|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Сэй Алек
Рейхов сын
Kapitulieren wird Deutschland niemals,
niemals, jetzt nicht und in drei Jahren auch nicht.
Hitlerrede am 8.11.1939 Burgerbraukeller, Munchen
Предисловие
(для читавших первую книгу совершенно ненужное)
8 ноября 1938 года в Берлине появился странный молодой человек, утверждающий, что явился из 2006 года. Неподобающая времени одежда, своеобразный немецкий язык и, главное, мобильный телефон и МР3-плеер, которые были при нем, заставляют верхушку Третьего Рейха принять его бредовые россказни всерьез.
К сожалению, он очень мало может рассказать как об истории, так и о технике, а в мобильнике у него нет ничего кроме музыки и порно, но все же некоторые выводы на основании его показаний сделать удается. История начинает развиваться иным путем.
Получив от Чехословакии Судетскую область, Гитлер не аннексирует эту страну. Раздела Польши между Германией и СССР не происходит — более того, в обмен на Данцигский коридор президент Мошицкий получает возможность захватить Литву, что и делает (несмотря на отчаянное, но недолгое сопротивление литовцев) 30 апреля 1939 года. Польша вновь становится Речью Посполитой. Эстония и большая часть Латвии отходят к СССР.
Будучи твердо уверены в дальнейшем, германо-польском наступлении на Советский Союз, Англия и Франция посылают в воюющую с СССР Финляндию сорокатысячный экспедиционный корпус, под прикрытием мощной эскадры боевых кораблей. Почти сразу после этого английские и французские бомбардировщики наносят из Сирии авиаудар по нефтепромыслам Кавказа и черноморским портам Страны Советов, однако решительного успеха операция "Бакинская нефть" не приносит. Попытка склонить Турцию к совместным действиям против СССР оканчивается ничем, и Новая Антанта объявляет войну и этой стране, надеясь за неделю-две принудить ее к капитуляции и вторгнуться на Советский Кавказ через ее территорию.
Несмотря на успех начальной фазы войны, Турция, благодаря помощи Болгарии, Югославии, Румынии, Венгрии, СССР и — незначительной — Германии, также вступившей в войну против Франции и Англии, устояла, и продолжила сопротивление.
Однако войска Вейгана и О`Коннора уверенно рвутся к Анкаре, а ожесточенные бомбежки советских и турецких территорий продолжаются...
Часть I. Das kleine Edelweiss (0)
Так оставьте ненужные споры!
Я себе уже все доказал.
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал...
Владимир Высоцкий, "Прощание с горами"
А внизу дивизии "Эдельвейс".
И "Мертвая голова".
Михаил Анчаров, "Баллада о парашютах"
Северное побережье Турции, окрестности города Герзе
12 марта 1940 г., 06 часов 12 минут
Холодные волны Черного моря, свинцово-серые в утренних сумерках, лениво, словно объевшиеся пиявки, накатывались на галечный пляж, и с тихим шорохом откатывались назад. Откатывались, чтобы вновь омыть гальку пляжа, и то, что на него вынес прибой. А вынес он этим утром немало.
— Какой черт понес этого русского вдоль побережья, прямо под английские бомбы? — оберфельдфебель Рольф Фишер был трезв, хотел спать, и, как следствие, чертовски зол на капитана советского парохода, подставившего свою, несомненно заслужившую участь металлолома, лоханку под атаку ночного пикировщика Новой Антанты. — Не мог подохнуть где-нибудь посреди моря, чтобы честные немцы могли спокойно выспаться?
— Не бурчи, Ролле. — усмехнулся оберлейтенант Дитер фон Берне. — Как говорят на каких-то южных островах, "Кто знает, что принесет прилив"? Сейчас перевалим холмик, быстро глянем, что да как, и обратно.
— Ага. Как раз ко времени побудки и вернемся. — Фишер не разделял благодушный настрой своего ротного, который — в 100-м горном полку об этом не знал только глухой, — обходился двумя-тремя часами сна в сутки. — И вообще, не нравится мне что-то... Предчувствия какие-то поганые заели.
