Холодный оружейник, Ч.3

Пролог.

За тридцать девять месяцев до описываемых событий.

Имена, имена. Только имена — ярлыки, которые навесили этим людям, должно быть, еще до их рождения. Ни даты рождения, ни даты смерти. Ни статуса, ни места, ни причины. Камень намекает, отчего погибли те, чьи имена собирают утреннюю росу. Камень, не самая большая базальтовая пирамидка, уже почти заполнен одними только именами. Если бы писали что-то еще — монумент был бы больше.

Считается, что своих близких ты найдешь в этой каше, а чужим эта информация не даст ничего. Но, с другой стороны, когда умрешь ты, или Он, кому что-либо скажут два имени, за которыми уже появились три, имеющие такую же родовую половину.

Старшая ветвь пала. Двое исчезли, один был отравлен. И вот уже четверть года в клане погибают люди. Поскальзываются в июне месяце на чистом желтом песке тренировочных площадок. Случайно выпивают яд вместо чая. Получают в семнадцать-тридцать лет инфаркт миокарда в разгар тренировки. Ему хотя бы повезло в том, что он официально умер на задании. Пал в бою.

Глупая борьба за власть. Клан уже уменьшился наполовину и потерял треть своей силы. Трехмесячная эпидемия несчастных случаев не сбавляет обороты, а власть ничего не делает. Не может, или не хочет?

Рука механически гладит грань пирамидки, а глаза смотрят сквозь камень и два слова, нанесенные неделю назад. Имя — и ничего больше.

Красивая традиция, наверное, скажет тот, кто увидит лишь маленький черный обелиск-пирамиду, на которой выбиты имена. Тот, кто живет с ней, просто пройдет мимо. Имена, нанесенные вначале, стали просто набором слов. Даже клановые редко что знают о тех братьях и сестрах своих предков, что значатся здесь.

Тот, кто умеет думать — ужаснется. Гекатомба, растянутое на полвека жертвоприношение. А на камне — имена тех, кого возложили на алтарь процветания. И все, что от многих осталось — потерявшие с течением времени смысл, пары слов. Точно шифрованное послание, если рядом нет дешифровщика. Красивое, эпичное и бессмысленное зрелище. Обезличенные попаданием на этот же камень последних, кто видел что-то, кроме двух слов, имена.

Все решения приняты, выстраданы — за эту неделю. Письмо сожжено, а пепел густо перемешан с солью и слит в канализацию. Никаких следов. Но стоит опустить веки — и на темном полотне появляются светящиеся белым символы. Легкий, идеализированный памятью, почерк последнего послания.

"Ни о чем не жалею. Если бы мог прожить заново — сделал бы все так же. Прошу лишь об одном. Если я не вернусь — отступи."

Было ясно, что все не так гладко. Пострадал напарник. Ранение, тяжелое, чудом не ставшее смертельным. Травма, которую отказались даже пытаться лечить.

Столько всего навалилось — миссия за миссией, доклад за докладом. Когда они вырвались из спирали постоянных рейдов больше чем на пару дней, то пришли навестить его.

Упрямый, глупый, верный. Исчез, оставив аккуратно застеленную кровать и пустые полки. Словно и не был калекой, передвигающимся исключительно на костылях.

И снова появляется из памяти лицо другого человека. И снова, когда кончики пальцев скользят по покрытому изогнутыми канавками камню, а закрытые глаза видят Его, вспоминается последний серьезный разговор.

"— Я прошу тебя, пообещай мне это — серьезно просит Он, смотря куда-то сквозь тебя. Наследственная черта. Могущественная, но так и не уберегшая потенциально сильнейшего своего носителя.

— Зачем? — лишь удивление. Здесь нет места негодованию и бессмысленным обвинениям. Да и глупо это — устраивать истерики человеку, который, возможно, отправляется на смерть.

— Коноха убивает своих детей — подумав, отвечает он. А затем добавляет — Как и многие другие.

