в стороне машины и мотоциклы, я расстрелял эту непонятную самоходку со здоровенной пушкой. Теперь у меня сведение стволов выставлено на четыреста — пятьсот метров, поэтому два десятка снарядов из двух стволов вошли в цель, и она рванула так, что кусок ствола чуть не долетел до нашего круга, а это метров четыреста высоты. Даже не знаю, это у неё столько боекомплекта было, который сдетонировал или это двадцать моих снарядов так нашумели? Больше я такими длинными очередями решил не садить, а взрывы даже от моего одиночного снаряда выглядят мощнее, чем попадание фугаса из полковой трёхдюймовки. Вообще после первых взрывов землю накрыли пыль и дым от бомбёжки, поэтому я стрелял не особенно волнуясь, что придётся объясняться с нашими, откуда такие мощные взрывы. Из окопов нам радостно махали наши бойцы, среди которых у многих были повязки, а самые шустрые уже перебежками выдвигались за трофеями или окончательно прижать пулемётами немцев с фланга. Мы с Цыгановым все бомбы высыпали на тылы атакующего подразделения, в километре в балке прятались три грузовика, пара мотоциклов и дымила полевая кухня.

Похоже, обиженные нами Юнкерсы пожаловались на нас, и на обратном пути нас решили поучить две пары охотников. Мы уже подлетали к Дону, когда я их заметил и предупредил комэска и группу. Из двухсот сорока снарядов на каждую пушку я расстрелял по сотне, а вот из полутора тысяч патронов к ШКАСам почти не стрелял, мне кажется, что моих выправленных пуль для воздушного боя вполне хватит, ведь Юнкерсу хватило. Вот четверо нарисовались уверенные, что они волки, а мы их жертвенные барашки. Хорошо бы их не упустить, чтобы не передали информацию, что штурмовики больно огрызаются. Чем дольше немцы будут продолжать считать нас мишенью, тем больше их мы успеем смертельно удивить.

Дальше почти классическая схема атаки группы немецких охотников. Один остался сверху руководить и отслеживать обстановку. А трое, по их манёвру я почти слышал радостное щенячье повизгивание, с которым они немного разошлись по фронту и кинулись сверху и сзади на нас, хотя, может это просто игра воображения из-за напряжения перед схваткой. Нас Цыганов вёл никак не показывая, что мы успели обнаружить "худых". Тем не менее комэск уже оттянулся назад ближе ко мне, а ребята прижались к земле. При атаке такой низколетящей цели любое неловкое движение атакующего может стать фатальным и последним. Особенно если пытаться сближаться для уверенного поражения цели. А мы с Цыгановым над группой старательно изображаем слепых и тупых придурков, идя тем же курсом и даже не особенно выписывая "змейку". Выждали до самого начала атаки. Я пошёл в разворот, а комэск вильнул машиной и со скольжением резко сбросил скорость. И вот ведь досада! От моего разворота тот, на кого я нацелился, умудрился увернуться. А на уловку Цыганова попались двое оставшихся. Он сумел вывернуть машину и зацепить обоих. Один сразу ушёл носом в камыши по берегу Дона, а второй с явными проблемами мотора и управления потянул с дымком на неуверенный вираж большого радиуса. Цыганов приказал мне добить подранка, а он останется прикрывать группу. Всё верно, мы — не истребители, наше дело своих прикрывать, хотя азарт в крови кипит и досада, что мой ушёл от моей атаки.

Комэск пристроился к нашим, а я повернул за подранком. Но сделать ничего не успел, немец клюнул носом, и из кабины заваливающейся на бок машины, плеснуло белой тряпкой парашюта. Но парашют воздухом не наполнился, пилот не смог покинуть самолёт, точнее, покинул, но на несколько секунд позже. При ударе о землю тело выкинуло и отбросило, а несколько раз кувыркнувшаяся машина с отлетающими в стороны частями замерла перевёрнутая и зачадила в клубах поднятой пыли, может и разгорится потом. Два оставшихся охотника кружат над нами на высоте двух с половиной тысяч и не делают в нашу сторону никаких движений, но и не улетают, а нам уже через двадцать километров надо поворачивать к аэродрому. Но пока у нас такое сопровождение показывать курс на аэродром только дурак станет. Я пристроился к нашим сзади, а Цыганов сразу скользнул вперёд. Хоть охотники любят нападать на штурмовики сзади, где меньше опасности и плохой обзор, но могут и нарушить это правило, поэтому мы пасём эскадрилью с обоих концов.

Немцам минут через пять надоело висеть над нами и разойдясь в стороны с пикированием они стали разгоняться, чтобы взять меня в "ножницы", как заднего. Цыганов тоже видел этот маневр, и мы с ним по радио поделили стороны. Мне выпала левая. И едва мой противник стал выравниваться выцеливая, перегрузка вдавила меня в парашют на сиденье, самолёт встал на крыло, взревев мотором. Но сегодня день для меня не задался, мой немец снова вывернулся и даже посланная с досады короткая очередь на авось его не задела. С этими эволюциями мы набрали полторы тысячи высоты, вернее это я выскочил наверх, а вот немец так шарахнулся от моего разворота, что оказался внизу и наверно услышал по рации крик своего, которого комэск взял как на блюдечке. Очередь Цыганова с очень малого расстояния из пушек и пулемётов оторвала его немцу почти весь хвост, превратив его полёт в неуправляемый. Словом, мой немец, не пытаясь умничать пытался уйти на бреющем, а я ведь до сих пор так и не проверил свойства своих пуль, да и обидно стало. Крикнул по рации, что я за немцем, кинул машину в пикирование, в рассчёте, что тяжёлый утюг разгоняется быстрее...