Предчувствия его не обманули. Нескольких бойцов в фельдграу, включая всего месяц как прибывшего в полк фаненюнкера Инго Ортруда, буквально вывернуло наизнанку при виде утреннего морского пейзажа.
— Господи, Боже мой, Дева Мария... — ошарашено пробормотал ни разу не замеченный в религиозности оберфельдфебель, и перекрестился.
Дитер фон Берне с трудом сглотнул вставший в горле ком:
— Отставить блевать! Быстро все вниз, может кто-то еще жив!
В каких-то трех-четырех сотнях метрах от берега, из волн выглядывал кусок закопченного, развороченного взрывами борта советского парохода, а прямо перед Фишером и фон Берне, по всему пляжу, валялись выброшенные морем тела. Обожженные, искалеченные взрывами и огнем.
Детские тела.
Их было много, больше сотни. Мальчишки и девчонки от лет шести-семи, до подростков годков пятнадцати, страшно рваные и переломанные, в покрытых гарью и кровью, которые не смогла смыть даже морская вода, лохмотьях. Кого-то из них прилив вынес на берег, кого-то, словно выброшенную за ветхостью тряпичную куклу, прибой болтал на самой своей кромке, иные едва видны были из под воды, рядом с берегом...
— Тощенькие-то все какие, прям сущие цыплята. — произнес Фишер, закуривая папиросу. Полчаса спустя, когда солнце уже начало несмело выглядывать из-за горизонта, солдаты осмотр тел на предмет наличия живых продолжали, но надежд на успех не было ровным счетом никаких. Все трупы были либо изувечены взрывами и осколками, либо несли на себе ожоги совершенно несовместимые с жизнью. Чаще, впрочем, было и то, и другое. — Не кормили их там что ли, в их СССР?
— Ты ненаблюдателен, Ролле. — командир второго взвода, фельдфебель Шварц, хотя и не курил, но присел рядом, на здоровенный валун, где разместился свое седалище его товарищ. — Мальчишки все с бритыми головами, одежда на всех детях из одного материала, и, судя по всему, при жизни несчастных ребятишек была если и не одинаковой, то единообразной... Тебе это ничего не напоминает?
Фишер затянулся, и задумчиво поглядел на Шварца.
— А скажите, когда вам давали по зубам последний раз, герр Холмс? — спросил он. — А то у меня сейчас как раз возникло почти непреодолимое желание это сделать, пока некоторые умничали.
— Перед самой отправкой в Турцию, герр Ватсон, в заведении мадам Лили, где мы с вами, геноссе, не поделили Адель и толстушку Инкен с летунами. Вы, камрад, помнится, тогда схлопотали стулом по хребтине, отчего тот полностью утратил целостность и превратился в топливо для камина. А вывод из всего того, что я тебе до этого сказал, Ролле, самый простой.
Однако озвучить этот вывод фельдфебель не успел.
— Герр оберлейтенант! Есть один живой! — прокатился над пляжем взволнованный крик Ортруда. Юноша быстро справился со скрутившим его спазмом, и в дальнейшем вполне успешно исполнял свои ефрейторские обязанности. (1)
Само собой разумеется, что все присутствующие тут же поспешили на зов фаненюнкера.
Когда Шварц и Фишер добрались до места обнаружения выжившего, там уже был ротный санитётерфельдфебель Северин с еще более мрачным, чем обыкновенно, лицом, меряющий пульс едва заметно дышащему пареньку лет четырнадцати-пятнадцати. Удивительно, но молодой человек выглядел сравнительно целым, что "ротный коновал" и не замедлил подтвердить:
— Открытых ран нет, переломов, кажется тоже. — сообщил он фон Берне. — Конечно, могут быть внутренние ушибы и гематомы, разрыв органов...
— Ты, как всегда, оптимистичен, Ганс. — скривился Шварц.