Я... мне некому довериться здесь, кроме тебя. В Листе слишком многим в голову порой ударяет моча. И слишком многие привыкли решать вопросы с позиции силы.

Пообещай мне. Пусть у меня останется хоть малая надежда, что ребенок не станет таким, как Саске. И что он доживет хотя бы до моего возраста"

Обещания... клятвы. При таких темпах, твоему клану грозит исчезновение. И некому будет мстить. Но... грешно обманывать надежды умершего и отказывать в исполнении его последней воли.

Изображение еще слегка размыто, словно бы под веками скопилось слишком много жидкости. Но щеки сухи. Все лишние слезы выплаканы. Все сомнения стерты.

Как все же это глупо. Отправиться на спасательную миссию, столкнутся в бою с одним из Четверки Звука, победить его — и умереть на руках медика. От "острой сердечной недостаточности". Возможно? Вполне. Вот только слишком часто обладатели этого родового имени умирают в этот квартал. В том числе — от "сердечной недостаточности".

"Однажды я принял помощь от одного человека. Он был будущим врагом Конохи, я в этом не сомневался. Но его действия помогли в реализации моих планов. Уже позже я понял, что идущая резня — это именно то, на что он рассчитывал.

Не стоит демонизировать или идеализировать ни его, ни тех, кто стоит за ним. Но, по крайней мере, он не любит врать. Если ты все же попытаешься действовать так, как я прошу, то советую обратиться к нему. Это лучший из видимых мне вариантов"

Все, хватит. Довольно воспоминаний, довольно глупых эмоций. У меня есть полтора месяца, прежде чем беременность окончательно лишит меня возможности защитить ребенка.

Он все правильно рассчитал, теперь это ясно видно. С равнодушием власти и резней в клане, неизвестно, что случится, если там догадаются, чей это ребенок. Сейчас чем дальше отсюда, тем лучше. Что же до предпочтений... стоит надеяться, что среди прочих на первый взгляд равных, не ошибешься, поверив Его расчетам.

Пальцы последний раз касаются дорого имени. Вряд ли случится еще раз сделать это. Все, что останется ребенку — это несколько фотографий. Гений, погибший странный смертью. Упорный до безумия приятель, калека, пропавший без вести посреди базы профессиональных наемников и поисковиков. Учитель, отдалившийся от своих учеников.

Остаться последней. А ведь не верила, когда услышала эту статистическую справку. До шестидесяти лет доживает в четыре раза больше куноичи, чем шиноби-мужчин.

"Мы все — просто строчки в статистике. Если мы хотим стать чем-то большим, нам нужны те, кто подставит плечо. Прости, но случай с Ли и нами доказал, что за тебя тоже мало кто впишется."

Шиноби по сути своей — одиночки. Они наемники, привязанные к своим Поселениям якорями в виде семьи, друзей и ментальных привязок. И угрозой готовых пойти по следу команд охотников.

Семьи после нападения Звука с Песком и Его гибели больше нет. Друзей, похоже тоже. За генином не пошлют охотников. Он был прав, говоря, что в такой ситуации проще искать безопасности на стороне. Прав, как всегда.

Базальтовая пирамидка, покрытая, точно языческими символами, обезличенными именами давно умерших людей, все так же стоит на поляне. Памятник?

В шесть утра уборщик, чей маршрут начинается с этого места, вычистит канавки выбитых имен от сора и пыли и пойдет дальше. Возможно, сегодня к базальтовому мемориалу кто-то подойдет. Хотя нет — у Хатаке Какаши сейчас миссия. А прочие редко посещают забытых друзей. Крайне редко.

Глава 1 Жаба, Лед и Снег

Кири изменилась...

Я чувствовал это в чакре спешаших по улицам учеников и шиноби. Я чувствовал это в воде, помнящей, должно быть, десятки техник, в которых была использована каждая капля на местных полигонах. Я чувствую это и в воздухе, разлитом вокруг.