— ...однако на это ничего не указывает. Я бы предположил шок от контузии. Кроме того, он, вероятно, наглотался морской воды.
Словно услыхав его слова, мальчик приоткрыл глаза, обвел окружающих мутным взглядом и простонал:
— Pit`
— Что он сказал? — спросил ротный. — Кто-нибудь понимает по-русски?
— Он просил пить, герр оберлейтенант. — сообщил оберягер Бюндель. — Я знаю русский.
Ни говоря ни слова Дитер фон Берне отцепил с пояса свою фляжку, открыл ее, и поднес горлышко к губам пацана. Тот сделал несколько жадных глотков, подавился и закашлялся.
— Пока довольно, герр офицер. — Северин мягко отстранил руку с фляжкой. — Обезвоживания у него нет.
— Бюндель! — фон Берне обернулся к оберягеру. — Спросите у него, хотя бы, как его зовут.
— Яволь. — унтер встал на одно колено рядом с пареньком, и по-русски, медленно и раздельно, произнес, — Как тьебя зов`ут, мальчьик?
— Гена... Кудрин. — невнятно и очень тихо прохрипел тот в ответ, и снова потерял сознание.
— Was?!! — всем присутствующим показалось, что сейчас у оберягера глаза лопнут от изумления.
— Что он сказал? — нетерпеливо поинтересовался фон Берне.
— Прошу простить, герр оберлейтенант, но, если я правильно понял, он утверждает, что его имя — Гейнц Гудериан!
Герзе, казармы I-го батальона 100-го горного полка
12 марта 1940 г., 08 часов 25 минут
В иное время года, и при иных обстоятельствах, Дитер фон Берне с удовольствием побывал бы в этом городке. Прекрасные пляжи, приятные пейзажи — тишь, благодать... Деревня чертова. Или как это турки называют? Аул? Или не аул? Надо бы узнать, потому как от командования пришел приказ: "офицерскому составу выучить турецкий язык в кратчайшие сроки, для максимально полного взаимодействия с союзниками". Видел Дитер этих союзников — без слез на таких вояк и не глянешь. Не радовали турки оберлейтенанта ни вооружением, ни выучкой. Да и участившиеся переезды также отнюдь не радовали. Вроде бы, казалось, едва-едва успели обустроиться под Бухарестом, обжиться — и тут раз тебе, и такой поворот. Быстро пакуй вещи и отправляйся в Турцию, незнамо от кого ее защищать.
Вернее — от кого, это-то, положим, отлично известно. А вот весь вопрос в том — нахрена? Мало того, что Кригсмарине в полном составе уже который день не может выловить в луже, именуемой Балтийским морем, франко-британскую эскадру в чертову тучу вымпелов — да что, эскадру, даже торпедированный подводниками английский авианосец изловить не могут, сжигая тонны топлива почем зря, — так теперь русских не только на море, их еще и на суше надо защищать? Прут англичане с французами на вас через Турцию, так помогите президенту Ине... Ину... Инёню (вот фамилия — язык сломать можно!), введите войска с Кавказа. Ах там восстания? И в Крыму тоже? И на Украине? А почему в Фатерлянде никто восстания не поднимает? А потому, что если б в Рейхе были недовольные, их бы уже давно не было! Нет, видать у русских фюрер, как его — Сталин? — какой-то мягкотелый. Либерал, не иначе. Вот и доминдальничался с оппозицией: война, а у него недовольные. И детишки тонут почем зря.
Зрелище пляжа, покрытого изуродованными детскими телами — в этом фон Берне не желал признаваться даже себе, — произвело на него жутковатое впечатление. В первый миг хотелось того урода, который сбросил бомбы на пароход, нет, не удушить. Порвать на множество кровавых кусочков, причем ме-е-едленно. Чтоб помучился, гад. Это потом уже, холодный разум убеждал своего владельца, что пилот британского Mosquito не знал, что или кто находится в трюмах корабля: люди, нефть, военные грузы для турецкой армии, или, например, грузинское вино. Что человек просто выполнял поставленную задачу — топить все, что плавает. Что, знай он о пассажирах, отвернул бы, наверное, ручку штурвала, не сбросил бы свой смертоносный груз на старую калошу... Но это понимал разум. А руки-то все равно чесались.