Изменились люди. Жилеты-разгрузки, скрывающие целые арсеналы. Нагинаты и копья соперничают с традиционными мечами. У каждого второго из молодых волосы собраны в косу или торчащие в стороны пучки, увенчанные бубенчиками. То и дело кто-нибудь махнет татуированной рукой, подзывая друзей и показывая рисунок боевых печатей на ладонях и костяшках. И капли падающей воды порой скользнут по стальным шарикам — лежащим меж пальцев или вплетенных в боевые плети.

Кири вооружалась.

"Быть войне" — звучало в штабах, и в поместье прибывали спецификации.

"Быть войне" — звучало на рынке, и гражданские скупали арбалеты, соль, сахар и мыло.

"Быть войне" — звучало среди ветеранов, и в канцелярию прибывали новые завещания.

"Быть войне" — звучало среди молодых, и поступали заказы на новые печати и техники.

И истязали себя в тренировках, и устраивали тактические учения. И ломались копья в штабных баталиях.

"Быть войне" — соглашались в новом дворце, и потомок великого пирата Рей Нагумо принимала послов, заключая договоры.

"Быть войне" — говорил Ао и обновлялись книги Бинго, меняя приоритеты потенциальных целей.

"Быть войне" — соглашался Наруто и исчезали люди и техники. Управление стратегических операций не занималось убийствами — но свитки с техниками порой утекали вместе с агентами, ныне доживающими свои дни в глубинке.

"Быть войне" — шептал сам воздух.

Плачущий Снег, Клык Куротсучи, Алый Лед, Водная Длань — символы новых оружейников, известных лишь по прозвищам, украшали все новые и новые единицы оружия.

Мечники Тумана, Мечники Острова, Мечники Моря, Элитары Скрытой Верфи, Священные Звери, объединенные в Хякки Якко...

Со страхом, с предвкушеним, с азартом молодых и обреченностью ветеранов, — Кири готовилась к войне.

Кири в прошлом часто сравнивали с полумесяцем. Собственно, сам Скрытый Туман так и остался полумесяцем, прижатым к воде закрытой бухты. Ступенчатая пирамида дворца Мэй в центре, в километре за ним, у края поселения, стоит похожее отсюда на вулканическое озеро поместье Юкки. Если посмотреть отсюда налево, то можно увидеть прижавшийся к рогу полумесяца почти идеальный квадрат дворцового комплекса дайме Страны Тысячи Островов, за которым располагается база Легионов — личной армии дайме, набранной из тех, кого Академия сочла недостаточно перспективными. Все же лучше иметь под рукой пушечное мясо, чем позволять ему превращаться в лавочников, как это делают в Листе с подобными неучами и неудачниками.

Если повернуть голову направо, станет видно зарево. Саппоро. Наш новый порт, отстоящий от Кири на десять километров. Именно там находится наш офис для гражданских заказчиков. Скрытый Туман — база шиноби, прикрывающая южный фланг дворца дайме. Нет смысла пускать в Скрытое Селение посторонних, если можно сделать офис в расположенном неподалеку городе.

— Война неминуема. В Конохе уже все решили — говорит Наруто.

Я молчу. Нет смысла говорить банальности. Война была предопределена в тот день, когда мы поняли, что для удержания Морей и торговых путей между Кири и Сунной, мы должны атаковать первыми. Война была предопределена и в тот день, когда в головы старейшинам Листа или Данзо пришла мысль, что нужна маленькая победоносная война.

Меня больше волнует другое. Все-таки есть проекты, ради которых стоило проводить столько времени за созданием артефактов.

— Минато работоспособен?

— Более чем — сверкнул зубами Наруто.

Тихий шелест дождя скрывает наш разговор лучше всяких печатей. Белый Шум, вплетенный в падающую с небес воду. Вообще, техники, вплетенные в падающую сквозь Воздух Воду — это интереснейшее направление.