— Ну, как там мой недоутопленник? — поинтересовался Дитер, входя в лазарет.
Лазаретом, конечно, это помещение пока можно было назвать весьма условно. Батальон прибыл в Герзе всего два дня назад, и еще не обустроился в выделенном местной магистратурой, или как оно у турок называется (фон Берне мысленно поставил себе в памяти галочку рядом с галочкой про деревню), здании системы "барак", класс "слабо благоустроенный", тип "давно нежилой". И даже прекрасный песчаный пляж рядом с казармой не радовал, как и близость моря. Холодно, черт возьми! Март месяц. Какое уж тут загорать да купаться? Война, опять же...
— Недурно, весьма и весьма недурно. — отозвался командующий этим заводом по оздоровлению Вермахта, штабсартц Рот. — Небольшая контузия, совсем пустяковая, ни заикаться, ни непроизвольно дергаться и мочиться в постель не будет, ну и некоторое сотрясение мозга. Два-три денька на койке проваляется, и будет как новый. А с учетом того, какой он недокормленный — так и получше, пожалуй.
— Что, интендант Зюсс поставил парнишку на довольствие? — хмыкнул оберлейтенант.
— Да куда б он делся? Приказ самого майора Шранка. Да и без приказа б поставил. — врач махнул рукой. — Он же интендант, а не чудовище какое.
В том, что касается интендантов, Дитер имел прямо противоположное высказанному штабсартцем мнение, которое благоразумно, впрочем, оставил при себе.
— Ну а сам парнишка что говорит про себя, Берко?
— Димо, ты меня прямо удивляешь. — пожал плечами тот. — Откуда ж мне быть в курсе, если я по-русски знаю только три слова: Lenin, Stalin, tovarisch.
— А... как же ты его тогда опрашивал? — изумился фон Берне.
— А твой Бюндель на что? — еще больше изумился врач. — Вот через него и опрашивал.
"Похоже, скоро оберягер получит прозвище "стетоскоп"", подумал Дитер. И не ошибся, кстати.
— Он, между прочим, еще не ушел. — меж тем продолжил Бернард Рот. — Так что можешь сам спросить у юноши все, что тебе интересно. Как лечащий врач — не возражаю.
Герзе, лазарет I-го батальона 100-го горного полка
12 марта 1940 г., 08 часов 35 минут
— Ну, молодой человек, как самочувствие? — преувеличено бодро поинтересовался у паренька фон Берне. Оберягер Бюндель перевел вопрос, попытавшись изобразить интонацию.
"Боже ж ты мой, прав Берко, тысячу раз прав, — подумал оберлейтенант. — Хоть отъестся мальчик. Вот же, без слез не взглянешь. Лысенький, тощенький — кожа да кости — ну ровно цыплак ощипанный. В чем душа держится-то? И ведь не потонул! Было б сало, понятно отчего, а при таком теловычитании как у него, плавучесть должна быть отрицательной".
— Говорит, что вроде бы неплохо, только голова кружится и тошнит немного. Еще жалуется на небольшой звон в ушах, — сообщил Бюндель.
— Ну, это ерунда. — улыбнулся оберлейтенант. — Сотрясение. Помню, на чемпионате по боксу между полками, меня один бугай из "Великой Германии" так приложил, что я потом три дня пластом лежал. Врачи еще удивлялись, чему у меня там было сотрясаться?.. Курт, а вот переводить последнюю фразу было вовсе не обязательно. Так, о чем я? А, собственно, расскажите мне, как вы оказались на том корабле, куда плыли, ну и кто же вы действительно есть, Гейнц Гудериан?
Мальчик внимательно выслушал перевод вопроса, кивнул, понял я вас, мол, набрал воздуха в легкие и начал рассказывать.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