Непрерывная пелена скрывает далекие дворец и Саппоро, превращая их в далекие скопления чакры, стоит только шелесту дождя перейти в перестук ливня. Лишь впереди видно просветления — капли дождя отклоняются от траектории, минуя территорию кланового поместья. Еще одна техника, защищающая от слежки и затопления территории клана.

— Тогда удачи — говорю я.

Наруто кивает, одновременно сгибая правую руку. Печать концентрации, небольшой всплеск чакры... Позер.

Дождь смывает вниз, к земле, запахи Поселения. Готовящейся пищи, дыма оружейных и мастерских, пламени горящих манекенов и текущей неподалеку канализации. Когда же ее наконец починят? Второй день воняет в центре Кири, а источник протечки все еще ищут.

Но один запах остается. Он сливается с шепотом дождя и звучит в унисон. Этот запах в воздухе — но он не имеет химической составляющей. Этот запах — в умах.

Ледяной Щит отражает ливень из прозрачных, точно замороженная слеза младенца, игл. Я резко убираю технику, посылая чакру с обеих рук.

Тобимару уходит в сторону от порыва бритвенно-острого Ветра, после чего резко наклоняется, касаясь пальцами обеих рук, самым кончиками, покрытой жесткой травой, земли.

Стена из чего-то, на таком расстоянии смахивающего на гранит, останавливает сгустки Лавы. Логично — Лед эта стихия проплавляет. А если так?... В правой руке уже лежит нагината.

Изанаги привычно изменила форму, удлинившимся лезвием рассекая каменную стену. Расход чакры ниже на четверть. Точно в соответствии с планом.

Забавно, но последние три года я почти не делаю оружия в обыденном смысле этого слова. Увлечение псевдокеккенгенкаями, разработка новых техник, собственное совершенствование...

Шиноби, все же, удивительные существа. Стабилизированная от спонтанных мутаций и в то же время способная к индуцированным изменениям, структура генетической информации — черта, присущая только людям, использующим чакру. Несомненно, искусственная способность, созданная с непонятной целью. Мэй считает, что этот механизм был искусственно создан для лучшей приспособляемости бойцов в условиях длящейся поколениями войны. Оружие, способное не только размножаться, но и совершенствующееся от поколения к поколению.

Амати неубедительно, но горячо вещает всем, кто готов слушать с трудом контролируемого ученого-мясника и стремлении древних модификаторов к совершенству. Любопытная версия, хотя и менее жизнеспособная. Это что же, каждый Путь — это очередная попытка достичь непознаваемого идеала? Или же хотя бы постичь его?

Наруто как-то говорил, что и естественную шутку эволюции исключать нельзя.

Как бы там не было, есть улучшенные геномы, а есть дары крови. Во всяком случае, после исследований Амати и Тэмудзина, ясно, что Пути — это явление иного порядка, чем большинство клановых способностей.

Порой сильный шиноби постоянно использует какую-то технику. И его потомки тоже делают это бесконечно часто. Превращают тело в воду, манипулируют тенью, смешивают землю с огнем, расплавляя первую до Лавы... техник, как известно, много.

А затем — на втором поколении пользователей или хоть даже на пятом, у потомков эта техника получается легче — появляется склонность. Склонность, которая тоже наследуется и усиливается, пока окончательно не зафиксируется. Иногда — с привязкой с какой-то черте внешности.

Мокутон, Шаринган, особенно в его нынешней версии, другие додзютсу и наследуемые умения слишком сложны и многогранны. Конечно, можно было бы допустить, что просто предки баловались кучей техник одновременно, но... так не бывает. Либо пакет, сложнейший комплекс из передаваемых в буквальном смысле с генами родителей умений, всплывающих при определенном уровне силы, в сочетании с другими свойствами, в том числе неповторимой смесью стихий... либо всего одна техника, пусть даже универсальная.

И маленький нюанс — если у одного из родителей Геном, Путь, а у другого — приобретенная, заслуженная предками каторжным трудом, черта, то они наследуются вместе.